Хоган последними словами покрыл тесный плащ и свое невезение. Облегчив душу, он объявил, что готов. И Криспин вывел его через заднюю дверь в небольшую пристройку, покрытую соломой, которая служила ему конюшней. При свете лампы, он оседлал одну из двух лошадей, находившуюся там, и вывел ее во двор. Отворив калитку, которая вела в чистое поле, он помог Хогану взобраться в седло. Он поддержал ему стремя и, прерывая потоки благодарности, которыми начал осыпать его ирландец, хлопнул коня по крупу. Тот рванулся вперед, с каждой минутой увеличивая расстояние между собой и Пенритом.

С тяжелым чувством Криспин вернулся в свою комнату и сел на кровать. Положив локти на колени, он уткнулся лицом в ладони, уставясь в пол невидящим взглядом. В его обычно лучистых глазах был проблеск отчаяния.

Наконец, вздохнув, он поднялся с кровати и бесцельно поворошил бумаги, которые вытряхнул из кармана плаща Кеннета. Неожиданно его внимание привлекла подпись внизу одного из листов: «Грегори Ашборн». Рука солдата, ни разу не дрогнувшая ни в одной из переделок, задрожала, беря это письмо. Он лихорадочно развернул его и, разложив на коленях, начал читать. По мере чтения его взгляд становился все более острым и жестким.

«Дорогой Кеннет, я пишу тебе в надежде убедить тебя покинуть Шотландию и свиту короля, чье положение день ото дня становится хуже, и нет никаких оснований надеяться, что оно поправится. Синтия постоянно вспоминает о тебе, и если ты будешь избегать замок Марлёй, она может решить, что ты не очень ее любишь. Я не могу придумать более убедительной причины, чтобы вытащить тебя из Перта в Шерингам, но надеюсь, что и эта окажется веской для тебя. Мы ждем тебя и каждый день пьем за твое здоровье. Синтия посылает тебе сердечный привет, мой брат тоже, и мы все с нетерпением ждем возможности обнять тебя в нашем доме. Верь, Кеннет, что, пока я жив, ты можешь полностью на меня рассчитывать.

Грегори Ашборн.»

Криспин дважды перечитал письмо и глубоко задумался. Воистину невероятное стечение обстоятельств! Этот юноша, которого он встретил в Перте и взял себе в спутники, был другом Ашборна и женихом Синтии, кто бы она ни была.

Долго он размышлял над неисповедимыми дорогами Судьбы, ибо теперь он был твердо уверен, что Судьба послала ему этот шанс в миг, когда, казалось, удача совсем отвернулась.

В памяти всплыла сцена их встречи во дворе замка Перт месяц назад. Что-то в поведении юноши, в его манере держаться привлекло внимание Криспина. Он оглядел его, а затем подошел и напрямую спросил, как его зовут и с какой целью он сюда прибыл. Тот вполне цивильно отвечал, что его величают Кеннет Стюарт из Бейлиночи и что он прибыл с намерением предложить свой меч и услуги королю. Еще больше проникнувшись к юноше какой-то таинственной симпатией, Криспин предложил ему службу под своим началом. Мысль о том, почему он принял такое горячее участие в судьбе юноши, которого раньше и в глаза не видел, впоследствии часто занимала Криспина. И только теперь до него, наконец, дошло: это было предопределено свыше!

Мальчишку ему послало небо, дабы вознаградить, наконец, за все страдания и несправедливости, которые он перенес. Оно послало ему ключ, с помощью которого он в случае нужды мог открыть ворота замка Марлёй.

Длинными шагами он мерил комнату, вновь и вновь возвращаясь к этой мысли. Когда он, наконец, лег в постель, уже рассвело, но он еще долго лежал с открытыми глазами, думая о необходимости смягчить свое отношение к молокососу с тем, чтобы завоевать его расположение, которое скоро может пригодиться.

Солнце стояло высоко, когда он все же забылся беспокойным сном.

Позже, возвращая Кеннету его бумаги и объясняя для каких целей он употребил его плащ, Криспин воздержался от вопросов о Грегори Ашборне. Его сдержанный тон удивил Кеннета, который объяснял перемену в поведении солдата единственно желанием заставить его держать язык за зубами относительно бегства Хогана. Однако, что касалось данного вопроса, то Криспин спокойно и вежливо указал ему, что, ставя в известность о случившемся королевских стражников, Кеннет сам попадет в исключительно сложное положение. Частично из страха, частично поверив доводам Криспина, юноша решил умолчать об этом происшествии.

