Итак, я был объявлен несостоятельным должником и мог отныне ходить только на помочах; зато помочи эти были из чистого серебра. Мне досталась уйма чужого добра, ибо я ограбил тех, кто положился на оказываемый мне кредит и доверил мне свои деньги. Собственно говоря, я совершил такую же кражу, какие совершал и раньше, но остался в полном почете и сохранил честное имя. Подобный поступок не что иное, как грабеж, но именовался я не вором, а негоциантом. С такими проделками мне пришлось столкнуться впервые; до сих пор я и мечтать не смел ни о чем подобном.

На мой взгляд, ложное банкротство — опаснейший вид мошенничества, который надо сурово пресекать. Из-за контррасписок у нас нет ни твердых репутаций, ни обеспеченного кредита. Само государство от них страдает; они порождают бесчисленные тяжбы, вследствие которых всякие бродяги пускают по миру тех, кто раньше был богат, а сами обогащаются за их счет. Если же найдется честный судья, который захочет разобраться в этом жульничестве и восстановить законные права ограбленных, он увидит, что это выше его сил: все так запутано, что невозможно докопаться, кто тут прав, а кто виноват, и ни в чем не повинный человек терпит обман и убытки.

Дело в том, что обманщик первым делом старается закрыть для правосудия все ходы и выходы; лишившись этой путеводной нити, судья сбивается с правильного пути, и мошенник одерживает победу. Я знаю, найдутся люди, которые будут утверждать, что контррасписки в коммерции полезны и даже необходимы; но я берусь доказать им, что это не так. Если кто хочет поддержать другого своим кредитом, пусть прямо объявит себя его поручителем, вместо того чтобы покрывать своим именем обман.

Когда я впервые побывал в Барселоне, я узнал (и сведения эти подтвердились во время моего вторичного пребывания в этом городе на обратном пути из Италии), что звание коммерсанта считается там почетным и получить его можно не иначе, как представившись приору и консулам гильдии, которые принимают в корпорацию нового купца, тщательно изучив состояние его дел. Открыть торговлю может лишь тот, кто располагает капиталом, значительно превосходящим стоимость его лавки. А в Кастилии, которая правит полмиром, не требуется ни большого капитала, ни твердой репутации, ни гарантии со стороны гильдии: достаточно быть пройдохой и уметь обманывать тех, кто тебе поверит, и уже можешь зачислить самого себя в негоцианты. А когда дутые дела лопаются, то жулики вытаскивают на свет свои контррасписки и становятся много богаче, чем были до банкротства, — и мы это видим ежедневно, на многих примерах. Они сталкивают в пропасть всех, кто им поверил; расходы по тяжбе довершают дело. Если же в числе жертв окажутся крестьяне или мастеровые, то убыток терпит и королевская казна: ведь разорившиеся люди не могут выплачивать государю положенную подать. Так само государство страдает, от злостных банкротств; о торговле же и ремеслах не приходится и говорить: занявшись хождением по судам, ремесленники забрасывают свое прямое дело. Лучше не дать разбогатеть нескольким прощелыгам, чем разорить и пустить по миру многих честных людей. Если бы не контррасписки, всякий мог бы спокойно ждать платежей, имея надежные сведения о своем должнике и не опасаясь, что состояние его, чего доброго, принадлежит совсем другому лицу.

Я лишь мимоходом касаюсь этого зла, ибо надеюсь, что в скором времени им займутся. Боюсь только: как бы правители наши не бросили доброе дело из-за того, что я заговорил о нем раньше их. Много полезных начинании губится ради того, чтобы честь открытия не досталась другому: кто стоит у власти, тот желает во всем быть первым и единственным. В общем, скажу, что думаю, а там как угодно; могут оставить все по-старому; мое дело — исполнить свой долг, а те пусть исполняют свой, ибо они и сами ие дети, и умом не обижены. Была бы лишь охота исправить зло, честно служить богу и королю, — речь-то идет о благе государства.

Всякий раз, когда человек небогатый начинает торговлю, он, желая укрепить свой кредит, просит кого-нибудь из родичей или друзей продать ему на большую сумму государственных бумаг или другого имущества, а сам пишет контррасписку, в которой указано, что имущество это перешло к нему лишь по видимости и что он обязан по первому требованию вернуть состояние законному владельцу. Благодаря этому обману находятся желающие вступить с новым купцом в сделку и поверить ему в долг. Судите сами, за кого нас принимают; ведь даже невежественные и дикие гвинейские негры получают в обмен на свои богатства стеклянные бусы, бубенцы и другие побрякушки, а чтобы обмануть нас с вами, достаточно звона, блеска и тени этих побрякушек!

