Трудно сказать, в какой мере древние маги пользовались тем, что современные называют «проворством рук», но искусство, известное под названием чревовещания, было им известно и применялось во все времена. Очень обстоятельное изложение истории и теории чревовещания мы имеем в работе Флатау и Гуцмана «<…….>» (Лейпциг, 1893), но только авторы немного увлеклись, утверждая, что все чародеи и предсказатели древних времен обязаны своею славой этому средству.

Начнем несколько издали, чтобы пояснить настоящее не так уже далеким прошлым, как это кажется.

«Греческая магия» считается особым отделом всенародной магии древних народов и ее разделяют на первобытную «до персидских войн», считая их время по Геродоту от минус 490 по минус 450 год и на последующие за ними. Но я уже показывал, что «Персидские войны» того времени — очень поздний миф, имеющий своим первоисточником крестовые походы, во время которых турки назывались персами. Значит, то, что называют греческой манией, есть на самом деле магия византийская, или точнее, магия Великой Ромеи, включающей в себя все культурные страны Средиземноморского этнического бассейна, особенно же Египет и прибрежья Мраморного моря.

С этой точки зрения главным источником для изображения Ромейской истории перед крестовыми походами служили эпические произведения, скомпилированные от имени Гомера и возникшие не ранее расцвета Генуэзского и Венецианского мореплавания.

И интересно то, что, читая Одиссею, мы не находим в ней ни одного подробного сказания о демонах или злых духах. Кроме настоящих Олимпийских божеств (причем первоисточником сказаний о Горе Олимпа была, конечно, не та группа невинных холмов между Македонией и Яниной на северо-востоке Греции, которую жители называют Элимбом, а какая-то огнедышащая гора вроде Этны или Везувия), мы там находим только появление нимф (по-гречески невест), представляющих собою хорошеньких полувоздушных, хотя и вполне материализованных существ, средних между женщинами и богинями.

«Кажется девичий громкий вблизи

мне послышался голос.

Или здесь нимфы, владелицы гор

круглоглавых, душистых,

Влажных лугов и истоков речных

потаенных, играют.»

(Одиссея, VI, 122)

И то обстоятельство, что Одиссей вслед за тем выходит к людям из своего убежища, показывает нам, что по мнению авторов этой эпопеи, человеку нечего было бояться нимф. Они были добрые духи, которые, подобно богам, лишь в том случае относились враждебно к людям, когда последние оскорбляли их каким-нибудь поступком.

О злых духах там говорится лишь вскользь, как о причине болезней:

Сколь несказанной радостью детям бывает спасенье

Жизни отца, пораженного тяжким недугом, все силы

В нем истребившим (понеже злой демон к нему прикоснулся),

После ж на радость им всем исцеленного волей бессмертных.

(Одиссея, V, 394)

Но подобные упоминания в этой книге представляют лишь исключительное явление. Всякие напасти, постигающие человека, служат выражением гнева не злых духов, а богов. Десятилетнее странствование Одиссея и все его злоключения вызваны лишь мщением Посейдона за то, что герой ослепил его сына циклопа Полифема (Одиссея, I, 19):

«Преисполнились жалостью боги

Все; Посейдон лишь единый упорствовал гнать Одиссея,

Богоподобного мужа, пока не достиг он отчизны».

Одиссей беспрестанно призывает на помощь Афину-Палладу:

«Дочь непорочная Зевса, эгидодержавца, Паллада,

Ныне вонми ты молитве, тобою невнятой, когда я

Гибнул в волнах, сокрушенный земли колебателя гневом;

Дай мне найти и покров и приязнь у людей феакийских,

— Так говорил он, моляся, и был он Палладой услышан;

Но перед ним не явилась богиня сама, опасаясь

Мощного дяди, который упорствовал гнать Одиссея,

Богоподобного мужа, пока не достиг он отчизны».

У Гомера встречается также немало мест, из которых видно, что ромейцы верили в возможность волшебства, и притом не только в искусство прорицания, но и в оперативную магию, т.е. в магические действия, могущие изменить ход событий. Мы видим у него нечто вроде святых, одаренных большим могуществом. Когда Менелай на Фаросе хочет поймать «правдиво вещающего морского старца Протея, одаренного божественной силой, взор которого проникает через морские глубины» (Одиссея, IV, 384), то это не легко ему удается, как видно из его рассказа (Одиссея, IV, 454):

«Кинувшись с криком на сонного, сильной рукою все вместе

Мы обхватили его; но старик не забыл чародейства;

Вдруг он в свирепого с гривой огромного льва обратился,

После предстал нам драконом, пантерою, вепрем великим,

Быстротекучей водою и деревом густовершинным;

Мы, не робея, тем крепче его, тем упорней держали».

Но и люди подвержены таким метаморфозам. Так, Цирцея, дочь богов, превратила товарищей Одиссея в свиней. А когда Одиссей возвращается на родину, Афина придает ему вид нищего старика для того, чтобы весть о его прибытии не распространилась слишком рано. В таком превращении увидит его в первый раз его сын Телемак, а когда оно встречаются во второй раз и Афина уже возвратила Одиссею его прежний мужественный вид, Телемак ему говорит:

«Нет, не отец, Одиссей, ты, но демон, своим чародейством

Очи мои ослепивший, чтоб после я горестней плакал;

Смертному мужу подобных чудес совершить невозможно

Собственным разумом; может лишь бог превращать во мгновенье

Волей своей старика в молодого и юношу в старца.

Был ты сначала старик, неопрятно одетый, теперь же

Вижу, что свой ты богам, беспредельного неба владыкам».

(Одисс., XVI, 194)

Известно только одно место, на которое часто ссылаются как на доказательство того, что магия была в ходу у ромейцев; это рассказ о том, как Елена привела в веселое настроение гостей, когда они опечалились под влиянием воспоминаний о Трое (Одисс., IV, 219):

«Умная мысль пробудилась тогда в благородной Елене:

В чаши она круговые подлить вознамерилась соку,

Гореусладного, миротворящего, сердцу забвенье

Бедствий дающего; тот, кто вина выпивал, с благотворным

Слитого соком, был весел весь день и не мог бы заплакать.

Если б нечаянно брата лишился, иль милого сына,

Вдруг пред очами его пораженного бранною медью.

Диева светлая дочь обладала тем соком чудесным;

Щедро в Египте ее Полидамна, супруга Оона,

Им наделила; земля там богатообильная много

Злаков рождает — и добрых целебных, и злых ядовитых.

Но дело здесь, конечно, идет о гашише, добываемом из индийской конопли, и еще в наше время повсюду употребляемом на Востоке как опьяняющее средство. А в других местах мы действительно имеем упоминание о волшебстве. Так, в Одиссее рассказывается (Одисс., VIII, 557):

«Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы,

Нужного каждому судну, на наших судах не имеем;

Сами они понимают своих корабельщиков мысли.

Подобное же представление находим мы у северных народов, которые признавали за некоторыми нациями особый дар, заключающийся в том, что когда они распускали паруса своих кораблей, сейчас же поднимался попутный ветер, направлявший их куда нужно.

«Из многих мест Илиады видно, — говорит д-р Леманн, из которого я реферирую эти выдержки, — что под Троей с греками (т.е. ромейцами) были врачи, которые при врачевании ран поступали вполне традиционно: обмывали их и прикладывали к ним целебные травы. Лишь в одном месте встречаемся мы с указанием на лечение посредством заговора. Когда Одиссей на охоте был ранен вепрем, рассказывается, что врачи