Хотя это было сказано несколько витиевато, замечание не было лишено здравого смысла. Ясно, что мы не могли вести следствие по делу сотен учеников лицея Генриха IV. Мы должны были выбрать нескольких. Но каким критерием, какой гипотезой руководствоваться? Став перед этим первым и тяжелым затруднением, мы молча глядели друг на друга: опустились носы, потускнели глаза. Мы были в замешательстве.

Решившись наказать нас за непосещение школы, г-жа Тереза демонстративно усадила за соседним с нами столиком только что вошедшую чету англичан. Этим она будто бы хотела сказать: «Ах, вы так. Ну, теперь задняя комната не будет уже в вашем полном распоряжении…». Мы из гордости не хотели что-либо ей доказывать, а посторонние стесняли нас. Но мы быстро поняли, что они не понимают французского языка.

Англичанин, важный, со щеками кирпичного цвета и воинственными усами, напоминал офицера британской армии; жена его, остриженная под мальчика, держала на руках злую комнатную собачонку и дружелюбно нам улыбалась. И мы, не обращая на нее внимания, продолжали обсуждать вполголоса нашу программу действий.

— Я знаю! — сказал Маленький Луи, хлопнув себя ладонью по лбу. — Надо прежде всего выяснить причины…. понять, почему мальчик совершил кражу…

Маленький Луи был на верном пути, и я был огорчен, что эта идея не пришла мне первому.

— Правильно, — поддержал Голова-яйцо. — Нам нужно узнать причину кражи. А, может быть, вор действовал не один…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Я думаю, он мог совершить кражу для кого-то… Он, наверное, был своего рода исполнителем…

— Значит надо, — перебил Маленький Луи, — порыться в биографиях наших товарищей и посмотреть, нет ли в их прошлом…

— Следует также выяснить профессии родителей, — прервал я. — Может, у какого-то взрослого было желание…

Сорвиголова своим курносым носом втянул воздух, как гончая перед тем, как пуститься по звериному следу.

Мы расхохотались, но Боксер, у которого были всегда непредвиденные реакции, рассердился:

— Хватит шуток! — закричал он. — Ведем мы следствие или нет? Держите себя как следует.

Он бросил взгляд на англичан, которые, не обращая на нас внимания, маленькими глотками пили ужасающе черный чай, и продолжал более спокойно:

— Вот что я хотел бы знать, для чего нужны «радиоактивные субстанции»?

И произнося слово «субстанции», он вытянул губы и сделал такую гримасу, будто само слово было радиоактивным.

Я задумался над вопросом, который действительно стал сердцевиной проблемы. Я был в затруднении, почувствовав себя полным невеждой, но я не хотел в этом прямо признаться, как было в иных случаях, и промолчал. На этот раз так было лучше. Мысль о розысках воодушевляла меня и возбуждала мою энергию. Задача состояла в том, чтобы любой ценой закрепить за собой руководство операцией. Я попросил слово, чтобы изложить наш план и распределить роли. Я подсознательно брал на себя ответственность руководителя и даже шел дальше: приглушив мою инстинктивную враждебность к Голове-яйцу, я назначил его техническим советником, выдержав бой с остальными.

Это была разумная политика, так как отныне во главе отряда «сыщиков», который признал меня шефом, я должен был иметь при себе человека, разбирающегося в научной стороне вопроса лучше меня. Короче говоря, я сумел взять инициативу в свои руки, воодушевить ребят, заставить считаться с моей волей, сам немало удивленный ростом моего влияния на одноклассников.

Мы наметили, наконец, что делать дальше, и разошлись по домам. Теперь каждый знал, что ему делать. Мы условились о встрече у меня послезавтра, то есть в воскресенье. Я надеялся уговорить мою маму приготовить сладости — мне и моим товарищам. Я рассчитывал, что если мне удастся как следует угостить товарищей, то это тоже поможет упрочить мое влияние на них. Развитие событий показало, что я был прав…

Когда мы расстались у памятника Дантону, за мной увязался Голова-яйцо и побежал рядом со мной.

