— Сигареты есть? — интересуется Слон.

— Есть. — Перед посадкой я заныкал во внутреннем потайном кармане пачку "Бонда". По договорённости писарь не обыскивает курсантов, поэтому у меня получилось пронести в камеру запрещённое удовольствие. По Уставу курить на гауптвахте строжайше воспрещается. Попробуй-ка курильщик, выживи семь суток без курева!

— Чего нары-то не опустил? — спрашивает Ваня, второкурсник со второго факультета.

Нары в камере опускаются из коридора. Часовой поворачивает ручку, штырь выскакивает из проушин, и нары опускаются. Но у опытных курсантов есть маленький секрет. По утрам, когда во всех камерах нары поднимаются и запираются часовым, вместо того, чтобы дать штырю пролезть в проушины, нары поднимают не до конца и привязывают к штырю заранее подготовленными верёвочками. После такой нехитрой операции нары становятся "независимыми" от часового: в любой момент можно их опустить.

Слон предупреждает часового, чтобы тот стукнул прикладом, если появится кто из начальства (нары днём опускать строго-настрого запрещено). Мы опускаем нары, рассаживаемся на них в кружок. Слон достаёт откуда-то засаленные карты, и мы до смены караула весело режемся в "дурака".

В начале седьмого на гауптвахте началась весёлая процедура смены караула. Заступал третий курс второго факультета нашего училища. Опытные "губманы" говорят, что лучше всего сидится со старшекурсниками — спокойствие, тишина, выводные почти не заходят в помещение. Хуже всего с первым курсом — много лишней суеты, криков, истеричных команд. Третий курс — ни то, ни сё.

При смене караула обязательной процедурой является проверка, шмон. Заключённые покамерно выбегают (на гауптвахте заключённые передвигаются только бегом) в коридор по "форме одежды номер ноль", то есть абсолютно голыми, держа в руках своё барахло. Двое выводных под бдительным взглядом начальника караула шмонают одежду заключённых, двое других в это время обшаривают камеру. В основном ищут запрещённое курево, которое заключённые прячут в самые потайные места: в ворот "афганки", в складки штанов, под штукатурку на стене. Рыться в несвежем белье заключённых чистоплотным выводным не хочется, поэтому они брезгливо ковыряют одежду осматриваемого шомполами. По правилам выводные, в отличие от часовых, безоружны. Единственное оружие у них — шомпола от автоматов. Задача выводных — прямая работа с заключёнными: вывод на приём пищи, в туалет, в умывальник, на работы. Я сам пару раз заступал в наряд выводным. А теперь будут выводить меня.

Наша камера осматривается последней. Мы прислушиваемся к командам выводных в коридоре:

— Первый пошёл!

— Вторая камера — приготовиться! Форма одежды номер ноль!

— Воротник смять! — Шуршание.

— Карманы вывернуть! — Снова шуршание.

— Г. внодавы в руки! Постучать! — Стук каблуков сапог друг о друга.

Осмотр со стриптизом продолжается долго. Наша камера по традиции последняя. Сначала осматриваются одиночные камеры, одиночки. В них по правилам содержатся заключённые с серьёзными проступками или подследственные: дезертиры, неуставщики и прочие полукриминальные элементы. Это — так называемые безвыводные. Их запрещено привлекать к работам, еду им разносят по камерам. В туалет их тоже не выводят, поэтому им "не западло" пользоваться парашей. В групповых камерах содержатся дисциплинарники: выпивохи, самовольщики. Но камеры дисциплинарников обычно переполнены, и часто солдат-выпивох и самовольщиков сажают в одиночки. Жуткое дело — сидеть неделю в одиночке. Без книг, без общения, без телевизора — рехнуться недолго!

К шмону наша камера готова. Нары подняты. Запрещённые сигареты прикреплены к подставкам из швеллера снизу на жвачку — со стороны ни за что не разглядишь. Мы не раздеваемся догола, у курсантов на губе есть ещё одна маленькая привилегия — осмотр мы проходим в форме не раздеваясь. Шмон приближается к нашей камере. Старший камеры, Ванька, стоит на изготовку у двери.

