Ну что ж, посмотрим, сможет ли мне помочь Хэллоуин. Сомневаюсь, что он ответит, но ведь Оливия предупреждала, что если он это сделает, то я родилась в рубашке.

Пора отправить ему послание. Наудачу. Заблокировать и загрузить.

Файл 308: Принцесса и удача – заблокировано.

В одной из многочисленных кладовых Нимфенбурга мы закусываем соевым сыром пятидесятилетней выдержки и пшеничными, обогащенными витаминами крекерами. Мы – это мой брат-лисичка, сестра-лягушонок и я. Обычно нам нравилась такая пища, но после пиршества во Внутреннем мире (вишня в шоколаде, круассаны с миндалем и пицца с маслинами) эта еда не выдерживает никакой критики: резкий известковый привкус консервантов ощущается куда сильнее, чем раньше.

– Ты чувствуешь, что у еды другой вкус?

Нгози кивает, а Далила делает кислое лицо.

– Возможно, именно это имел в виду Мутазз, когда говорил про «мишуру», – предполагает Нгози. – Спасибо, мы больше не хотим сыра и крекеров.

Мы обмениваемся улыбками, но понимаем, что наше отношение к действительности меняется. Даже столь небольшое изменение, как сейчас, имеет значение, потому что это один из симптомов чего-то гораздо более важного, мы уже чувствуем это, хотя и не можем еще определить.

Нгози решает, что с него довольно, он отправляется на поиски и вскоре возвращается с миской клубники с огорода Шампань и упаковкой синтетических сливок.

Далила кладет локти на стол и прижимает руку ко лбу. Я даю ей обезболивающее, и она смотрит на меня благодарным взглядом своих синих глаз. Начались головные боли, которые нам обещали. Вашти заверила нас, что довольно скоро это пройдет. Я напоминаю об этом Далиле, когда она запивает лекарство сливками.

– Дело не только в головной боли, я ощущаю себя другой, – говорит она.

– Другой в лучшую или в худшую сторону?

– Я еще не знаю, – признается она. Нгози кивает – он тоже это чувствует.

Мои брат с сестрой прекрасно проводят здесь время, но из-за культурного шока и знакомства с Внутренним миром они начинают ощущать себя чужаками в собственном теле. Все это мы сообщили отцу утром по телефону.

– Этого следовало ожидать, – ответил он, – все естественно.

По сравнению с его детством, наверное, так оно и есть. Я с трудом могу себе представить, какое мощное потрясение он испытал, когда обнаружил, что мир, такой знакомый и любимый, на самом деле – всего лишь ВР. Для нас это иллюзорное царство кажется таким богатым и людным, а для него реальный мир оказался пустым и безжизненным. Он прошел через это и сохранил себя, даже стал сильнее. Я считаю это несомненным подтверждением его твердости и мужества. Где были бы все мы, если бы не его мудрость?

– Прошлой ночью мне приснился странный сон, – сообщает Нгози, – почти бредовый. Я не могу вспомнить его целиком, только помню ощущение расстояния.

– Расстояния? Эмоционально?

– Словно я покинул свое тело и видел сон, а тело в это время спало. Я помню небо. Вернее, картинки, его изображающие, я брал их в руки и боялся. Очень сильно боялся. Я вообще ничего не боюсь, а такого страха не знал никогда. Безумие какое-то, верно?

– Думаю, что это побочный эффект нашего первого посещения Внутреннего мира. Мы увидели так много за очень короткий срок, и наш мозг силится разобраться в этом.

– Возможно, человеческий мозг не предназначен для ГВР, – предполагает Нгози. – Может быть, она годится только для джиннов.

Я задумываюсь. Я замираю. Я пролил на стол несколько капель воды и теперь черчу соломинкой узоры. Мне вспоминаются слова Рашида.

– Твои сны изменятся, – предупреждал он.

С его точки зрения, сны изменятся к лучшему. Видел ли я сны прошлой ночью? Не помню. Если бы не болела голова!

Моей сестре тоже снились сны, какая-то бессвязная фантазия о племени людей, живущих в горах, покрытых красным снегом. Лица женщин и мужчин были раскрашены, и все они довольно улыбались. Но, несмотря на улыбки, они обижались абсолютно на все, особенно друг на друга. Далиле это показалось забавным. Не кошмар, просто странный сон. Она говорит, что пересказывала сон Катрине, а та сказала, что тоже его видела однажды, правда, немножко по-другому. Ее сон напоминал «Алису в стране чудес».