Торговля пошла успешно — что ж, значит кредиторам повезло: они получат обратно деньги, которые доверили новоиспеченному купцу, а если он прогорит, то они непременно попадутся в устроенную им ловушку. Все основано на обмане. Кто имеет контррасписку, тот свое получит, а прочие останутся ни с чем.

Бывает и так: какой-нибудь прощелыга не имеет охоты платить долги; тогда, незадолго до срока платежа, он продает или передает свое имущество другому лицу, обезопасив себя при помощи контррасписки. Нередко случается, что заимодавцы являются в положенный срок за деньгами, а должник, фиктивно передавший кому-нибудь свое имущество, за это время умер — и получить не с кого. Сообщник его скрывает существование контррасписки, и все деньги достаются ему, а покойник отправляется ad porta inferi[126].

Этим приемом пользуются и тогда, когда хотят, не имея состояния, выгодно жениться: берут у кого-нибудь вещи и ценные бумаги напрокат, для видимости, пишут контррасписку и выдают себя за богатых людей. Когда свадьба сыграна, настоящий владелец имущества забирает его обратно, и новобрачным нечем оплатить даже свадебные расходы; взаймы много не получишь, и вскоре молодожены остаются без куска хлеба.

Раскрывается обман — кончается любовь; иной раз, и довольно часто, дело доходит до рукопашной, ибо жена не соглашается отдавать мужу свое приданое и не хочет выплачивать его долги.

Все это зло вовсе не трудно пресечь. Достаточно издать закон о запрещении подобных сделок, об отмене всех доныне написанных контррасписок и непризнании за ними законной силы; пусть каждый получит обратно то, что фиктивно продал другому. Тогда было бы твердо известно, у кого какое состояние и можно ли поверить ему в долг; да и в судах стало бы вдвое меньше тяжб, ибо большинство судебных дел по всей Кастилии связано с контррасписками или ими порождено.

Ты, конечно, заметил, читатель, что я снова сбился с дороги. Право, зачем и для какой надобности трачу я дорогое время, намазывая масло на камни? Или думаю, они размякнут? Неужто я все еще не потерял надежды отмыть добела черного кобеля? Не на ветер ли я бросаю слова?

Вижу, вижу, что понапрасну бьюсь головой об стену, понапрасну трачу время и силы; эдак не выслужишь себе ни чести, ни милости, да и толку не добьешься. Всякий скажет: прежде чем людей учить, надо самому поучиться. Лучше бы я рассказал две-три смешные побасенки! Тогда и сеньора донья Вертушка, которая уже совсем заскучала и дремлет под рокот наставительных речей, снова бы встрепенулась.

Я так и слышу голос читателя, бормочущего себе под нос: «Брошу-ка я эту книгу под стол! Ей-ей, надоело». И он тысячу раз прав. Все, что я говорю, — истинная правда, а в правде веселого мало: она глаза колет, шуток не любит, да и на вкус горька. Однако не хочу, чтобы ты оттолкнул полезное лекарство из-за противного его вкуса и запаха; а потому позолотим-ка пилюлю.

Итак, вернемся к тому месту, где мы отклонились от прямого пути. Я снова всплыл на поверхность, собрав все средства, какими располагал, а было их гораздо меньше, чем мне бы хотелось и требовалось. Чтобы поднять большую тяжесть, нужна большая сила; кто строит башню на песке, у того она скоро развалится. Когда мужчина и женщина собираются вступить в брачный союз, то муж должен оплатить ежедневный обед, а жена доставить ужин. Четыре стены да шесть ковров — с этим недалеко уедешь, тем более что на дорогие безделушки и украшения я потратил деньги, которые должен был бы пускать в оборот. У молодоженов уходит на обзаведение почти весь капитал, и жить им уже не на что: сначала покупаешь лишнее, а потом спускаешь необходимое. Зачем скромный купец заказывает для жены дюжину платьев, употребив на это почти все свое состояние? Разве он намерен торговать старым женским тряпьем?