XX столетие во многом стало расплатой за эти «мечтания», за эту безответственность. Но — одновременно — как снятие и преодоление — породило тип, образ русского Гамлета. Образ не утопически-мифологизированный, а глубоко метафизический и действенный. Когда-то Герцен заметил, что Пушкин — это ответ России Петру. Можно сказать, что русский Гамлет — это ответ России Ленину. Ибо именно Ленин был выдвинут русской историей в наследники русской литературы. В этом отношении русский Гамлет не только шаг вперед по сравнению с русским Христом и русским революционером, но и преодоление Ленина, объявление его «самозванцем», не имеющим законных прав на наследство…

* * *

В научных, преподавательских кругах, где Н.Н., собственно, и провел всю свою взрослую жизнь, у него была репутация говоруна, болтуна, краснобая. А он, между прочим, оказался точным прогнозистом и аналитиком. В далекие уже 70-е не сомневался, что СССР вскорости распадется и что особую роль здесь сыграет Украина. «Хохлы пойдут на Запад. Я их знаю», — неоднократно говаривал Н.Н. «Но и Россия не сохранит своей целостности. Сибирь и Дальний Восток в конечном счете мы потеряем. Россия станет небольшой, и вот тогда-то, может, и начнется наша новая, более успешная история».

Гражданской войны и пресловутого русского бунта, в отличие от большинства образованных русских, не боялся. И все эти страхи высмеивал. Аргументация его была проста. Лошадей в деревне больше нет (да и самой деревни по сути тоже). Гражданская же война на «Жигулях» невозможна по техническим причинам. Сталин не случайно провел коллективизацию. Он боялся новых крестьянских войн и потому уничтожил все материальные основания к ним. Сделал это Сталин с санкции обывателя («дал санкцию» — любимое выражение Н.Н.), уставшего от революций и прочих передряг. Кстати, именно этот российский обыватель и привел Кацо к власти.

Вообще, Н.Н., подобно Солженицыну, ненавидел именно Ленина. Со Сталиным все было сложнее. Хотя, конечно, и к Усатому относился резко отрицательно. Ильича же не переносил физиологически.

На всяких там брежневых-сусловых смотрел с брезгливым презрением. Как-то, как всегда обсуждая все на свете, спросил: «Знаешь, почему на Александра II так рьяно охотились террористы, а на нынешних никого не найдется?». И сам же ответил: «Выйти на Царя-Освободителя — это восторг, а на такое говно…»

В Горбачёва влюбился сразу. Видел в нем трагическую личность, «назначенную» историей на разрушение коммунизма. А значит, и на долговременное ухудшение жизни простых людей. И потому обреченную на ненависть соотечественников-современников. «Посмотри, у него наполеоновский профиль. Он явно отмечен судьбой; плохо закончит…» На мое слегка глумливое (хотя и я, не разделяя восторгов Н.Н., с надеждой смотрел на Горбачёва) «и у Чичикова профиль императора» не реагировал.

В конце 80-х — «перестройка»! «ура!» — был бодр, деятелен, оптимистичен. Вновь начал писать и публиковаться, завязал с пьянством. Он рассчитывал еще пожить…

* * *

Его смерть как-то обошла меня стороной. Осенью 89-го я уезжал и приезжал, мало был в Москве. Не чувствовал, что с ним происходит. Да он и сам, думаю, понял не сразу. Во Франкфурте-на-Майне, где я жил несколько месяцев, получил от него записку: «Юра, купи мне эфэргешного аспирина». И последнюю его книгу «Политическая и правовая культуры», чтобы пристроил переводить на немецкий. Вернулся я в конце декабря. Он умирал в больнице Академии наук. Я пришел к нему

(что Н.Н. обречен, узнал от Славы Золотарева, который позвонил мне 19 декабря в Германию и все рассказал; помню, весь день ходил по городу и плакал). Кажется, он узнал меня. Улыбнулся, в глазах стояли слезы, затем отвернулся к стене и руками схватил мою руку…

Он умер через несколько дней, в сочельник. Потом, 9-го января, были похороны, с гражданским прощанием в его квартире, с отпеванием в церкви. Уже можно было не бояться (январь 90-го!). И бросалось в глаза: многие крестятся, зажгли свечи.

