— Ну, сколько у нас богов? — спросил ксендз мальчика, который прошел уже весь катехизис и был у причастия.
Мальчик выпучил глаза и монотонным голосом, словно читая молитву, начал говорить вопросы и ответы:
— Сколько суть богов один бог в трех лицах бог-отец бог-сын и бог дух святой. Где находится бог на небе на земле и повсюду. Кто тебя сотворил бог отец кто искупил бог сын кто просветил дух святой, — без передышки выпалил он вызубренную наизусть первую страницу катехизиса.
Все рассмеялись над таким усердным ответом, а мать начала сама задавать вопросы:
— Казялис, а отчего гром гремит и сверкает молния?
— Илья-пророк по небу едет и трубку курит.
— А что бывает, когда ксендз во время обедни возносит святое причастие?
— Отворяются врата чистилища, и одна душенька летит на небеса.
— Казялис, — вмешался его младший братишка, — а кто в раю с хвостом?
— Святой дух в образе голубином!
Здесь опять все рассмеялись, а хозяйка, оттеснив мальчика на задний план, сама заняла его место.
— Знает, все он знает, ксенженька, и молитвы, и заповеди, и таинства, и девять добрых дел, и семь смертных грехов, как орехи грызет. Ну, хватит уже молитв! Пожалуйте подзакусить. Ведь немалый конец проехали! — И, поцеловав ксендзу руку, подтолкнула его к столу.
Если бы Васарис не вырвался с помощью органиста от хлебосольной хозяйки, на том бы и кончилась в этот день поездка. «На крест» он получил два рубля, все его спутники тоже остались довольны и дальше ехали чуть ли не с песнями.
К счастью, другие крестьяне деревни Палепяй оказались менее гостеприимными, и христославы получили возможность быстрее справляться с духовными визитами. Обедать они должны были у одного богатого крестьянина, лучшего певчего во всем приходе и хоругвеносца, который, пользовался доверием настоятеля. Но сосед его Жодялис, еще с утра узнав, что вместо настоятеля приедет ксендз Васарис, решил не сдаваться и угостить его обедом у себя. Сделать это было легко, так как христославы должны были по пути заехать сперва к нему, а потом уж направиться к хоругвеносцу.
Жодялис считался самым богатым крестьянином в деревне. Все усадебные строения у него отличались солидностью и содержались в порядке. Жилой дом был покрыт черепицей, амбар — дранкой, а рига и хлевы — железом, что было редкостью в тех краях. Землю он обрабатывал по-новому, пользовался удобрениями и не только молотил, но и косил сено и жал хлеб машинами. В хозяйственной деятельности Жодялис соперничал с настоятелем и, может быть, опередил бы его, если бы имел хотя бы половину той поддержки, которую настоятель получал от прихода. Жодялис так и говорил соседям, а иногда рассуждал об этом в Калнинай на базаре или на костельном дворе.
Разговоры эти дошли до ушей настоятеля. Он решил, что Жодялис завидует ему и подстрекает прихожан не ездить к нему на помочь и меньше жертвовать на костел. Отсюда и взялась неблагонадежность Жолялиса. Тактика и деятельность ксендза Стрипайтиса в потребительском обществе еще больше усиливали эту вражду. Палепского богача прозвали «передовым» и «сицилистом». Это задело самолюбие упрямого и самоуверенного крестьянина и в то же время раззадорило его. Прозвище «передовой», несмотря на осуждение ксендзов, звучало как-то по-новомодному, важно. Жодялис подписался на газету «Укининкас»[150], отпустил бородку, стал носить «жидовский» картуз и курить короткую интеллигентскую трубочку. Раньше он мечтал разбогатеть и отдать сына в ксендзы, чтобы сидеть за одним столом с настоятелем, а теперь, став «передовым», вознамерился сделать его врачом или инженером.
