– Вы думаете, что следует положить овощи на одно блюдо, а курицу на другое? Так будет лучше?

Арлет выглядела смущенной. Мало-помалу она поддавалась хитростям Дианы, стараясь все сделать еще лучше, и это было трогательно. Решительным голосом, от которого разбегались куры в курятнике, Диана продолжала:

– Ну конечно же! Нужно разделить кур на куски: отдельно белое мясо, отдельно ножки. Хоть раз люди смогут выбрать то, что им действительно нравится, и не ошибиться при этом!

Арлет согласно кивнула. Силой логики можно было добиться от Арлет всего, даже превратить ее ферму в охотничий домик или в бордель. В конце концов, видя себя в роли Цицерона, Диана пришла в восторг.

– Скажите мне, Арлет… я прошу прощения за свой вопрос, но… у вас нет волос? Уже давно?

– Да что вы такое говорите? У меня все волосы на месте!

Лицо Мемлинг выражало крайнюю обиду, что делало ее менее суровой.

– А откуда я могу знать, так ли это? Вы ведь вечно ходите в своем платке! Докажите мне, что я ошибаюсь, – сказала, смеясь, Диана.

Через десять минут волосы Арлет были убраны в прическу, на губах появилась прозрачная помада, а верхняя пуговка у воротника оказалась расстегнутой. «Эти три штриха сделали из нее женщину», – подумала Диана, довольная своими талантами и умиленная собственной добротой. К сожалению, Арлет отказалась от предложенных туалетов – строгий костюм от Баленсьяга прекрасно бы подошел ей, – но она твердо отказалась и от брюк цвета опавшей листвы, и от замшевой куртки совершенно в «охотничьем стиле», такого «простенького» покроя.

Однако чувство благодарности вовсе не переполняло милую Арлет. Часом позже она послала своего Пигмалиона задать корм скотине. И Диана отправилась, нагруженная четырьмя бадьями с кормом, спотыкаясь на высоких каблуках шевровых сапожек.

С птицами все прошло благополучно, а вот свиньи причинили ей немало хлопот; ожидая ее в своем хлеву, они хрюкали за низкой дверцей. Диана попыталась было наклониться, чтобы поставить им бадью с кормом – размоченными в воде отрубями, – но они с такой скоростью ринулись к ней, что это оказалось невозможным. Тогда она решила поставить бадью на землю, открыть дверцу и спокойно придвинуть ее ногой. Но одна молодая свинья – «поросенок», вспомнила она чисто случайно, – итак, один поросенок, более резвый, чем остальные, бросился в приоткрывшуюся дверцу, туда, где стояла бадья: казалось, его больше влекла свобода, чем пища. Две или три его попытки показались Диане весьма забавными, и она даже, как будто сзади нее была публика, бросила поросенку: «Да что же ты, в самом деле…», «Ах ты каналья…» и еще что-то в таком же роде. Но когда при четвертой попытке Диана в своем роскошном комбинезоне оказалась буквально опрокинутой этим животным на землю, а поросенок попытался проскочить по головам своих братьев и сестер, она принялась пронзительно кричать… кричать скорее отчаянно, чем повелительно, но, к счастью, крики напугали животное и заставили его быстренько присоединиться к своим уже насытившимся собратьям.

Обливаясь потом, на подкашивающихся ногах, в испачканной одежде, но с гордо поднятой головой Диана отправилась переодеваться в свою комнату. В конце концов, задавала она себе вопрос, снимая красивый, но испорченный комбинезон, повезло ей или нет, когда она оказалась на этой ферме? Они спаслись от обстрела, от нескончаемого исхода, может быть, сейчас они бы продвинулись всего лишь на пять километров, а может быть, все беженцы уже прибыли куда хотели. Может быть, сейчас она и ее друзья были бы уже в окрестностях Лиссабона? Кто знает? Всякая случайность – божий промысел, думала Диана, каждую случайность можно обратить себе на пользу, но история с поросенком заставила ее подрастерять свое великолепие и, следовательно, оптимизм. На кого могла она рассчитывать, выбирая между влюбившимся в технику Лоиком и флиртующей с молодым крестьянином Люс? Никто из них особо не торопился уехать. Кроме нее. Ее и бедняги Брюно, которому, возможно, и удалось избежать постыдного изнасилования, но уж никак не страшного солнечного удара. Долго ли он будет еще оставаться в таком беспомощном состоянии? А пока ей нужно было гнать эти грустные мысли и идти помогать Арлет с приготовлением обеда на четырнадцать персон, а это не шутка! И как она поступала всю жизнь, когда нужно было забыть о серьезных заботах, Диана обратилась к светским обязанностям, что помогало ей пересилить саму себя. «К счастью», – подумала она.

