Под танковыми траками хрустят,

Ломаются и рушатся границы.

Сдавая в плен полки своих солдат,

Пылают европейские столицы.

Счета заокеанские растут.

Идет война — вторая мировая.

Разведчик наш, забытый на посту,

Ведет сраженье, планы узнавая.

Не в силах ни проверить, ни узнать,

Доходят ли до Центра донесенья,

В свой час он шифрограммы шлет опять.

Пусть дома недоверье,

Пусть презренье,

Да это ж пустяки в сравненьи с тем,

Что он разведал и сказать обязан

Про тайны бетонированных стен,

Молчащих под конвоем старых вязов.

Он предвещает схватку двух миров.

Он объясняет истинную цену

Недавних пактов и договоров,

Как клятвопреступленье и измену.

Но это — вывод… Он без фактов гол.

Нужны разведке факты? Их все больше:

Сегодня корпус танковый прошел

К границам нашим по дорогам Польши;

Похвастался баварский инженер

Рецептом облегченного дюраля.

В штабах —

Планшеты карт СССР,

Двухверстка — аж до самого Урала.

Наступит скоро сорок первый год.

В который раз он ставит знак вопроса,

Что означает сверхсекретный код,

Упрятанный под кличкой «Барбаросса»?

Наконец он узнал: «Барбаросса» — название ночи,

Той, которой в году не бывает светлей и короче,

Но не будет в истории ночи темней и длиннее —

Больше тысячи суток сражаться придется нам с нею.

Невеселая участь разведчика или провидца —

Знать заранее то, что должно или может случиться.

Долог путь узнаванья.

Догадке, маячившей слабо,

Подтвержденье нашел он в секретных бумагах генштаба.

Как он в тайну проник

И какою разведал ценою

План, хранимый врагом за стальной и бетонной стеною?

Как он в тайну проник?

Я скажу вам, товарищи, честно:

Это мне неизвестно,

Почти никому неизвестно.

Я пытался спросить

У седых генералов в отставке.

Улыбались они:

Не даются подобные справки.

Может, лет через сто

Это больше не будет секретом.

Вот тогда и узнаешь,

Тогда и расскажешь об этом.

Разгадан «Барбаросса»! О мой бог!

Ариец — кто б подумал — был двуликим.

Он схвачен был, не выйдя за порог.

Какие вам еще нужны улики?

Кому хотел изменник сбыть товар,

Не удалось узнать.

Ему же хуже.

Гестапо, подлеца арестовав,

Прорваться слухам не дало наружу.

Он будет обезглавлен.

С ним умрет

До срока тайна слова «Барбаросса».

Одно лишь непонятно — сжатый рот,

Молчание на пытках и допросах.

Презренные, они поймут потом,

Кого пытали,

С кем имели дело,

Когда на Буге наведут понтон

И в крепость Брест ворвутся оголтело.

Когда у раненых политруков,

Дедов колхозных,

Партизанок юных

Не смогут сталью вырвать жалких слов,—

Им те последней кровью в морды плюнут.

Преступник, что под пыткою молчал,

Не расставаясь со своею тайной,

Лишь на приказ тюремного врача

Ответил долгой гласною гортанной.

Лечиться? А теперь не все равно ль?

Еще денечек — долгий иль короткий.

Был у врача в бутыли риваноль

С бумажным, в складках, колпачком на пробке.

Майор перед врачом разинул пасть.

Лечиться он готов лекарством тухлым.

Тут надо ж было колпачку упасть.

Вот он уже под войлочною туфлей.

Пропажи не заметив, врач ушел.

В глазок увидели, как бедолага,

Согнувшись, трогает рукою пол.

О, как ему нужна была бумага!

Не понял часовой, что колпачок

Аптечный

Арестант меж пальцев стиснул.

Он о бумаге и мечтать не мог!

Теперь бы только передать записку!

Холодным нимбом светится из тьмы

Отросший ежик — голова седая.

Он требует начальника тюрьмы:

Мне, смертнику, положено свиданье!

Он хочет видеть фрейлейн Лизабет,

Что в доме экономкой состояла.

Пускай последний принесет обед

И пива — ну хотя бы полбокала.

Ах, немец остается сам собой —

Начальник даже улыбнулся криво:

Его отправят завтра на убой,

А он вот напоследок просит пива!

Ну что ж, законы надо соблюдать.

Пусть уходящий к черту бога славит.

А эту фрейлейн выследить и взять

Потом труда большого не составит.

Берлинская ущербная луна

Тюремную посеребрила кровлю.

Здесь узники в былые времена

Последние слова писали кровью.

От этой романтичной старины

В тюрьме осталась только гильотина,

И то к ней провода подведены —

Ручной, наверно, силы не хватило.

А если надо экстренную весть

Послать в Москву перед дорогой вечной,

И нет карандаша, и только есть

Клочок бумаги — колпачок аптечный?

Тогда цепями кожу рассади

И кровью напиши свою депешу.

Ведь все равно погибель впереди —

Ты будешь обезглавлен иль повешен.

В безвестье горестен конец пути,

Но пусть последнему поверят риску:

По вызову должна в тюрьму прийти

Товарищ Лизабет и взять записку.