Вокруг борющихся чудищ, как шакалы вокруг льва, сновали бесчисленные акулы, рвавшиеся разделить трапезу с кашалотом и, по-видимому, помогавшие ему разделаться с огромным головоногим».

К сожалению, Буллен ничего не говорит о том, чем кончилась эта схватка, однако можно не сомневаться, что победителем оказался кашалот, питающийся исключительно кальмарами.

Что касается свирепости и кровожадности, в которых так часто обвиняют осьминогов, на это можно возразить, что они живут в подводном мире, где господствуют примитивные инстинкты и где поневоле приходится следовать моде, для того чтобы выжить. Несомненно, что разъяренный осьминог представляет собой весьма грозного противника, однако в действительности осьминоги и кальмары настолько редко нападают на людей в воде, что такими случаями можно пренебречь, несмотря на обширную литературу, доказывающую обратное. Их «свирепость» проявляется главным образом там, где дело идет о добывании пищи, и в этом нет ничего удивительного.

Щупальца осьминогов имеют и другое, совершенно удивительное предназначение: при помощи своих «рук» эти в высшей степени необычные существа воспроизводят самих себя. «Руки», осуществляющие эту функцию, называются гектокотилями, что значит рука, состоящая из ста присосок. Это название было ошибочно предложено Кювье, впрочем, с самыми добросовестными намерениями. Когда оторванная часть такой руки была впервые обнаружена под мантией самки осьминога аргонавта, она была принята за новый вид паразитического червя, который назвали гектокотилем; ошибка была обнаружена лишь в результате дальнейших исследований, предпринятых с целью выяснить способ размножения аргонавта. Оказалось, что в брачный период рука самца вытягивается в длину и приобретает вид червеобразного жгута; внутри жгута содержатся сперматофоры. При спаривании самка и самец тесно переплетаются щупальцами, а когда размыкают свои фантастические объятия, конец жгута остается под мантией самки и находится там до тех пор, пока яйца не созреют. По мере выхода яиц они оплодотворяются спермой. Вместо оторванного щупальца у самца вырастает новое, и так может повторяться много раз подряд.

У некоторых пород осьминогов гектокотилизированная рука не отделяется, а, будучи особым образом видоизменена, помещает сперматофоры под мантию самки вблизи яйцевода. Сперматофор сам по себе является удивительнейшим приспособлением в этом сложном процессе оплодотворения. Это длинный трубчатый сосуд, наполненный спермой, снабженный специальным органом для ее извержения, а также особой железой для прикрепления ее к мантии самки. Им можно пользоваться по желанию, благодаря чему самка может не торопиться с кладкой яиц, выжидая благоприятных условий. У других видов осьминогов самец достает сперматофор у себя из-под мантии и кладет его под мантию самки или на особую перепонку вокруг ее рта, на которой происходит оплодотворение яиц.

Некоторые из головоногих отличаются весьма развитым материнским чувством. Самка наиболее распространенного вида осьминога (Octopus vulgaris), помещенная в аквариум, зорко охраняла яйца, прикрепленные к каменной стене, и поддерживала постоянную циркуляцию воды вокруг них, чтобы обезопасить их от заражения паразитами и обеспечить приток кислорода. Она отлучалась лишь для кормежки, и то ненадолго, хотя инкубация длилась значительное время. В своем неистовом попечительстве она набросилась на другого осьминога, жившего в том же аквариуме и слишком часто приближавшегося к ее посту, и убила его.

