— Сними, пожалуйста, меня, направь камеру на меня, — говорит Рашидат, и я выполняю ее просьбу.

— Разве нам нужны были эти «ваххабиты»? Зачем они нарушили наш покой, кто их звал? Посмотрите, что делается, к чему все идет? — не переставая, глаголет она.

На заднем фоне окуляра за спиной Рашидат я вижу, как два здоровенных мужика в камуфляжной форме бегут к нам. Я выключаю камеру, вешаю на плечо и продолжаю идти на встречу к людям в форме. Не убавляя темп, будто я убегаю, они подбегают ко мне, один из них без всяких слов хватает камеру.

— Стоп, камеру не трогать, она слишком дорогая, в случае чего не расплатишься. В чем дело?

— Что ты снимал? Почему ты ходишь с кинокамерой? — спрашивает один из них.

— Все понял. Я законопослушный гражданин, видимо сам того не понимая, нарушил какой-то порядок, а именно — снимал расположение воинской части. Ну что ж, я готов нести ответственность, признаю свою халатность и невнимательность к соблюдению Российского закона, готов следовать с вами к Вашему начальству. Там мы или сотрем запись, или уничтожим пленку при вас.

Один из них опять протянул руку к камере и попытался забрать у меня камеру.

— Нет, камеру я Вам не доверю, она моя, я ее сам донесу туда, куда Вы прикажете.

— Ты откуда сам? Кто ты? — спрашивает меня человек в форме, и мы делаем первые шаги в сторону Агвали, точнее в РУВД.

— Я отсюда. Я когда-то имел несчастье родиться здесь. А живу и работаю в Москве. Вы откуда сами?

— Мы тоже цумадинские.

— Что же мы тогда говорим по-русски? — и я перешел на аварский.

Прошагав мимо бывшего кинотеатра, куда мы в детстве иногда позволяли даже убегать с уроков, мы прошагали в милицию. Вокруг милиции сотни работников ВД в бронежилетах, все здание окружено ДЗОТами, на чердаках близлежащих домов, на крыше даже курятника Хасбуллы, жившего рядом с милицией, мешки с песком, за ними с направленными на главную дорогу автоматами постоянно лежат милиционеры. При входе во двор милиции КПП, при входе в само здание РУВД — КПП, проходим в коридор. Темно, суета, беготня, каждый о чем-то говорит, бегают по кабинетам. Меня провели в кабинет в глубине коридора справа.

— Товарищ капитан! Вот гражданин, снимал военную технику, — докладывают мои спутники на русском языке.

— Проходи, садись, спокойно говорит хозяин кабинета.

— Да, имею такой грех, готов повиноваться. Или забирайте кассету, или давайте я включу камеру на стирание и при вас сотру все, что снимал. Пока запись не попала к врагам.

— А что ты снимал?

— Базарную площадь снимал. И в прошлом году я ее снимал. Ну, так получилось… Давайте при вас я включаю камеру, к черту стираем эту запись.

— Ну, включай, — говорит хозяин кабинета.

Я перематываю пленку на самое начало, включаю «Запись» и спокойно кладу камеру на стол с закрытым объективом. В этот момент заходят двое, начинают докладывать:

— В ту ночь (ночь со 2 августа на 3, когда в 1. 5 км от Агвали шел бой) в Кучали где-то около часа ночи в одном из домов периодически включался и выключался свет. Нам об этом доложил житель поселка Кучали. Не сигнальные ли были эти мигания света в доме в столь поздний час? Не плохо бы обыскать и проверить хозяев дома.

Я в этот момент, проявив вежливость и культуру привстав, сказал:

— Я не буду мешать вашим разговорам, пойду перекурю на улице, пока камера стирает?

— Пожалуйста, идите.

Камера-то моя работает, значит записывает! Я покинул кабинет и у входа в РУВД под окнами курю. Тут я встречаюсь с торопливо выходящим из здания РУВД начальником Зикрулой. Он на ходу протягивает мне руку, говорит:

— Я в курсе о твоем задержании. Сейчас всеми управляет зам. министра. Неплохой он человек, только я тебя прошу, — не груби, объясни, все должно быть нормально.

Он помчался куда-то и через пару минут в таком же темпе зашел обратно. Я про себя думаю: «Может быть тот доносчик, который наблюдал за соседями в столь поздний час, САМ томился в ожидании «боевиков», сотрудничал с ними, в случае их успешного прорыва хотел присоединиться к ним? Зря органы его не арестовали до выяснения обстоятельств и причин его бессонницы». Тут я понял, что дальнейшие мои рассуждения пойдут по типу изложения Хармса или Войновича, и оборвал эту мысль.

