— Нынче год урожайный, — будто из мрачного подземелья слышался ему голос Макара Потаповича. — Хлеба уродились могучие…

И ничего нельзя сделать. Беда захватила врасплох. Она — не чернильное пятно, ее не смоешь. Но жить надо, хотя бы для ребенка. Совсем недавно говорил с ней, целовал ее руки, ласково успокаивал: «Миленькая, не волнуйся, все обойдется. Ты только, пожалуйста, не нервничай, не думай о плохом». А теперь ее нет. На фотокарточке она живая, смеющаяся. А в жизни ее больше никогда не увидишь.

В ушах Николая отдавался далеким эхом голос директора:

— Свеклы мы надеемся получить с гектара более двухсот центнеров. У нас густота не плохая — семьдесят тысяч растений на одном га. Рост корня в настоящее время продолжается. Необходимо районному руководству уже сейчас позаботиться о том, чтобы были заблаговременно созданы дополнительные приемные пункты. Мы хотим вывезти свеклу до наступления ненастья. У нас ни одного килограмма не должно остаться в поле под снегом…

А перед глазами Николая — искаженное болью лицо жены. Искусанные губы шепчут: «Скорее, скорее…» Глаза в слезах, полузакрыты. Он берет ее на руки, выбегает с ней на улицу, кладет в машину. Одна нога разута. По дороге где-то соскочила босоножка. Он бросился в дом. В коридоре нашел обувь и опять выскочил на улицу. Но машина уже уехала.

Николай устало поднял голову: «Вроде закругляется».

Макар Потапович словно на совхозном собрании в подтверждение сказанного взмахивал рукой и кивал головой, отчего у него на красной шее гармошкой собирались и разъезжались складки.

— У нас имеются все возможности, — отрывисто бросал он в микрофон. — Мы скоро получим свеклокомбайн СКД-2. Он лучше комбайна КС-3, более прост в эксплуатации и меньше допускает потерь…

Николай снова уткнул лицо в ладони. И опять перед глазами возникла она. Маленькое посиневшее лицо с застывшим на нем оскалом стиснутых зубов, будто и в гробу ее преследовала неугасимая жуткая боль. Отец, приехавший на похороны, жалкий и растерянный, стоит рядом, опустив по швам руки, приглушенно кашляет, ремень у него на животе подскакивает… Траурная процессия растянулась. Скорбная музыка заунывно разливается по улице. Отец поддерживает его, но сам спотыкается на ровной дороге… Маленькая могилка вырыта возле чугунной ограды. Окружив ее, стоят на желтом песке люди. Последнее прощание. Он поцеловал ее в холодные синие губы и отошел. А через полчаса могильный холмик опустел. Слез не было. Только какая-то жуть ядовитой змеей опутала сердце. А в голове — бездумная легкость I и звенящая пустота. И он понял тогда, что теперь не тот, а другой человек идет с кладбища, а прежний Николай остался там, под опустевшим небольшим холмиком.

— Ты что задумался? — закончив свое выступление, спросил у него подошедший Макар Потапович.

Николай очнулся, встал, поздоровался.

Банников посмотрел на него и удрученно закачал головой:

— Ах, как горе-то тебя садануло. По делам приехал?

— Да, — ответил Николай. — По служебным и по личным. Хочу ребенка своего взять к себе.

— Этого мальчика, который сейчас с Григорием живет? — спросил директор. — Неужели и вправду говорят, что он твой сын?

— Мой, — подтвердил Николай.

Макар Потапович вскинул брови, зацокал от изумления языком.

— Вон оно какое дело, — качал головою директор. — Он же теперь к Григорию привык, трудненько тебе придется с ним.

— Он еще маленький, — возразил Николай. — Привыкнет и ко мне.

— Сложное это дело, — то ли подытоживая разговор, то ли не соглашаясь с Николаем, произнес Макар Потапович. — Бабка-то умерла. Слыхал? Недавно похоронили.

— Знаю.

— Я на машине приехал, могу подвезти до дома, — предложил директор.

— У меня велосипед, доберусь сам, — отказался Николай. — Шестьдесят километров проехал, а тут немножко-то как-нибудь осилю. Да и с техником надо поговорить. А то скажут: домой приезжал, а к нам не зашел.

