Все идет как нельзя лучше. В питомнике обошлось без бюрократизма, с Женей разговаривали как с понимающим человеком. Затем ему удалось подхватить на шоссе такси. Все ему удается, за что ни возьмись! Пусть к нему в школе больше не придираются…

«Волга» идет хорошим ходом. Толстяк водитель оказался приятнейшим человеком. Не ворчал, когда в машине немного намусорили землей (тут, по правде сказать, сплоховал сам Женя!), рад поддержать разговор на уровне современной науки.

— Сады и парки, — степенно поясняет водителю Женя, — это мощные резервуары здоровья. — Последнее время у Жени по непонятным причинам появилось пристрастие к медицинским темам. — Хотите провентилировать легкие — озелените пустырь. В воздухе станет всемеро меньше бактерий, чем на любой соседней улице.

— Ну да?!

В зеркальце Женя увидел изумленные глаза водителя, но не дал себя сбить. Удивляйтесь не удивляйтесь — цифра точная. Таня ее узнала от самого Круминя.

— Отгадайте, — еще важнее произнес Женя, — какое получится число, если научно сравнить городской воздух и воздух нолей и лесов?

— Полагаю, немалое. Может, и все двадцать.

Женя удивился такой наивности.

— Двадцать? А если сто! В городах в сотню раз больше бактерий. То-то… — Эти научные данные известны ему от Тани, Тане — от Круминя.

Сзади вздохнула Зоя Ракитина:

— Из-за этих бактерий даже дышать боязно.

Жене в подмогу выделили неплохих пионерчиков — белобрысую Зойку и очкастого Лапина. Слушаются, почти совсем не перечат. Только вот Лапин, усевшись в машину, сразу показал себя индивидуалистом. Прилип к окошку, как дошколенок. «Ой, какая водонапорная башня!.. Ой, корову засунули в грузовик!» То, что цифра на счетчике неумолимо растет, Лапина не касалось.

Зато у Зойки высоко развито чувство ответственности. Она, между прочим, не просто девочка-пионерка: она — член совета отряда, или же вожатая звена, в чем можете убедиться, поглядев на ее левый рукав с красной нашивкой. Зойка всю дорогу сидит, вытянув шею, не сводит глазищ со счетчика — по-правильному, с таксометра. Тоже волнуется, тоже думает о школьных деньгах. Она Жене сказала, что деньги, отпущенные на рассаду, взяты из особого фонда. Из средств, вырученных за металлолом и макулатуру. Вот Зоя и терзается, проявляет сознательность.

В кармане у Жени лежит вполне приличная сумма для расплаты с водителем, но все-таки неспокойно. Что, если в торжественную минуту прибытия все же придется метаться по школьному двору. «Скорей, скорей! Кто одолжит полтинник?»

Тебя же назовут недотепой.

Почему — недотепа? Пусть, если верить водителю, на такси недавно здо́рово снизили цены, но все равно цифры на счетчике меняются со скоростью звука. Щелк-щелк… Задумаешься — копейка! Порассуждаешь вслух — чуть не пятак! И какие копейки? Трудовые. Из особого фонда. Все классы старались, работали. Для общей пользы. А таксометр ни с чем не считается. Знай себе тикает, щелкает не только во время хода машины, но даже при задержке у светофора.

Сколько раз Таня жалостно умоляла Женю: «Щади свои нервы! Они осуществляют связь организма с внешней средой».

Попробуй-ка пощади! Да еще в такой внешней среде, где только и слышится: щелк-щелк!

Однако до школы осталось уже немного. Вон на углу стеклянная будка с мороженым. Вон кинотеатр и магазинчик, торгующий керосином (по воскресным дням до пяти). Жене приятно промчаться мимо этой жалкой витриночки, восседая на переднем сиденье голубого шикарного такси.

Ага, обогнали Валентину Федоровну. Быстро-быстро перебирает ногами, локти прижала к бокам, того и гляди, побежит. Наверное, пришлось отлучиться после занятий, а теперь неудобно: преподаватель — и вдруг опоздал.

Между прочим, даже неплохо, что Валентина Федоровна задержалась. Она как раз подойдет к школьным воротам, когда Женя успеет въехать во двор, выгрузить на асфальт рассаду и отпустить такси. Женя второй раз скажет Валентине Федоровне: «Когда я кого подводил?»

