«Не осудите» да «не взыщите». Нет, Женя непременно уедет! Тем более в школе к нему без конца придираются. Стены лохматятся — отвечай! Мачеху тебе навязали — снова выпутывайся.

В кухне все гремело:

— От родителей отказаться! Растишь… Ночи не спишь…

— Мама! — сказал Анатолий, положив ладонь на ее загрубевшую от домашней работы руку. — Тебе же нельзя волноваться.

— Мама! — вырвалось и у Жени.

Вырвалось зря, потому что это вызвало новый взрыв:

— По-моему, я не мама. Я, по-моему, мачеха!

Анатолий подал Жене глазами знак: уматывайся! Вслух он сказал:

— Погоди, мама, Женька в этой истории ни при чем. Тут чья-то фантазия. Мы сами ломали голову, почему так получилось.

Женя уматываться не хотел. Насчет чьей-то фантазии имел определенное мнение. Анатолий ему сказал: «Тут другая причина…» А Жене ясно — всему виной Ларка Звонкова. Эта глазастая и про мыльную воду врала не сморгнув.

— Придумалось, — проворчала с обидой мать. — Именно про меня. Про ту, которая вместе с отцом готова себя ради вас до смерти загнать.

— Ради нас? — заорал Женя. — Но нам же этого вовсе не надо!

Однако брат, вместо того чтобы его поддержать, снова подал знак: «Уходи!» Напялил на себя клеенчатый фартук и произнес:

— Давай, мама, я тебе помогу. Хорошо?

Пока он складывал в таз тарелки, Женя сдернул с крюка кухонное полотенце.

— Мое рождение, мне и возиться с посудой!

— А что? — проговорил Анатолий. — Пожалуй, он прав.

Но мама замахала руками:

— Ни в коем случае! Такой дорогой сервиз…

Женя швырнул полотенце на стул, но попал почему-то в селедочницу, полную хвостов и голов.

— Эх, возьму да просто так посижу!.. — Он скрестил на груди свои руки-крюки и возвел глаза к потолку. — Вот здо́рово! Все работают, ты отдыхаешь…

Журчала вода. Позвякивали тарелки, бережно ополаскиваемые дочерна загорелыми мускулистыми ручищами. Ни брат, ни тем более мать не желали замечать Жениного свиста: «Трам-та-та-там…» Мама, уже не сердитая, вытирала посуду, сто раз в минуту признаваясь старшему сыну, любимчику, тому, кому она доверяла дорогие тарелки, как соскучилась без него. Говорила о том, с какой радостью завтра покажет ему новый дом в прибранном, настоящем виде.

— Сам удивишься, какая у нас краса!

Ага! При слове «краса» Анатолий не выдержал — покосился на Женю. Это словечко смешило братьев с детских времен. У их соседки, у бабки Клани, по прозвищу «Афанасьиха», многое в доме служило исключительно «для красы», даже единственная кровать, убранная белоснежными кружевами. Спала бабка на сундуке, внучки — на стульях. Вчетвером в одной комнатенке. В зальце старались не заходить. Издали любовались картиной, купленной на базаре, и громадной головой араба в красной чалме. Столик на гнутых тоненьких ножках, держащий эту чернокожую голову, тоже был «для красы». Вечно озабоченные, неулыбчатые бабкины внучки, играя в дочки-матери, тащили в свой кособокий шалашик, устроенный под окном, мусор со всех дворов. Только и слышалось: «Этот осколышек у нас для чего?» — «Как для чего — для красы!»

Анатолий подмигнул Жене:

— Думаешь, мама, там у меня мало красы?

Это он козырнул своей Шебелинкой. Теперь Женя ни в коем случае не должен был мешать завязавшемуся разговору. Теперь уже цель близка…

Река Донец — красотища! Лес — триста шагов от поселка — невиданная краса. Цветы благоухают не только вокруг «елок» и операторских будок, а даже в самих будках: бригада Толика затеяла конкурс на лучшее рабочее место. А молодежное общежитие? Чья комната получила приз за чистоту и порядок?

Жене надо послушаться Толика и уйти спать. Старший брат знает, чем воздействовать на несознательных матерей: краса, красота, красотища! Насчет временных трудностей и неполадок женщинам ни к чему сообщать. Насчет зарева над Шебелинкой — тем более! Есть вопросы, к которым надо подходить по-мужски.

— Ладно, согласен на боковую, — буркнул Женя, поднимаясь со стула.

В ванной комнате до его ушей донеслось:

— Я ведь не только оператор. Я ведь смежную специальность освоил — слесаря по ремонту КИПа. — Прозвучало это очень солидно.