— Правильно, — поддержал директор. И опять удивился:

— Совсем молодой был, а сейчас ты по виду с отцом сравнялся. Беда шутить не любит. Ну пока, — и пошел вразвалку к выходу.

Техника Фетисова Николай слушал рассеянно. Но суть доклада уловил: к больнице проводку сделали, линию до Никольского еще не отремонтировали, столбов не хватило и людей мало. Иван Чибисов уволился, не захотел лазить по столбам.

По пути к дому Николай думал над тем, куда определить ребенка. С матерью у него отношения испортились с тех пор, как он женился на Марине. Николай ей не писал, а посылал письма на отца. В конце письма он только подписывал: «Передай привет маме». На похороны жены она не приезжала. Вряд ли мать согласится взять на воспитание ребенка.

Но Николай ошибся. Как только мать увидела его, схватила в объятия, зарыдала, причитая:

— Бедняжка, иссох весь… Сыночек родненький, да на кого же ты стал похож…

— Мама, я хочу привести к вам Игорька, — приступил Николай сразу к делу.

— Приводи, приводи, сынок. Разве я тебе могу в чем отказать? Буду ухаживать за внучком, как за тобой.

Николай тут же сел на велосипед и поехал за ним. Игорька он увидел около дома тети Маши. Тот стоял у кучи золы и хворостинкой стучал по ней. После каждого удара поднимался столб пыли и развевался ветром.

— Здравствуй, Игорек! — приветствовал его Николай.

Мальчик склонил набок головку, посмотрел без интереса на незнакомого дядю, равнодушно сказал:

— Здравствуй.

— Хочешь на велосипедике покататься? — с хитростью подступал к нему Николай, боясь, что ребенок может зареветь на все село, если его без доброй воли везти домой.

— А у меня свой есть, только маленький. Мне папа купил, — не соблазнился Игорек.

— Мой с моторчиком, — нажимал Николай на преимущества своего велосипеда.

Но и Игорек умел похвастаться:

— А мне папа к велосипедику звоночек купил.

«Как же к нему подойти?» — задумался Николай.

— Ты что любишь, Игорек? — пустил он пробный камень.

— А у тебя что есть? — пробудилось у мальчишки любопытство.

— Конфеты хочешь?

— Ну давай, — уступчиво произнес Игорек, словно сделал для дяди одолжение.

— У меня с собой нет, поедем купим в магазинчике.

Игорек невесело опустил головку, будто понял, что его обманывают, и снова стал ивовым прутиком взбивать золу.

— А виноградика хочешь покушать? — решил Николай ошеломить мальчишку.

— Он какой, дядь, виноград? — выяснял Игорек, словно хотел убедиться, стоит ли из-за этого оставлять свое интересное занятие.

— Виноградик очень вкусный, — певуче объяснял Николай. — Ягодки на веточке висят. Их много-много.

И это последнее «много-много», вполне понятное Игорьку, покорило его. Он любил, когда его щедро угощали. Вчера тетя Маша нарвала для него в саду алюминиевую миску яблок. Игорек ими наполнил оба кармана и целый день ходил гордый и довольный, похрустывая и время от времени щупая свои карманы. Яблоки были на месте, не потерялись через дырочку в кармане, как то зеленое стеклышко, сквозь которое мир ему казался удивительно красивым и до страха таинственным.

— Поедем в магазинчик, — вкрадчиво подбирался к мальчику Николай.

— Ну поедем, — наконец Игорек дал свое согласие.

Николай быстро посадил Игорька, завел мотор и поехал.

«Домой привезу и надо сразу поехать Григория разыскать, сказать ему, что взял ребенка, а то будет напрасно его искать, беспокоиться», — размышлял в дороге Николай.

Взгляд его вдруг остановился на грязных босых ногах Игорька.

«Выкупаем его с мамой, — развивал дальше он свои планы, — одежонку найдем для него чистенькую. Может, сейчас в магазине удастся что-нибудь купить».

Моторчик ровно тарахтел, велосипед мягко катился по пыльной дороге.

Игорек, сидя на раме, держался ручонками за руль, глядел вперед и при виде на дороге ребятишек сигналил им, подражая гудку отцовской машины:

— Би-би!

Так они доехали до магазина. Велосипед оставили на улице и оба, держась за руки, поднялись по ступенькам и скрылись в приветливых, распахнутых настежь, приземистых с железной обшивкой дверях.