Молодые, крепкие ребята из дагестанского ОМОНа, аварцы, даргинцы, кумыки, русские. Одни подходят к дежурному, другие выходят, суета. Некоторые останавливают взгляд на мне, тут подходит симпатичная девушка лет 20–25, разговаривает с капитаном:

— Я к Вам, вот мне передали, что лидер фундаменталистов Багаудин хочет со мной встретиться.

Тут я понял, что она и есть Эльмира Кожаева, корреспондент газеты «Молодежь Дагестана», которая встречалась и с Хаттабом, и с Н. Хачилаевым, и с Багаудином. В этот момент я слышу крики в коридоре:

— Выключай камеру, тебе говорю!

— Камера не моя, я не умею ее выключать!

— Выключайте кто ни-будь камеру! Кто велел включить камеру! Надо же было просмотреть, что там снято! Немедленно выключите камеру!

— Сам и выключай, что ты на нас кричишь!

— Ищите быстро хозяина, пусть выключит камеру!

Я быстро смотрю на часы. По времени почти все стерто. Но еще полминуты протяну. Я вхожу в тесный коридор. У кабинета, где я оставил камеру встречаю знакомого работника Малача. Спрашиваю его, мол, что за шум, что случилось? В это время подходит сам Магомед Омаров — зам. министра ВД РД.

— Сколько раз вам, болванам, я говорю заниматься своим делом! Ты что здесь делаешь?! — кричит он на Малача. — Идиоты! Ваша камера? — обращается он ко мне.

— Да, камера моя — отвечаю я, держа за руку дочку.

— Что вы снимали?

— Сейчас посмотрим, что я снимал. Да, то, что я снимал, наверное, уже стерто. Снимал природу, речку, людей.

— А зачем снимал?

— Я каждый год приезжаю сюда в отпуск, и каждый раз снимаю одни и те же места. Вот и в этом году решил снимать.

— Ты же снимал военную технику? Говоришь о природе.

— Так она на природе и стоит, — отвечаю я в тоне Жванецкого. — Надо же было ее в другое место, что ли ставить, чтобы никто не мог снимать. Тут же и природу, и технику какую-то перепутали. Не я же украсил природу БТРами и пушками — опускаю я голову, играя дурачка.

— Ты из Агвали? Иди немедленно отведи ребенка и возвращайся, мы разберемся для чего и для кого ты снимал расположение техники.

Мы кратчайшим путем идем домой. Я беру адаптер, ухожу из дома.

— Где твоя камера? — спрашивает Сакинат.

— У одного моего приятеля. Решили посмотреть съемки, пришлось вернуться за адаптером. Если хочешь — пойдем и ты, чайку попьем, познакомишься с моими друзьями?

— Нет, у меня сотни дел, мне некогда.

Удаляясь от калитки, слышу — мама спрашивает у Сакинат: «Куда он опять пошел?»

Я у РУВД. Дежурный мне говорит, что М. Омаров начал совещание в кабинете начальника. Жду минут 15. Ничего не меняется. Одному из проходящих офицеров говорю:

— Передайте, пожалуйста, Омарову, что хозяин кинокамеры явился, а то я боюсь, что меня за опоздание арестуют и дадут лет 15. А я давно здесь.

Тот тут же возвращается и рукой зазывает меня. Прохожу в кабинет начальника РУВД. Кабинет переполнен, негде сесть, М. Омаров сидит под огромным портретом Ф. Дзержинского на месте начальника. В кабинете полутьма — электричества видимо нет.

— Это я. Принес адаптер, чтобы просмот…

— Проходи, садись, Абдурашид. — прерывает меня Омаров и освобождает место справа от себя у окна.

— Спасибо, — я прохожу к свободному стулу и до того как сесть говорю — я не помешаю?

— Садись. Помню я тебя. Как ты мне тогда надоел со своими митингами в Махачкале!

— Я вас понимаю. У вас работа такая. Ничего не поделаешь.

— Я был тогда начальником Советского РУВД. Г. Махачкалы. Забери свою камеру, — протянул он камеру в мою сторону и положил на стол.

— Ваш подчиненный, шеф угрозыска, нынешний министр ВД Дагестана ведь приезжал за мной в Москву. Так что Вы сделали все, чтобы меня упрятать, а я сделал все, чтобы не попасть в ваши руки. Вы и судили меня в августе 1988 или 1989 года. Помешали «Московские новости».