Арлет была так занята у духовки, что и не думала накрывать на стол. Но Диана настолько следила за соблюдением всех правил хорошего тона, что даже поставила на стол перед каждым гостем картонную табличку с указанием его имени. Во главе стола должна была сидеть хозяйка дома вместе со своим сыном Морисом, по обе стороны от него парижанки, а рядом с Арлет она поместит Лоика и, может быть, Брюно, если тот почувствует себя лучше. Но его заменили кузеном Байяром, а себе Диана выбрала соседом мощного и волнующего Фердинана. Поскольку женщин было пять, а мужчин семь, она ничтоже сумняшеся посадила рядом двух наименее разговорчивых и наименее блестящих членов этой маленькой ассамблеи: Никуда-Не-Пойду и батрака по прозвищу Жожо. Выводя на картоне «Жожо», Диана засмеялась, но достаточно сдержанно. В великосветском обществе Парижа можно было встретить и такие имена, как Йе-Йе и Зузу: правда, нужно сказать, эти Йе-Йе и Зузу принадлежали к самым влиятельным и богатым семьям. В общем, Париж – это Париж.

Ровно в полдень появились красные, потные, измотанные, еле волочащие ноги жнецы. Добрых десять минут они были вынуждены пить вино, разведенное водой, прежде чем смогли произнести хоть слово. Затем их усадили за стол. Начало обеда прошло в полном молчании, напомнив Диане одну недавнюю, очень невеселую свадьбу.

Обед начался с громадной порции паштета и сосисок; доброму христианину недолго и лопнуть от такой еды, подумала Диана, но Арлет осталась глуха к ее предложениям по поводу тертой моркови и сырых артишоков, хотя их так легко было «приготовить». Таким образом, Диане не оставалось ничего другого, как последовать примеру окружающих и щедрой рукой положить себе на тарелку еды.

– Блюда из свинины просто восхитительны, – сказала она высоким голосом в напряженной тишине, прерываемой лишь звоном приборов и, что было менее приятно, чавканьем. – Вы сами их готовите?

– Конечно же, свинину мы готовим сами! – вскричал понемногу оживающий Фердинан. – Разве можно у вас найти такой паштет, дамочка?

– Ах нет, конечно, нет! Не правда ли, Лоик? Вы когда-нибудь пробовали такой восхитительный паштет?

– Конечно, нет!.. – сказал Лоик. – Это очень вкусно, очень…

Не подобрав определения, он проглотил свою порцию с такой же быстротой, если и не с таким же шумом, как и его коллеги по полевым работам. И это Лоик Лермит, который в Париже брюзжал перед любым блюдом с соусом!..

– А когда происходит экзекуция… в общем, смерть этой бедной свиньи?

– В октябре. Обязательно приезжайте! – сказал Фердинан, как и подобает гостеприимному босеронцу. – Сами увидите, свежая кровяная колбаса – это нечто! Кровь, выпущенную из свиньи утром, вы сможете в полдень отведать жареной!

Диана мертвенно побледнела.

– Боже мой, – сказала она, – действительно… действительно, это, наверное, успокаивает…

– А требуха! Ее еще называют потрохами, у вас такого не найдешь. Да уж, это стоит попробовать! Потроха мы берем прямо из…

Описание свиньи и ее внутренностей чуть не погубило Диану. К счастью, на стол были поданы куры, и разговор перешел на их прелести и потроха, менее потрясающие, чем у свиней.

– Если попадутся перья, это не моя вина, – предупредила Диана.

– А разве не вы их ощипывали?

– Нет, конечно, не я. Хотя меня приговорила к этому Мем… Арлет, я хотела сказать. Я пришла в ужас! Как же можно вырывать перья у этих несчастных животных! А если бы вам вырывали волос за волосом?

– Если бы я был мертв, мне было бы наплевать на это, – заявил Фердинан. – Кур ведь не ощипывают живьем! Да я готов спорить, что вы не умеете и убивать их! Хотите, покажу?