На утреннем разводе на этот раз было спокойно. Начгуб отсутствовал, поэтому писарь быстренько "развёл" нас на работы. К Ваньке подошёл вчерашний бандюган, и сокамерник указал на меня. Теперь я вместо освободившегося Слона поеду на продуктовый склад. Ванька непонятно для чего договаривается с писарем, и тот разрешает взять нам с собой шинели.

На склад нас доставил бандюк на чёрном "бумере". Ванька ехал с явным удовольствием. Я, равнодушный к машинам, сидел на заднем сиденье и дремал. Мне без разницы, на чём ехать — на "бумере" или в крытом кузове училищного КАМАЗа. Разговорчивый бандит всю дорогу учил Ваньку жизни, объясняя нехитрые житейские истины. "Ща такое, мля, время, крутиться надо. Выживает, мля, сильнейший. Что в жизни, мля, главное? Толстый лопатник, мля, и уважение пацанов. А вы как лохи, мля, вояки, мля".

Чего только не было на этом складе! Огромные стеллажи, битком забитые разными вкусностями: здоровенными банками с китайской тушёнкой "Великая стена", почти полностью состоящей из непонятной жижи с редкими соевыми волокнами; печеньем с начинкой настолько яркой, что она просвечивала сквозь упаковку; сокоимитаторами "Зуко" и "Инвайт"; псевдомаслом "Рама", не таявшем даже в тёплом помещении склада… Ешь, Россия! Чай, не пробовала никогда заморской пищи? А чтобы было веселее шагать в славное рыночное завтра, на соседних стеллажах имеется импортное пойло самого высшего качества, разлитое в российских подвалах китайскими нелегалами: водка "Смирнофф", "Абсолют", спирт "Рояль", квазиконьяк "Наполеон". Вся эта благодать, необходимая для построения гражданского свободного общества, развозилась по многочисленным ларькам — зародышам будущих гипермаркетов и мегамоллов.

Мы с Ванькой работали добросовестно, то есть особо не утруждались, через каждые полчаса перекуривали и при каждом удобном случае отлынивали от работы. Для чего Ванька взял шинели, стало понятным: в свёрнутую в скатку шинель очень удобно прятать банки с консервами. Шинели мы сложили в сторону на пустые ящики, и, пока работали, потихоньку нагружали их банками и упаковками. Опытный Ваня взял с собой несколько верёвочек, чтобы подвязать шинели в "опасных" местах, иначе "экспроприированные" ценности могут вывалиться в самый неподходящий момент.

Заодно мы успеваем наесться впрок на месте. Когда никто не видит, мы потихоньку вскрываем ящик с чем-нибудь вкусным, выхватываем оттуда пару-тройку упаковок и сжираем содержимое с невероятной скоростью. Эх, славное было время, когда понятия "видеонаблюдение" не существовало! Скоро во рту становится противно-кисло от приторных импортных печенек и соевого шоколада. Алкоголь мы не берём и на месте не употребляем: не хочется попадаться ни бандюкам, ни начгубу.

Обедом нас кормят в местной кафешке, где питаются хозяева склада, кладовщики и какие-то стриженые личности в кожанках. Нас обслуживает молодой человек с липкой улыбкой.

— Давно хочу спросить вас, пацаны, — вкрадчиво говорит он, расставляя перед нами тарелки с обедом, — правда, что у вас в училище?.. Ну, баб ведь у вас нет… Поэтому вы друг друга… В общем, п. диков у вас там много. Так про вас говорят.

Ваня дёргается, как от удара, и на его лице появляется неприятная улыбка.

— Странно, — говорит он с нажимом, — а у нас в училище то же самое про официантов рассказывают.

Ответ дерзкий. Официант смотрит на Ванькины руки со сбитыми от постоянных тренировок костяшками пальцев и решает не связываться.

— Холуй! — процедил с ненавистью Ванька, когда официант отошёл. — Не понимаю, как здоровый мужик может целыми днями кланяться и улыбаться! "Чего изволите-с". Тьфу!

После обеда мы ещё немного работаем, затем идём играть с местными грузчиками в настольный теннис. Я тогда играл неплохо, Ванька тоже, поэтому мы не срамим честь родной гауптвахты, обыгрывая местных.

