Очевидно: социально-политическая программа Кавелина абсолютно чужда либеральным идеям. Её «несущие конструкции» — социалистически-общинный уклад, пронизывающий страну по социальной горизонтали, и самодержавие, организующее принцип властной вертикали. Причем народ — «самодержавен», а самодержавие — «народно». Таким образом, фиксируется

внутренняя, сущностная, органическая

(не внешняя, не формально-юридическая) связь царя с народом и народа с царем. Это даже более чем связь; это напоминает

диффузию

друг в друга. По сути перед нами воплощенное

всеединство.

Важнейшая, подчеркну, характеристика «Русской идеи».

И все же поразительна эта идентичность уходящих в глубину истории народных представлений о власти, советского порядка и концепции либерально-западнического профессора. Разумеется, это и есть теория и практика «Русской идеи». Как сказал бы Николай Михайлович Карамзин, «в ее политическом и гражданском отношениях».

А теперь обратимся к сфере, весьма близкой русской мысли, но все же иной — идеологической. Русская история знает три официальные идеологии, которые вполне можно рассматривать в качестве трех различных исторических воплощений «Русской идеи» или хотя бы попыток ее сформулировать. Это — «Москва — Третий Рим», «Православие. Самодержавие. Народность» и марксизм-ленинизм. Все они хорошо изучены, и сказать о них нечто новое почти невозможно. Не будем пытаться и мы…

Зададимся лишь вопросом: а есть ли в них что-то общее? С определенной точки зрения общее есть у «третьеримской» и коммунистической идеологий. Об их структурном

подобии

писалось немало (в том числе и автором этого текста). Отмечалось также, что эти идеологии не являются собственно русскими, они во многом плод заимствования (в первом случае из общехристианского источника, во втором — западной науки). Кроме того, и та и другая идеология по сути своей универсалистские. То есть трактуют всемирную историю и лишь в

ее контексте

судьбу России. Правда, она оказывается мессианской.

Напротив, уваровская «официальная народность» принадлежит к партикуляристским идеологиям. Таким, которые трактуют истории только одной страны. И вроде бы, на первый взгляд, триада придумана дома и не имеет характера рецепции. Но, конечно, главное отличие первой и третьей (по времени) идеологий от второй в том, что они вводят Россию во всемирную, всеобщую историю, а она выводит.

Тем не менее попробуем обнаружить общее во всех трех вариантах русского самоопределения в истории. И здесь нам не миновать замечательной работы покойного

B.C.

Библера «Национальная русская идея? — Русская речь! Опыт культурологического предположения». В этом обширном эссе-исследовании затронуто много важных и остроактуальных тем, мы же остановимся лишь на тех, что потребны нам.

Рассматривая уваровскую триаду («тройчатку», по его выражению), Библер делает несколько принципиальных замечаний. Во-первых, говорит он, центральный, главный элемент формулы — Самодержавие (Власть, Держава, Государство). Во-вторых, Православие и Народность суть «пристяжные» Самодержавия; они должны «работать» на него.

Но послушаем самого Библера: «Движение к этой действительно центральной идее державности оказалось неким несущим каркасом, на который можно накручивать все остальные идеи. В самом деле, взятая отдельно религиозность есть великая, значительная идея, но в тройчатке "державность — религиозность — народность" (так философ порой переиначивает уваровскую триаду; с целью осовременивания. —

Ю.П.)

религиозность имеет единственный смысл освящения державности, объединения всех людей этой нации, причем не вокруг какого-нибудь частного института государственного устройства, но вокруг некой действительно исходной, высокой, не сводящейся к каким-то сиюминутным утверждениям государственной идеологии: если ты придерживаешься (православной) религиозности — то она (спрятанная в ней державность) выше любых твоих личных устремлений, любой идеи, связанной … с тем, что … ты индивид. Частное лицо … Идея державности есть

идея

лишь в ключе религиозности … Это в плане

духовности.

В религиозности идея государства переступает границы личности и частных связей. Она (идея государства.

— Ю.П.)

теперь связана не с землей, но с небом. И вторая "пристяжная", также имеющая свой смысл, есть понятие

народности …

Если религиозность придает предельную

духовность

высокой идее государственности, державности, то народность позволяет рассматривать всех людей, все страты, все классы, все прослойки, все малые группы, живущие в этом обществе, как единый, один, многоголовый, а по сути — одноголовый субъект —

народ.

Только народ как единое неразделимое целое может венчаться государственностью —

силой

единого народного действия … Народ — это

почва

государственного единства. Вне "народности", которая выше, значимей отдельных личностей, сливает их в нечто природное, почвенное, неразделимое целое, идея государственности также не может являться идеей. Она сразу ссыхается до указания о необходимости платить налоги, соблюдать законы, избирать власти и т. п. Одухотворяющей силой державности может стать при указании на небо —

религиозность

и при указании на почву —

народ.

…Грани

религиозность — народность

— это грани

державности,

государственности как основы общественной жизни, как ее высшего синонима. В сочетании всех "углов" этого "треугольника" понятие

общества

сводится полностью к понятию

государства,

подпираемого идеями народности и религиозности».

Итак, библеровское толкование формулы Уварова сводится к утверждению Православия и Народности предикатами Самодержавия. Вместе с тем Народность есть редукция всех субъектов общества к единому, одному субъекту, моносубъекту. Но и Православие понимается (здесь) как некое преодоление, снятие индивидуальности, частности. То есть и в этом случае по сути происходит редукция полисубъектности к моносубъектности … Таким образом, мы получаем Власть (Самодержавие) как основополагающее и Народность с Православием в качестве его моносубъектных (а не просто) предикатов. Более того, все элементы этой триады нераздельны, хотя и неслиянны. Они не существуют таковыми по отдельности и лишь в рамках триады обретают эти свои качества. Даже центральный элемент (Самодержавие) невозможен без двух других.

Скажем еще раз. И православие, и народность, и самодержавие становятся подобными лишь при условии их соединения в эту систему: Систему взаимосвязей и взаимообусловленности.

Но какое это имеет отношение к «третьеримству» и коммунизму? Прямое.

Теперь

могу ответить я. Начнем с «Москвы — Третьего Рима». Церковь, Невеста Христова, бежит из падшей (увы!) Византии, Константинополя, Второго Рима — в Москву. Отныне Святая Русь, Москва становятся земным пристанищем Церкви и Истины (Православия). Но персональным хранителем Православия назначается Царь, который, таким образом, становится Царем-Священником. И «заодно» (в силу и других процессов, событий) единственным персонификатором русской власти. Следовательно, учительный старец Филофей подчеркивает — по сути дела — не роль Москвы как Третьего (и последнего, четвертому не быть) Рима, но роль Царя Московского, русской Власти. Православие «спасается» лишь в его руках, при его наличии, им самим. Разве же это не установление центральной роли Самодержавия в рамках этой доктрины? Конечно, да.

Выходит, что и у Филофея мы обнаруживаем два известных нам элемента — Православие и Самодержавие. Причем в известной же связи — соотношении. А народность? Нет, в прямом смысле ее не было. И быть не могло о те поры. Времена (исторические) еще не приспели. Однако интенционально мы можем обнаружить и ее.