Ужин был адмиральский. Картошка в мундире, банка крабов, селедка на газете. И двести пятьдесят граммов «Мишек». От картошки шел вкусный пар, лоснилась жирная спинка селедки.

Машу посадили на раскладушку. Андрей сел на подоконник. Александр Иванович и Виктор — на чемоданы.

Пашкову все время казалось, что Маша чувствует себя неловко в этой холостяцкой квартире. И от этого он смущался, говорил невпопад.

А Маше нравился этот по — студенчески безалаберный стол, где «мишки» соседствуют с селедкой, а хозяин такой симпатичный бука. «Почему его так сразу полюбили ребята?» — думала она.

…Странные дни начались в редакции. То было все привычно: планерка, макет, выпуск газеты. А теперь часто речь шла не о газете, а об отряде «Искатель». И уже все привыкли, что в кабинете Воронова был почти всегда Пашков. Кое‑кто это осуждал, говорили: «Мы же газета, а не детский сад». А Маша вдруг заразилась отрядом, чего сама не ожидала. Число ребят катастрофически росло. Они шныряли по редакции, то и дело открывали двери в кабинеты, просили бумагу, клей, звонили кому‑то по телефону. Воронов, которого все считали строгим шефом, только улыбался, когда ему жаловались сотрудники. Больше того, мальчишки добрались и до кабинета главного. Они заходили к нему без всякой робости, и Воронов, становясь совсем несолидным, размахивал руками, смеялся и спорил по поводу какой‑нибудь новой идеи заместителя начальника штаба Никиты Березина.

И вот сейчас в комнате у Пашкова разговор опять шел о мальчишках.

— Вы знаете, друзья, — начал Ребров, — я был сегодня в обкоме комсомола. Там только и разговору, что о нашей затее. «Искатель» получает прописку!.. Да, чтобы не забыть, палатки можно будет получить хоть завтра.

— Послушай, Саша, — улыбнулся Воронов, — а ты не думал, что, когда сегодня ты так лихо маршировал с мальчишками, тебя случайно видели сослуживцы… Представляю, конфуз: серьезный инженер серьезного треста и с мальчишками… При всем честном народе… Под барабаны…

— Наоборот, это делает честь тресту, — улыбнулся Пашков, а про себя подумал: «Не дай бог, если видели!»

На инженера Пашкова в тресте посматривали с усмешкой: «Чудак! Ни кола, ни двора, ни семьи. Уж возраст такой, пора бы и остепениться». А он не хотел остепеняться. Он всегда недолюбливал слишком степенных людей.

И будто догадавшись, о чем думал Пашков, Маша сказала:

— Страшно люблю чудаков! Помните у Хикмета: «На чудаках земля держится…» Так выпьем за чудаков!

Пашков неловко разлил по стаканам шампанское.

— Я помню, ваш редактор, когда он еще был матросом, писал стихи, и нам они очень нравились… Андрей, как это там… «И только море, день и ночь…»

— Нет, я лучше другое… Ты знаешь, когда мы сегодня стояли в сквере… В общем слушайте:

— Браво, браво! — Виктор Ребров слегка похлопал в ладоши. — А вы знаете, когда сам редактор пишет стихи, это уже кое‑что…

— Я предпочитаю писать корреспонденции, а стихи для себя.

Где‑то на улице забренчала гитара. Не вставая с подоконника, Андрей толкнул створки окна, и в комнату вошла песня про сказочную страну Карелию, где над соснами высоко в небе плывет озеро в острых искорках звезд.

Бренчала гитара. Пахло рекой и молодой травой.

И Маша вдруг вспомнила университет, Москву. Как это все далеко и близко! Вначале в газете на нее смотрели как на дипломированного птенца. Литработника Андрееву переводили из отдела в отдел. Потом пришел новый редактор, Воронов. И все как‑то само собой изменилось. Он не читал ей нудных нотаций, как это делалось раньше. Воронов просто предложил ей заняться подростками. Ей вообще‑то было безразлично: подростки так подростки. Как-то пришло письмо в газету о трудной жизни одного мальчика. И она написала статью: «Кто в ответе за Валерку?» Статью читали. И даже ответственный секретарь, желчный, нервозный человек, Тарас Яковлевич Крымов на планерке сказал, что материал ничего. А потом появился Пашков. Странно, какой‑то там инженер — экономист взбудоражил всю редакцию. Мальчишки и девчонки стали темой номер один.

Пашков думал совсем о другом. Прошло уже десять дней отпуска. Суматошных, тревожных десять дней. Быть может, он зря взял на себя роль командира мальчишек. Раньше ему казалось, что все это гораздо проще. Теперь все обрастало целой сетью сложностей и неожиданных препятствий. И как бы он ни отгонял его от себя, все время в его мыслях вертелся один и тот же вопрос: «А получится ли из этого что‑то?»

Глядя на лица гостей, он старался поймать и у них эту затаенную тревогу. Но все смеялись, пели песни. И он тоже смеялся и пел. И ловил себя на мысли, что смеется и поет.

Расходились поздно.

Реброву и Воронову было по пути. Маша жила в новом микрорайоне, и Пашков вызвался проводить ее.

Сначала они стояли на автобусной остановке, но машины долго не было, и они пошли пешком до следующей остановки. Потом до второй, до третьей…

— Александр Иванович, у вас скоро кончается отпуск?

— Наверное, дней через двадцать.

— Ну, а что будет дальше?

— Будет то же самое.

— То есть?

— Ребята… Отряд…

— Значит, это для вас больше, чем игра?

— Значит.

Маша посмотрела на него радостно и благодарно. И Пашкову стало грустно возвращаться в свою неуютную квартиру, к двум потертым чемоданам, к машинке «Колибри».

— Я уже пришла. Спасибо.

Пашков пожал ей руку: «До завтра!» И зашагал в темноту.

В это утро в штабе собрались почти все. Валька и Паганель накануне провели разведку в старый Кремль. И сейчас ребята слушали их рассказ.

Оказывается, на заднем дворе Кремля, у самой стены, есть неглубокий колодец. Всего метра полтора, не больше. С помощью Вальки Паганель спустился в него. Сначала он ничего не заметил: под ногами мох, сыро, на стенах капельки воды. Паганель сел на корточки и перочинным ножом стал ковырять мох. И вдруг его рука нащупала металлическое кольцо. Еще с час они по очереди выбрасывали из колодца мох. И наконец, они увидели массивную ржавую крышку люка. Они слышали, что отсюда идет подземный ход, сделанный еще заводчиком Демидовым и давно заброшенный.

Сначала они с Валькой решили открыть крышку люка, но она не поддавалась. Тогда они привязали к кольцу ве ревку и попытались дернуть. Веревка натянулась. Крышка не поддавалась.

— Нужна солидная экспедиция, — сказал Костька Павлов.

— И с научным уклоном, — вставил Никита Березин.

— Мы тоже пойдем! — заявила Зинка — маленькая.

— Не девчачье это дело.

— А вот и девчачье! — вскочила Светка. — И вас не спросим. Все так все!

— Тут уж будет решать штаб, кому идти, — не глядя на Светку, произнес Никита Березин.

Спор бы продолжался и дальше, но в это время в сарай вбежал Толька Огурцов.

— Братцы! — заорал он. — Нам дают автомобиль!

Какой поднялся галдеж под шиферной крышей:

— Ух, ты!

— Вот загнул!

— Настоящий?!

— Врешь ты все!

— И ничего не вру! — отбивался Огурцов. — Сейчас своими ушами слышал. Редактор Александру Ивановичу говорил, а я рядом стоял… ГАЗ шестьдесят девять!