Назад нас отвозит всё тот же бандитообразный молодой человек. Он подозрительно косится на наши скатки, вдруг раздувшиеся непонятным образом, но ничего не говорит. Более того, у нас с Ванькой в руках по объёмистому пакету: кладовщик разрешил взять с собой немного продуктов. Так что возвращаемся мы с хорошей добычей. И наряд на работы у нас закрыт, разумеется, с оценкой "пять".

— Писарю дадим банку сгущёнки и банку тушёнки, — говорит Ванька, когда нас высаживают из "бумера" возле ворот комендатуры.

— Нафига? — удивляюсь я.

— Чтобы разрешил вечером сожрать остальное. Не дашь — он завтра же настучит начгубу, падла.

Мы зашли отметиться в кабинет писаря. Наглый солдат развалился в кресле и смотрел телевизор, закинув ноги в мягких тапочках на стол. Заметив нас, он нисколько не смутился.

— Отметьтесь сами, — вяло произнёс он, не отрываясь от экрана. — Наряд на стол положите.

Мы кладём наряд и припечатываем его банкой тушёнки и банкой сгущёнки. Писарь равнодушно косится на наши подношения.

— Всё-то вы меня балуете! — улыбается он снисходительно.

— Как же, как же! Для хороших людей ничего не жалко! — злобно скалюсь я, но писарчук не замечает иронии.

Интересно, догадывается он или нет, что больше всего на свете в данный момент мне хочется открыть банку "Великой стены" и размазать пахучую жижу по широкой писарчуковой морде.

По возвращении нас с Ванькой ждал сюрприз. Когда мы с богатыми трофеями вошли в камеру, там сидел ватушник — голубопогонный сержант в парадной форме с круглой улыбающейся физиономией. Наверное, мы бы меньше удивились, если бы увидели в камере американского "морского котика" или ещё какого-нибудь рейнджера.

— Ого! — недобро восхитился Ванька. — Живой ватухан! Ты откуда, чудо?

Добродушный ватухан смеётся и рассказывает, что его сюда посадил командир роты (аналог начальника курса) за пьянку. Ещё сержант сообщает, что он учится на первом курсе, куда поступил после того, как год отслужил срочную.

— А чего ты в парадке?

— Переодеться не успел с увольнения.

— Твой командир тебе западло сделал, — сочувствует Ванька. — У вас же есть своя губа в училище!

Постепенно, в камеру начинают прибывать вернувшиеся с работ курсанты. Как и мы, они, войдя в камеру, первым делом цепенеют, увидев ватушника.

Отдав выводным часть добычи и попросив часового постоять на "шухере", мы начинаем пирушку. Угощаем и несчастного ватухана, так глупо попавшего на гарнизонную губу. Ватушник оказывается парнем компанейским. Во время пирушки с ним проводится воспитательная работа: ему втолковывается, за что на киче не любят ватуханов.

Ванька был прав: начкар капитан Никитин, пока мы были на работах, арестовал половину караула. Несчастные первокурсники весь день работали на гауптвахте на уборке территории. Теперь начкар амнистировал их, и они, счастливые, собирались уезжать. Вместе с караулом уехал и отмотавший срок от звонка до звонка талантливый попрошайка Руслан.

На следующий день вчерашний бандит со склада не приехал. "Наверное, застрелили", равнодушно прокомментировал Ванька. На этот раз мы с ватуханом попадаем к старлею из Красных казарм, которому срочно понадобилась пара человек для поездки на овощную базу.

Мы едем не одни. Старлей прибыл на крытом армейском КАМАЗе, в кузове которого сидело с десятка полтора солдат. "Деды" заняли все сидячие места, "духи"-первогодки сидели на полу кузова. Ватухан, забравшись в кузов, уверенно направился к "дедам".

— Сморщите ж. пы! — приказал он.

"Деды", покосившись на сержантские погоны, послушно "сморщили" требуемое, и ватушник уселся. Я проделал ту же операцию, вспомнив, что по железной армейской неофициальной иерархии формально являюсь "дедом".