— Что тебе нужно? — проворчал я.

— Я… я хотел тебе сказать, — пробормотал он, — я очень доволен, что ты назначил меня техническим советником…

— Вот как! — ответил я. — Но почему? Я думал, что ты на нас злишься…

— Ты ошибаешься, Комар!

— И прежде всего, не называй меня Комаром. Называй меня Галле, в крайнем случае — Матье…

— Но другие же тебя называют так…

— Другие это другие, а ты это ты, — оборвал я его грубо.

Голова-яйцо опустил свою яйцеобразную голову.

— А я думал… — прошептал он.

— Что ты думал? — отрезал я.

— О, ничего! — вздохнул он. — Тем хуже! Не имеет значения! Прощай…

Он помахал мне рукой и удалился мелкими шажками. Я пожал плечами. Голова-яйцо вообразил, что если в нем есть нужда..

— Комар! — неожиданно донесся до меня его голос. — Если ты хочешь, решение сегодняшней геометрической задачи… Конец фразы потонул в шуме улицы.

В минуты нежности мой отец называет мою мать «газелью». Я никогда не видел газели, но я представляю себе, что это род лани, и в данном случае это слово чудесно ей подходит. Шатенка, с большими светло-карими глазами, легкая и трепетная, она действительно напоминала лань. Моя мать — существо, от которого всегда можно ждать неожиданностей. То она меня защищала от нападок отца, то бранила за плохие отметки. Действительно, никогда не знаешь, с какой стороны к ней подойти.

Я поступил немного легкомысленно, пригласив моих товарищей. Что, если мать — поди, угадай ее настроение! — не захочет принять и угостить? Это было бы ударом по моему авторитету, и прощай планы на шефство… Я пустил в ход все мое обаяние, чтобы ее уговорить, не забыв вскользь упомянуть, что придет и Долен, наш первый ученик. Долен больше, чем мое подлаживание, спас положение. Его репутация подействовала на сердце моей матери, как «Сезам, отворись!». Любопытно наблюдать, как родители воображают, что школьные добродетели хорошего ученика могут каким-то образом воздействовать на их сына-лентяя.

Таким образом, благодаря присутствию Амио Долена мы смогли вкусить роскошное угощение: шоколадные шарики, яблочные пирожные, приготовленные моей матерью, и воздушное печенье. Весело усевшись вокруг моего рабочего стола, покрытого по этому поводу синей скатертью, мы начали с восхваления лакомств, которые Моника внесла в комнату. Я констатировал это с тайным удовлетворением: мой авторитет среди товарищей возрастал на глазах. Когда же я поставил одну из последних пластинок Жильбера Беко, это вызвало общий восторг.

Однако, когда Боксер вынул сигарету, я должен был возразить, опасаясь, что наша Моника своим острым нюхом уловит запах табака. Боксер не настаивал, тем более, что он курил больше для форса и не без того, чтобы не почувствовать каждый раз тошноту.

Создавая таким образом благоприятную обстановку, я не забывал о деловой стороне нашей встречи. Выбрав подходящий момент, я попросил Монику убрать со стола, остановил патефонную пластинку и, приняв торжественную позу соответственно такому важному собранию, объявил, что начинается «рабочая часть» встречи.

И скоро выяснилось, что мои «сыщики» блестяще дебютировали в новой для них области, ловко ставя вопросы по поводу других наших одноклассников.

Почти каждый из нашего небольшого отряда смог сообщить что-то интересное. Мы вместе совершили проверку со всех сторон, и нужно отметить, что наш технический советник Голова-яйцо поразил нас глубиной своих технических познаний.

Вот к какому заключению мы пришли в предвидении дальнейших шагов:

1. Ни один из опрошенных учеников не мог быть прямо заподозрен. Никого по каким-либо индивидуальным особенностям нельзя было заподозрить в совершении кражи.

2. Некоторые отнеслись к расспросам так раздраженно, что их поведение могло показаться подозрительным.

3. Родители нескольких учеников по своей специальности соприкасались с физикой и даже с радиоактивными элементами.