Впоследствии ему не пришлось жалеть об этом, потому что на протяжении всего изнурительного похода, в который они выступили на следующий же день после происшествия, его грубый спутник резко изменился, став более мягким и добродушным.

Он словно переродился. Исчезла его грубая манера разговаривать, перемежая речь крепкими словечками. Он меньше пил, играл и буйствовал, реже проводил время с сомнительными попутчиками, чем в прежние времена в Пенрите. Вместо этого он ехал спокойный и задумчивый, как ярый пуританин.

Кеннет начал находить его симпатию вполне приемлемой, принимая Криспина за кающегося грешника, осознавшего, наконец, всю глубину своих заблуждений. Так продолжалось до 23 августа, когда они торжественно вступили в город Ворчестер.

В течение недели после прибытия короля в Ворчестер отношения между Криспином и Кеннетом заметно улучшились. К несчастью, это произошло накануне драки, которая с новой силой всколыхнула ненависть, которую юноша питал к сэру Криспину и которую почти преодолел за последнее время.

Поводом к этому послужило одно событие, которое произошло в кабачке «Митра» на Хай-стрит.

Однажды в общей зале кабачка собралась довольно веселая компания кирасиров. Молоденькие корнеты из «Лесии Скотиш Хорс», которые ни в грош не ставили ни «Солени Лиг», ни Конвент, сидели плечом к плечу с прославленными кавалерами из отряда лорда Талбота. Молодые веселые шотландцы из «Питтискоти Хайлэн-дерз», позабыв наставления своих святых отцов о трезвости, теснились рядом с распутными повесами из бригады Дэлзелла и пили за здоровье короля и гибель корноухих крепкое Канарское и мартовский эль.

Настроение было веселое, и в комнате звучал смех. За одним из столов сидел джентльмен по имени Фаверсхем, который вернулся прошлой ночью после неудачной вылазки, целью которой было пленение Кромвеля в Спетчли и которая из-за предательства — когда только Стюарта не предавали и не продавали? — провалилась. В этот момент он делился с окружившей его группой слушателей деталями поражения.

— Клянусь жизнью, господа, если бы не этот рыкающий пес сэр Криспин Геллиард, весь Мидлтонский полк был бы изрублен на куски. Мы стояли на Красном холме, подобно рыбе, угодившей в сеть, а со всех сторон, как из-под земли, вырастали отряды Лилбурна, окружая нас, чтобы уничтожить одним ударом. На нас двигалась живая стена стали, и в каждой руке был призыв сдаваться. Мое сердце дрогнуло, как дрогнули сердца многих из нас, и я уверен, что еще немного, и мы бы побросали на землю свое оружие — так мы были напуганы движущейся на нас армией. И тут внезапно, перекрывая лязганье стали и вопли пуритан, послышался громкий чистый голос: «Вперед, кавалеры!» Я обернулся и увидел этого безумца Геллиарда, который размахивал мечом, собирая вокруг себя солдат, воодушевляя их силой своей воли, мужества и голоса. Его вид взбудоражил нашу кровь, как глоток хорошего вина. «За мной, джентльмены! Бей их!» — пророкотал он. И затем, вознося молитвы к небесам, он обрушился со своим отрядом на пиконосцев. Его удар был неотразим, и над шумом битвы вновь зазвучал его голос: «Вперед, кавалеры! Руби их к чертям!» Корноухие попятились, и, как река, прорвавшая запруду, мы хлынули сквозь их ряды и двинулись обратно в Ворчестер.

Его рассказ был встречен криками одобрения и тостами во славу Рыцаря Таверны.

Между тем за соседним столом полдюжины весельчаков осыпали насмешками молодого человека с бледным лицом, который явно оказался здесь случайно и не к месту.

Поводом для насмешек послужило письмо, написанное женским почерком, которое Кеннет случайно обронил и которое поднял и вернул ему Тайлер. Шутки лились как из ведра, пока шутники в своем усердии не преступили грань приличий. Кипя от ярости и не в силах сдерживать себя более, Кеннет вскочил на ноги.