Застрекотал замок. Ваня в ту же секунду просовывает руку через решётку и отодвигает засов внутренней двери. Внешнюю дверь открывает выводной, Ваня одновременно с ним открывает внутреннюю и кричит:

— Смирно!

Мы вытягиваемся по стойке "смирно". Старший камеры докладывает начальнику караула, начкару:

— Товарищ старший лейтенант! Камера номер пятнадцать с осмотру готова! Старший камеры курсант Рудаков, пять суток ареста за опоздание из увольнения!

Улыбчивый начкар заглядывает в камеру:

— Ваш выход, господа офицеры! — приглашает он издевательски.

В отличие от солдат, мы не выбегаем в коридор с выпученными глазами. Мы с достоинством выходим из камеры (хотя по гауптвахте и полагается передвигаться бегом, но мы здесь — привилегированная каста) и выстраиваемся в одну шеренгу. Правофланговым стоит старший камеры Ванька. Началось представление:

— Курсант Барышев! — представляется Слон. — Семь суток ареста за употребление спиртных напитков!

— Курсант Николаев! — докладывает Лёха, интеллигентного вида третьекурсник с четвёртого факультета. — Пять суток ареста за нарушение правил несения внутренней службы!

— Курсант Ахметов! — сообщает Руслан. — Семь суток ареста за халатное отношение к служебным обязанностям!

— Курсант Романенко! — рапортую я. — Семь суток ареста за самовольную отлучку!

Постепенно представляется вся камера.

— Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, — улыбается старлей, — взять в руки кителя! Смять воротники!

В отличие от солдат выводные не сильно бдительно обыскивают нас. Выводным, шмонающим камеру, Слон успел шепнуть, чтобы они не слишком усердствовали.

В момент осмотра произошло досадное происшествие: жвачка отклеилась, и моя пачка "Бонда" упала на бетонный пол. Начкар это заметил.

— Курить вредно! — сообщает он. — Минздрав не рекомендует!

Пачка перекочёвывает в карман старлея. Осмотр закончен, и "господа офицеры" возвращаются в камеру.

На ужин мы ели непонятную серую липкую массу с бурыми волокнами, именуемую почему-то макаронами с тушёнкой. Не скрасил ужин и белый хлеб с двойной порцией масла. По неписаным правилам арестованные солдаты не ели порционное масло, которое отдавалось нам, курсантам. Белый хлеб у них тоже отбирали. Я бы с удовольствием поужинал чёрным хлебом, но не стал нарушать традиции.

После ужина мы отпросились у выводных покурить в прогулочный дворик. Начальник караула отсутствовал на ужине, поручив всё выводным, и мы этим воспользовались.

Один из выводных вынул пачку "Бонда" и протянул её Слону:

— Возвращаю. В другой раз жуй лучше, чтобы не падала.

Слон отдаёт пачку мне, и я щедро оделяю сокамерников сигаретами.

— Только бычки в толчок выкидывайте, — посоветовал выводной. — Бычок начгуб заметит, проблем не оберёшься.

Прогулочный дворик представляет собой окружённую бетонными стенами асфальтированную площадку размером примерно три на четыре метра. Дворик сверху закрыт решёткой. В дворике становится тесно. Как говорит наш начальник курса майор Кожевников "соберитесь девки в кучу, я вам чучу отп. здючу".

— Небо в клеточку, друзья в полосочку, — комментирует Ванька.

Мы смеёмся над избитой шуткой. В маленький дворик нас набилось много, вся камера. Некурящие вышли подышать апрельским вечерним воздухом.

— Что покушал, что радио послушал! — возмущается Слон, прислушиваясь к ощущениям в своём слоновьем желудке.

— Кормят г. вном всяким, — поддакивает Ванька.

— Свиньи в свинарнике лучше едят, — с надрывом говорит Лёха.

Мы с Русланом тоже поругали вечерний рацион, от которого остались неприятно-липкие ощущения в животе.

— Мы такое же едим, — встрял в разговор выводной. — Кормёжка здесь г. вённая. Как только солдатня жрёт её два года!

У нас в училище кормёжка тоже не бог весть какая, но по сравнению с этой у нас просто ресторан "Пекин".