Ух, она и будет довольна!

Странно, что в дверь «Гастронома» зашли Лида и Вера. Неужели отпросились у РСУ, освободились от сегодняшнего аврала? Была бы с ними Таня Звонкова, Женя бы крикнул: «Желаете прокатиться? Только с условием: сесть осторожно, сразу подобрать ноги.»

Но Таня не выйдет. Она больна. Кажется, ничего опасного.

Была бы здорова, наверняка бы работала — наводила окончательный блеск в кабинете врача. Там ремонт закончили в первую очередь. Женя еще в прошлое воскресенье, когда отмывали кисти, обещал помочь притащить из столярки починенную кушетку. Хохоту было! Таня очень смешно рассказала, как, войдя в мастерскую, испугалась скрипа этой черной кушеточки. Вот трусиха! Приняла Женю, вздремнувшего в укрытии за фанерой, чуть не за жулика.

Пора крикнуть шоферу:

— Стоп!

Женя удовлетворенно сверился со счетчиком и зашагал отворять ворота.

Все шло отлично. Въехали го двор, выгрузились без единой потери, вежливо распрощались с водителем. Женя отослал Зойку и Лапина доложить Круминю о прибытии. Сам остался караулить рассаду, а заодно подстеречь Валентину Федоровну. Почему не порадовать человека? Она, как вошла во двор, мигом к Жене:

— Уже? Вот молодец!

Видно, все-таки волновалась.

— А что особенного? — приосанившись, сказал Женя.

И тут сверху, из окна четвертого этажа, — вот уж что называется гром с неба! — раздался голос Алеши Рязанцева. Не голос, а вопль:

— Где ты скрывался, вредитель?

Что за вредитель, Женя не разобрал. Минуту спустя Рязанцев, в фартуке, в шапке, состряпанной из газеты, выскочил на крыльцо и сразу стал заикаться. Тоже тип! То заваливает тебя просьбами, то без всякой причины злится так, что получается дефект речи.

— К-ку-да т-ты, б-бес-совестный, см-мылся?

Это, несомненно, относилось к Жене. Взбешенный Рязанцев бросился прямо к нему, с длинной щетинной кистью, устремленной вперед, словно копье.

Наверняка случилось нечто необычайное. Наверняка ЧП!

— Что он сделал? — спросила Валентина Федоровна, схватившись за сердце.

— Н-нап-прас-сно гот-товились к мит-тингу. В-ваш П-пер-рчи-хин в-все п-погуб-бил.

Женя Перчихин считал: выдержать характер — значит обойтись без расспросов. Он поднимался по лестнице, не проронив ни звука. Рядом постукивала каблучками Валентина Федоровна, поодаль следовал Рязанцев. Лицо у Рязанцева было каменным. Длинную щетинную кисть он держал наперевес, будто винтовку.

Сверху раздался голос Пети-Подсолнуха:

— Ведут!

Женя догадывался, что ЧП каким-то образом связано с порученными ему кистями. С кистями и керосином — чтоб ему ни дна, ни покрышки! Предчувствие подтвердилось. Костя Юсковец, начальник РСУ, пробасил, как настоящий начальник:

— Марш в зал. Полюбуйся на стены.

Зал оказался почти пустым, ничто не предвещало завтрашний митинг. Любоваться, несомненно, полагалось теми двумя стенами, по которым сегодня успели пройтись краской.

Женя слышал, как Рязанцев, уже перестав заикаться, процедил Валентине Федоровне:

— Лохматы, как ваш Перчихин.

Невольно проведя рукой по своей встрепанной шевелюре, Женя подошел ближе к стене; ее маслянисто поблескивающая поверхность и впрямь немного лохматилась. То есть не лохматилась, нечего врать! Просто была слегка облеплена волосками.

Волоски эти, если верить свидетельству агента по снабжению (он же Петя Корытин), выползали из кистей, словно живые. Теперь многострадальный снабженец пытался подремонтировать похудавшие, «спавшие с тела» кисти. Обматывал их проволочкой, кряхтел:

— Нагрузочки у меня хватает.

Костя сказал:

— Не спасешь. — И грозно глянул на Женю. Однако, прежде чем приступить к допросу, отвлекся и заорал на весь зал: — Опять? Я же всех вас погнал по домам. Я же предупреждал: не дотрагиваться!