Материнским чувством объясняется и другая поистине парадоксальная особенность некоторых видов головоногих. Так, самки аргонавтов постоянно носят на себе красивую, завивающуюся спиралью раковину. На первый взгляд, это явно противоречит характеристике современных головоногих как моллюсков, сбросивших раковины. На самом же деле раковина у аргонавтов — это не настоящая раковина, а всего лишь очень прочное лукошко для яиц. Аргонавты ни в коей мере не привязаны к своей скорлупе и могут оставить ее, когда им вздумается, что они и делают в определенных условиях. Никакие другие моллюски не обладают подобным снаряжением. Представьте себе устрицу, которая раскрыла бы створки своего домика и пошла немного «проветриться»! Раковина удерживается в своем положении двумя специально приспособленными для этой цели щупальцами. Она имеется только у самок, которые наращивают ее не при помощи мантии, подобно другим моллюскам, а при помощи двух своих видоизмененных щупалец, снабженных широкими перепончатыми дисками. Рождаются они без всяких следов раковины и начинают сооружать ее, лишь достигнув недельного или двухнедельного возраста. В несогласии с естественной историей Аристотеля, аргонавты не плавают по волнам наподобие корабликов, сложив парусом «руки», как ошибочно полагал этот великий философ и неутомимый естествоиспытатель древности, а ползают по морскому дну или передвигаются в воде при помощи своих сифонов, подобно прочим головоногим. Взрослое поколение аргонавтов вынуждено расплачиваться за то, что их яйца хорошо защищены раковиной: аргонавты не обладают подвижностью других головоногих, и, по-видимому, они самые медлительные из всех головоногих.

Ничто на поверхности моря у побережья Инагуа не говорит о присутствии в нем осьминогов, крошечных кальмаров, укрывающихся в массах разросшихся саргассовых водорослей, непрестанно переносимых с места на место течением, и более крупных, устрашающего вида кальмаров, небольшими группами плавающих в воде. Не сразу обнаружит их и водолаз. В отличие от рыб, живущих в районе рифа, они — ночные животные. В светлое время они неподвижно сидят в расщелинах, в своих коралловых домах или неподвижно висят между дном и поверхностью моря, вытаращив свои круглые глаза и терпеливо дожидаясь, когда солнце наконец зайдет и через синюю глубину долины протянутся смутные тени. Тогда они выползут из своих укрытий и заскользят по коралловым глыбам или живыми стрелами понесутся в зеленой воде, набрасываясь на добычу и делая все те удивительные вещи, которые выпадают на долю головоногих.

Всякий раз, когда я вспоминаю о большом барьерном рифе у побережья Инагуа, перед моими глазами всплывает сказочная картина самого рифа и его пастельные краски, а затем я вижу осьминога подводной долины с его резиновым телом и до жути неподвижным глазом.

Ярче любых других обитателей моря осьминоги выражают дух рифа: нереальные сами по себе, фантастические и неправдоподобные, они как нельзя более на месте в этом мире, где общепринятые понятия уничтожаются, где животные прикидываются растениями, а черви красивы, где растут хрупкие каменные деревья, где крабы притворяются тем, чем они не являются на самом деле, где цветы пожирают рыб, а рыбы маскируются под цвет песка и скал и где опасность рядится в самые невинные и красочные обличья. Их приверженность к мрачным и тенистым местам — последняя, заключительная черта их характера. В природе они занимают место, на которое не может претендовать никто другой, и они приспособились к нему в совершенстве.

Жизнь, если рассматривать ее в широком смысле, — это постоянная смена приливов и отливов. Они являются неизменной чертой всего существующего. Подъем и упадок наций, угар побед и горечь поражений расцвет и гибель культур — таковы приливы и отливы в жизни человеческого общества. Мрачное средневековье сменилось эпохой Возрождения, но это лишь два последовательных проявления одного энергетического потока. Только время неизменно бежит в одном направлении, оставляя после себя следы подъемов и падений, приливов и отливов.

Геологические эры дают щедрые доказательства того, что жизнь течет именно таким пульсирующим потоком. Ее волны разбиваются о берега вечности. Об этом свидетельствуют остатки вымерших динозавров и амфибий, окаменелые отпечатки панцирных рыб и миллионы погибших в незапамятные времена трилобитов.[66] Даже жизнь каждого существа в отдельности — это всего лишь та же смена приливов и отливов в миниатюре. Рождение, рост, зрелость, упадок и гибель — вот последовательные ступени этого процесса.