– Что ты рисуешь?

Оказалось, что я изобразил на столе ключ, а на нем цифровой код. Его я нашел в кармане, когда был во Внутреннем мире. Я рассказываю об этом брату и сестре, но они не понимают, что это может значить, впрочем, как и я. И чем больше я думаю, тем больше прихожу к убеждению, что это – послание. Кто-то хочет что-то сообщить мне, и он верит, что я пойму.

Это может оказаться ключом к тайне смерти моей сестры.

Далила пристально всматривается в мое лицо.

– Гесса заболела, – говорит она.

– И только? А почему она заболела? Почему не Мутазз? Не Рашид? Почему не мы? Мы хоть раз слышали вразумительный ответ? Возможно, ответ в этом коде.

– Скорее всего, кто-то просто тебя разыгрывает, – возражает Нгози. – Оливия мне говорила, что они любят так развлекаться.

– Не думаю, что это розыгрыш, – фыркает Далила.

В этот момент в комнату вкатывается футбольный мяч, а вслед за ним впархивает Пенни. Она хочет пригласить нас на матч.

– Я пытаюсь собрать побольше людей, чтобы было интереснее, – объясняет она, – а если вы пойдете, сестры обязательно присоединятся.

– Ну конечно, – соглашается Нгози, – я всегда не прочь поиграть.

Далила отказывается, ссылаясь на головную боль, хотя я не сомневаюсь, что она не стала бы играть с Пенни даже при самых благоприятных обстоятельствах. Мне же очень нравилось играть трое на трое с Бриджит, Оливией и Томи, поэтому я с радостью соглашаюсь.

– Должна предупредить, что я хорошо играю, – говорит Пенни и демонстрирует свои таланты, перекидывая мяч с колена на колено.

– Не думаю, что ты играешь так, как Хаджи, – возражает Далила.

– У меня хорошо получается стоять на воротах, – признаю я, чтобы смягчить похвальбу сестры. – Мои ноги не позволяют много бегать, но мне нравится игра, поэтому я научился принимать удары.

– Ну что ж, значит, мы с тобой – неодолимая сила против несокрушимой стены, – улыбается Пенни. – Интересно посмотреть, кто же победит.

Сказав это, она теряет мяч, тот шмякается на стол, рассыпает нашу клубнику и разливает сливки, забрызгивая нас всех.

– Вот дерьмо, – злится Пенни.

Бросив на стол бумажное полотенце, чтобы жидкость не растекалась, она очень осторожно промокает стол полотенцем, словно боится испачкать руки. Нгози подбирает мяч, я начинаю собирать осколки посуды, Пенни швыряет мне мокрое полотенце и спрашивает, не могу ли я собрать и клубнику тоже.

– Мне делается плохо от этих ягод, – объясняет она. – Я даже не хочу к ним прикасаться.

В результате мы принимаемся за уборку того безобразия, что она сотворила, а Пенни убегает с мячом, чтобы собрать еще зрителей. Она больше не возвращается, и мы с братом и сестрой решаем, что либо она не нашла зрителей, либо ей стыдно после того, как она разбила миску.

– Не исключено, что у нее нет никакой аллергии, просто ей не хотелось работать, – полагает Далила.

Возможно, так и есть, но мне хочется дать Пенни шанс и не думать о ней плохо.

Через час со мной связывается Томи. Я нахожу ее у фонтана с лебедями. Слышен шорох крыльев, из-под крыла матери появляется головка маленького лебеденка. Я бы с удовольствием полюбовался на него, но что-то во взгляде Томи заставляет меня устремиться к ней и отбросить все другие мысли.

– Идем со мной, – говорит она.

Я стараюсь идти с ней в ногу. Я должен быть в мастерской по строительству змеев через несколько минут, и я уже понимаю, что обязательно опоздаю. Мало того, у меня появляется подозрение, что я вообще не попаду в мастерскую.

– Дело в тех цифрах?

Она молча кивает в ответ. Мы останавливаемся у здания, в котором я еще не был, она нажимает кнопку лифта. Дверь открывается, но я не уверен, что хочу заходить.