— Я не мог сделать так, господи; по своему легкомыслию я не думал так.

И тогда царь Яма сказал ему:

— Эти твои злые дела сделали не мать твоя, не отец твой, не брат твой, не сестра, не твои друзья и советники, не твои родственники, не аскеты, не браманы, не боги. Ты один сделал это и один ты должен пожинать плод их.

И адские стражи увлекают его в место мучения. Его кладут на раскаленную наковальню, бросают в кипящее море крови, мучат на кучах горячих углей и он не умирает до тех пор, пока не будет искуплен последний остаток его вины.

В диалоге Милиндапанха круг все возобновляющихся существований сравнивается с вращающимся около оси колесом или с попеременным происхождением дерева из семени, а семени из плода дерева, курицы из яйца, а яйца из курицы.

Когда дух нашел свое тело, а тело свой дух, тогда это духовно-телесное существо созидает себе органы, чтобы вступить посредством них в отношения с внешним миром. «Из имени и телесности происходит шесть органов субъекта: глаз, ухо, нос, язык, тело (как орган осязания) и мышление.

Органы субъектов вступают в определенные отношения к объективному миру. «Происходит их соприкосновение с внешним миром, а из соприкосновения происходит восприятие». «Из восприятия происходит жажда», ведущая от возрождения к возрождению». Мы существуем потому, что жаждем бытия, мы страдаем потому, что жаждем радости. «Кого побеждает презренная жажда, привязывающая к миру, того страдание растет, как растет трава. Кто побеждает презренную жажду, от которой трудно уйти в мире, от того отпадает страдание, как капли росы отпадают от цветка лотоса». «Когда корень не испорчен, срубленное дерево снова растет. Точно так же все снова и снова появляется страдание, если не убита жажда». «Дары истины выше всяких даров, сладость истины выше всяких сладостей, уничтожение жажды побеждает всякое страдание». «Из жажды, — гласит формула, — происходит привязанность».

Бытие каждого существа похоже на пламя; как пламя, так и наше бытие есть в некотором роде непрерывный процесс горения. Искупление есть угасание пламени (Нирвана). Но пламя не угасает до тех пор, покуда у него есть горючий материал, к которому оно «привязано». И как пламя, привязанное к ветру, проникает в даль, так и пламя нашего бытия не остается на одном месте, а совершает при переселении душ определенные странствования от неба к аду, от ада к небу.

Что называется формами в учении, приписываемом нашими европейскими учеными буддийским и браманским учителям?

Философия позднейших браманских школ, — говорит Ольденберг, особенно развивший буддийскую философию (стр. 223), — следующим образом говорит о Майне (Майе), которая представляет Единому Несозданному обманчивую картину мира, имеющего быть созданным: «когда Он, Знающий, погрузился в сон, приготовленный Майей, он увидал сновидения, имеющие множество форм: это я, это мой отец, это моя мать, это мое поле, это мое богатство». И уже сравнивали учение буддизма с этим сном браманской теософии.

В тексте «О совершенстве знания», которое буддисты считают особенно святым, мы читаем:[90]

«Будда сказал Сарипутте:

— Вещи, Сарипутта, существуют не так, как полагают.

— Как же существуют оне, господи? — спросил Сарипутта.

— Оне существуют, о, Сарипутта, — отвечал Будда, — только так, что оне поистине не существуют. К ним крепко привязаны обыкновенные, не получившие поучения. Они представляют себе существующими все вещи, из которых поистине ни одна не существует.

Потом Будда спросил святого ученика Субхути:

— Как ты полагаешь, Субхути, есть ли телесность не обман и восприятия, представления, формы и познание не обман?

— Нет, господи, — отвечал Субхути, — нет. Они обман. И телесность, и восприятия, и формы, и представления обман.

— Обман делает существа теми, что они суть».

Таким образом, рассуждение, изложенное в сочинении «О совершенстве знания делает незнание конечной причиной появления мира и вместе с тем существенным свойством его бытия, которое в действительности есть небытие.

Однако сам Ольденберг доказывает, что этой фидлософии не согло быть в первичном буддизме или брамаизме.

Для браманского ведийского мыслителя незнание есть незнание тождества собственного Я с тем великим Я, которое составляет источник и сумму всех Я. А у буддистов незнание есть источник форм существования.[91] Причем форма существования тела состоит в дыхании и выдыхании, форма существования речи в рассуждениях и взвешивании, а форма состояния духа состоит в впечатлении и восприятии.

Однако это общее учение о формах существования в других документах является в более простом виде: «случилось, — говорится в Санкгарупатти Суттанта[92], — что монах, одаренный верой, справедливостью, знанием, самоотречением и мудростью, подумал про себя: «хотел бы я возродиться после смерти в могущественном царском роде» Эти внутренние состояния и привели его в такое существование. Таков, ученики, путь ведущий к возрождению в данном существовании».

Верующий и справедливый монах, направивший при жизни свои мысли и желания на какие либо формы существования, возрождается в них до самого высшего класса богов, отделенных от Нирваны совершенно незначительным остатком земного. В конце концов Сутра говорит и о монахе, подумавшем про себя: «хотел бы я через уничтожение греховного существа в этой жизни познать и узреть свободное от грехов искупление в стремлениях и мудрости и в ней найти свое прибежище». Такой монах через уничтожение греховного существа еще в этой жизни познает и узрит свободное от грехов искупление в стремлениях и мудрости и в ней найдет свое прибежище. Этот монах, ученики, не возродится нигде».

А вот мы встречаем и совет не думать о начале мира: «Ученики! Не думайте, как другие: мир вечен, или мир не вечен, мир конечен или мир бесконечен… а думайте лучше так: «мир есть страдание», и еще думайте: «каков путь к уничтожению страдания».

Нам говорили часто, будто буддизм, как его излагают европейские ученые, отрицает существование души, но это в том же смысле, как и существование тела. «Тело, — говорит Ольденберг (стр. 236), — точно так же, как и душа, существует не как замкнутая, самоопределяющаяся сущность, а только как сумма разнообразно перемежающихся процессов происхождения и уничтожения. Восприятия, представления и все те явления, которые составляют внутреннюю жизнь человека, перекрещиваются. В центре этого разнообразия находится познание; когда тело сравнивается с городом, то познание сравнивается с властелином этого города.[93] Но познание не имеет родовых отличий от представлений и от ощущений, над появлением и исчезновением которых оно господствует. Познание тоже изменчиво и не представляется сущностью. Буддийское учение признает, что происходят явления зрения, слуха, самосознания и прежде всего страдания, но оно не признает сущности, которая была бы видящей, слышащей и страдающей.

Оставим на время священные тексты и займемся очень ясными рассуждениями об этих вопросах, которые мы находим в «вопросах Милинды», т.е. ионийского князя Менандра.

Царь Милинда говорит великому святому Нагасене:

— Как зовут тебя, достопочтенный, как имя твое, господи?

Святой отвечает:

— Я называюсь Нагасена, великий царь.

И сказал тогда царь Милинда:

— Хорошо, путь пятьсот Явана (греков) и восемьдесят тысяч монахов слушают Нагасена говорит: субъекта здесь нет. Можно ли похвалить его за это?

И царь Милинда сказал достопочтенному Нагасене:

— Составляют ли Нагасену волосы?

— Нет, великий царь.

— Ногти или зубы, кожа или мясо или кости составляют ли Нагасену?

— Нет, великий царь.

— Составляет ли Нагасену телесность?

— Нет, великий царь.

— Составляет ли Нагасену восприятие?