«Контрольно-измерительных приборов»! — хотел было пояснить Женя, быстро высунувшийся из двери. И пояснил бы, да рот был забит зубным порошком и щеткой. Завидную специальность слесаря по ремонту КИПа Женя как риз собирался освоить на промысле. Плохо ли? Стать настоящим слесарем и сообщить об этом в письме к Савелию Матвеевичу.

А Савелий Матвеевич, вполне возможно, передаст эту новость кое-кому, кто бывает в его мастерских. Хотя бы одной любительнице набивать холщовые метки разной бросовой мелочью. Иногда мошки, иногда сумки и ярких горохах…

После светлой кафельной панной Женя попал в коридор, темный, как подземелье. Да еще «добавок там какой-то неряха насовал под вешалку кучу всякого барахла. Налетев на что-то, еле сдержав крик, Женя подскочил к выключателю. Под вешалкой оказалось вовсе не барахло, а рюкзак. Роскошный рюкзак с кожаной оторочкой, с которым Толик уезжал в Шебелинку.

Однако рюкзак, даже туго набитый, даже брошенный где попало, не способен перебить человеку ноги. А у Жени чуть ли не перелом нижней конечности. Левая берцовая кость в результате внешнего воздействия получила травму (так бы выразилась Таня Звонкова, Женя скажет проще — ушиб).

Обо что он все-таки стукнулся? О большой плоский предмет с твердыми ребрами и углами. Вроде ящик. Тоже, разумеется, Анатолия. Обернут ящик розоватой шершавой бумагой. Потирая ногу, Женя прочел четко выведенные на обертке слова: «Привет от восьмого «Б».

Вот это да! Попробуй теперь усни…

Попробуй усни, если перед тобой на тахте — конечно, не прямо на тахте, а на разостланной розоватой бумаге — раскрыт набитый сюрпризами ящик. Не знаешь, за что хвататься: то ли за тоненькую отвертку пли стальную линейку с мерительными делениями, то ли за письма.

«Привет от восьмого «Б» с полным правом может быть назван почтовым ящиком. Сто одноклассников Жени (то есть откуда же сто? Но уж не меньше чем тридцать) прислали ему свои поздравления и пожелания. Переливаются красками несколько открыток в девчачьем вкусе, все остальное — листки. Какие — в полоску, какие — в клетку. Сложены либо фантиком, либо треугольником — по-солдатски.

«Милый Женя…» Что ни письмо, то «милый». Каждый доволен, что ему уже стукнуло целых пятнадцать лет, все поголовно восхищены Жениной склонностью к мастерству, все рвутся завалить его сверлами да рубанками. «Гм-м…» Петька-Подсолнух советует захватить хоть часть инструментов в колхоз «Путь к коммунизму». Мало ли кому из ребят попадется топчан, требующий починки, или же, к примеру, потребуется полки сварганить… Да уж, без полок не обойтись! Когда Женя и Петя составляли список того, что следует захватить в колхоз, не были забыты ни спортинвентарь, ни игры, ни передвижная библиотечка.

Прибудет Подсолнух в «Путь к коммунизму» и вспомнит, как вместе с Женей готовились, даже, можно сказать, мечтали… Вспомнит и скажет ребятам: «Здо́рово было!»

Сейчас Петя давно уже видит сны, как и весь его класс. Всем им рано вставать… Кстати, на первом уроке будут объявлены результаты контрольной. У Жени четверка наверняка… Все спят, и никто не подозревает, что в судьбе Жени Перчихина происходит неожиданный поворот. Уже, наверное, произошел, уже все решилось. На кухне, заставленной дорогими тарелками, пожалуй, уже совещаются, как бы Женю по-быстрому собрать в дальнюю путь-дорогу. Ни маме, ни Анатолию пока неизвестно, что среди багажа будет, кроме всего, замечательный ящик. Каждый инструментик обернут бумагой, густо пропитанной смазкой. Здо́рово пропиталось; придется письма переложить в чемодан, не то и они промаслятся.

Столько посланий, что никак не найдешь, которое тут от Тани Звонковой. Не это ли? Нет, буквы, ровные, словно бусины, выведены решительной рукой Лиды. Лида требует, чтобы Женя был твердым, сумел постоять за себя, если кто надумает неправильно отнестись к их подарку. «Кто этот «кто»? Ага, понятно». Просит: «Не поддавайся. Общественность сплошь на твоей стороне». «Сплошь»!.. Пока не дознались, что у Жени никакой мачехи нет.