И долгий путь в Тарусу. Вместе с сыном Колей, Женей Темновым и Сашей Самбуком я ехал в автобусе, поддерживая гроб, чтобы от тряски он не раскрылся, не соскочил с рельс. Мы пили водку, нервно, возбужденно вспоминали Н.Н.

Приехали, когда уже начинало темнеть. Слава Богу, день выдался не морозный. Помню: шли и шли, проваливались в рыхлый снег, старались ступить осторожнее, не уронить гроб; водка, выпитая по дороге, быстро выходила в теплый, липкий воздух…

А потом поминки в его и уже не в его доме. На правах какого-то там начальника, ученика и друга я говорил первым. Говорил отрывисто и скомканно. О том, что с Н.Н. оторвался ото всех нас кусок жизни, и больше никогда этой, или уже той, жизни не будет. В тот миг никто и сам я, конечно, не знали, насколько это так. А вышло, что та жизнь действительно закончилась.

Закончилась через полтора-два года. «Короткий» XX век, проклятый (для России) XX век ушел. Н.Н. прожил его насквозь — от Коммунистической Революции до Антикоммунистической. Биографически он вобрал в себя это столетие полностью. И выполнил свою историческую задачу, миссию. Не умер ребенком, стал «русским мальчиком» (по Достоевскому), оборонил Родину, в 45-46-м успел прикоснуться к европейской культуре, закончил элитарный (что бы там ни было) МГИМО, много писал, читал, преподавал, вокруг него образовались ученики, посмотрел мир, все-таки родил сына…

Он был — повторю — русским Гамлетом. Новым русским историческим типом. Люди этого склада не дали России погибнуть окончательно. Более того, они обрели новое знание и новый опыт, недоступные и неизвестные их предшественникам (скажем, поколению Блока). Из «лишних людей» русской истории они стали тем, что в науке называется «модальная личность». То есть тем, в ком в полной мере выражен национальный характер, этос народа.

* * *

…Кажется, я вчера впервые увидел его, идущим неподражаемой — элегантной и несколько комичной — походкой по коридору третьего этажа старого здания МГИМО, а это было тридцать лет назад, прошла целая жизнь, прошло десятилетие без него, прошла та Россия, олицетворением которой он был, состарились его ученики и сами уже подходят к роковой черте, но я по-прежнему вижу, как он идет, открывает левой рукой дверь своей кафедры, входит, садится к окну, закуривает, струя дыма смешивается со струей солнечного света, пробившегося через замерзшее окно. И говорит…

Николай Никанорович Разумович. Родился 15 января 1922 г. в селе Осещино Высше-Дубечанского района Киевской области. Школу окончил в Москве. 1941–1946 гг. — служба в Советской Армии. Последняя должность — заместитель уполномоченного Союзной контрольной комиссии в Румынии по округу г. Клуж. 1946–1950 гг. — студент Московского государственного института международных отношений (МГИМО) МИД СССР. 1950–1953 гг. — старший научный редактор Издательства АН СССР. В 1954 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата юридических наук «Политические и правовые взгляды Д.И. Писарева». 1954–1966 гг. — Институт государства и права (ИГП) АН СССР (научный сотрудник). 1966–1970 гг. — заведующий отделом Института международного рабочего движения (ИМРД) АН СССР. В 1967 г. защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора юридических наук «Политическая система стран Латинской Америки: Основные черты». 1970–1976 гг. — возглавляет кафедру теории и истории государства и права МГИМО. 1976–1988 гг. — заведующий Отделом государства и права Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) АН СССР. 1988–1999 гг. — главный научный сотрудник этого Института.

Профессор Н.Н. Разумович — автор шести монографий, множества статей, переводчик латиноамериканских конститу

ций. Сфера научных интересов: теория и история государства и права, политическая философия, история политических и правовых идей, послереволюционная история России. В разные годы им было прочитано несколько лекционных курсов в высших учебных заведениях Москвы (МГИМО, МГУ, Академия МВД, МАИ и т. д.).