Однако осуждение со стороны приходского духовенства мучило его, точно кошмар, особенно с прошлых святок, когда Стрипайтис объехал его дом. Это была сенсация для всего прихода. Многие начали избегать Жодялиса, а женщины иногда прямо в глаза обзывали его безбожником, «сицилистом». В глубине души Жодялис оставался все таким же верующим, немного суеверным мужиком, каким был и раньше. Его тянуло к дому настоятеля, и он охотнее бы увидел своего сына ксендзом, чем инженером или врачом. Поэтому, взявшись перевезти ксендза Стрипайтиса, он хотел помириться с ним и показать всем это. Поэтому же и теперь, услыхав, что христославить приезжает Васарис, он решил во что бы то ни стало устроить обед у себя. Давать обед христославам считалось большой честью, и весь приход знал, у кого в каком селе происходило пиршество.
Когда христославы приехали к Жодялису, почти уж подошло время обедать. Васарис предполагал здесь долго не задерживаться. День подходил к концу, и он видел, что к вечеру еле управится. Однако Жодялис с женой затормошили его с первых же шагов. Ксендзу пришлось основательно проверить знания молитв и катехизиса у батрака, батрачки, пастушка и всех детей.
— Нет, нет! Поспрашивайте еще, — настаивал Жодялис. — Чтобы потом не говорили, будто мои дети не знают катехизиса. Что ж, что я передовой. Раз надо, значит, надо…
Когда было покончено с экзаменом по катехизису и всех оделили образками и конфетами, вошла раскрасневшаяся Жодялене.
— Ну, а теперь, ксенженька, после таких трудов пора и подкрепиться. Просим остаться у нас отобедать. Постарались приготовить, что получше.
— Но ведь к обеду нас ждет ваш сосед, — с недоумением сказал Васарис. — Как же теперь быть?
— Ну и пускай ждет. Пришло время обедать, мы и просим вас. А без обеда не отпустим, — категорическим тоном заявили хозяева и тут же начали собирать на стол.
Тогда запротестовал органист, который был на стороне соседа, но Жодялис подмигнул ему, в подкрепление схватил за руку и проворно сунул рублевку. Органист, почувствовав в горсти весомость слов хозяина, стал сдаваться и колебаться: может, и правда, лучше пообедать у Жодялиса, а напоследки закусить у соседа. С таким известием и послали к ним мальчика.
Обед был приготовлен на славу, и всё подавалось не хуже, чем в доме настоятеля. К закускам хозяин поднес настоенной на кореньях «лекарственной» водки, и ксендз должен был выпить по рюмке и с хозяином и с хозяйкой. Органист пришел к выводу, что такой напиток, пане, будет позабористей шустовского коньяка, и пил со всеми, кто только брался за рюмку.
Во время обеда неожиданно явился учитель, величайший враг настоятеля. Органист при виде его поморщился, будто хватил горького перца, и по сему случаю опрокинул еще рюмку.
— Прошу уважаемого ксендза и господ хозяев извинить меня за то, что я вторгся к вам без приглашения, — стал оправдываться учитель. — Увидел в Калнинай возле лавки вашего мальчика и узнал, что вы готовите обед к приезду ксендза Васариса. Вот я и воспользовался этим случаем, чтобы познакомиться с уважаемым ксендзом. Домой к вам мне идти неудобно, а здесь, так сказать, нейтральная зона.
Хозяин усадил его рядом с ксендзом, выпил за его здоровье и попросил закусить.
— Я ведь большой ваш почитатель, — говорил учитель Васарису. — Ксендзов, признаться, недолюбливаю, но мне довелось прочитать много ваших стихов, и тогда я сказал себе: этот совсем иной! За этого я готов голову положить! Радуюсь, ксендз, настоящему случаю и пью за ваше здоровье!
Хозяин и остальные удивились, услыхав, что ксендз пишет в газетах, которые читает и учитель. Все помнили, что еще в прошлом году ксендз Стрипайтис проклял эти газеты и тех, кто их читает. Но органист, сидевший в другом конце стола, объяснил, что ксендз пишет в самые «порядочные» газеты.
После обеда заспешили дальше. Сосед Жодялиса был крайне обижен тем, что ксендз «так сделал», а его притворно-смиренная жена с горечью повторяла:
— Где уж нам… Жодялис побогаче, он сумел получше принять ксенженьку. Разве я так вкусно состряпаю, как Жодялене!
Хоругвеносец и все домашние не совсем успокоились и вечером, когда христославы на обратном пути заехали к ним поужинать. Ни у кого не было настроения, хотя хозяин и благодарил ксендза за то, что он не побрезговал под конец их мужицким угощением.
