В этот момент происходит наплыв, как при помощи телеобъектива, и я узнаю человека на берегу: это спасатель из бассейна «Белого дома», и он улыбается и машет мне вслед, точно я — его лучший друг, уезжающий на поезде.

Кажется, я и проснулся с воплем «Спасите!..». Оказалось, пока я спал и видел сны, прибыл ещё один грузовик с досками, и теперь его разгружали с ещё большим грохотом, чем первый. Вдобавок кондиционер опять не работал, а когда я, весь в поту, все ещё под действием снотворного, дотащился до душа, воды по-прежнему не было.

Самое время для отпуска — не только для моих мозгов, но и для меня в целом.

Утром, едва войдя в офис, я попросил Вики заказать мне билет в Гоа[80].

— Обратный можно не брать, — добавил я.

«СРОЧНО УЛЕТЕЛ В ГОА», — написал я большими буквами на листе бумаги и отправил это послание по факсу нашему партнёру в Бомбее, вслед за чем Джордж с необычно большой для себя скоростью отвез меня в аэропорт, словно спешил поскорее сбыть меня с рук.

— Гоа вам понравится, сэр, — пообещал он. — Там много христиан. Там почти все — христиане.

— Я вообще-то не в паломничество собрался, — заметил я. — Мне необходимо отдохнуть от ужасов «Белого дома».

Мы остановились у перекрёстка, Джордж запустил пятерню в свои сердитые волосы.

— А вот у меня отпуска не было уже много лет, — пожаловался он.

— Вот и отдохнёшь, пока меня не будет, — утешил я.

Из-за того, что дело происходило в сезон муссона, в Гоа было не много христиан; там вообще почти никого не было. Я чувствовал себя единственным туристом в городе — и наслаждался этим почти целую неделю. Окно моего номера выходило на пляж, тревоживший меня своим разительным сходством с тем, что приснился мне перед поездкой. К счастью, вывешенные на пляже гирлянды красных флажков предупреждали о том, что купаться опасно. К несчастью, в отеле был факсовый аппарат, и когда я только-только начал отходить от всех своих стрессов, по мою душу пришёл удивительно решительный факс: «Прибудьте в Бомбей к завтраку».

Бомбей мне вообще-то нравится. Это настоящий город, не то что Дели — сплошная окраина, занятая одной политикой. Бомбей — город-космополит, энергичный и уверенный в себе. Это — настоящие ворота в Азию[81]. Наш бомбейский офис работал куда успешнее делийского; большинство наших клиентов в Бомбее вели себя вполне профессионально, — достаточно сказать, что некоторые из них даже платили по счетам!

В Бомбей меня вызвали на встречу с потенциальным заказчиком, который вел свои дела из старой бомбейской тюрьмы. Правда, это массивное здание переделали под офисы, над ним все ещё витал сильный дух узилища.

Президент компании не пожелал встретиться с нами, хотя сам же и пригласил нас на встречу; вместо этого нам передали аудиокассету с его мыслями и препроводили в обшитый массивными деревянными панелями зал заседаний, — вероятно, некогда это помещение занимал начальник тюрьмы. Кассета, выданная нам, не была тягучей, хотя как раз унылому монологу заказчика не повредил бы некоторый комический момент. Зато она была ударной и скрипучей — типичный образчик бюрократического красноречия. Битый час мы слушали речь начальника, который оказался мастером самоповторов, королем банальностей и султаном велеречивости. Особенно запомнилась мне одна фраза, которую он повторил не один раз — что ему нужна реклама, которая «переживет историю».

История его компании, в свою очередь, была довольно пестрой. Начиналась она как частная торговая фирма, принадлежавшая одной английской семье; затем в ней происходили многочисленные изменения, включая и переход фирмы к индийским владельцам, деятельность фирмы всё расширялась, охватывая разные, зачастую никак не связанные между собой области, от ловли океанического тунца до производства трехколесных авторикш[82]. Для того, чтобы выразить многогранность компании и соответствовать мечтам ее главы о вечности, я выбрал образ пирамиды. Неделю спустя мы вернулись в тюрьму с готовым планом рекламной кампании.

На сей раз мы встретились с президентом во плоти. Он оказался низеньким, аккуратно одетым человеком, который, пока мы объясняли свою концепцию рекламной кампании, усердно строчил благодарственное письмо министру. Только когда я встал, чтобы показать эскизы и дать пояснения, он обратил на нас внимание:

— Простите, мистер Кёрли, — перебил он меня, когда я поднял первый эскиз, — но я должен сообщить вам, что пирамиды уже использовались в прошлом.

Я был поражен. Ведь я спрашивал всех в нашем агентстве, и никто не припомнил рекламу с пирамидой.

— Кем они использовались, сэр? — спросил я.

Прежде чем ответить, он величественно обвел комнату взглядом.

— Египтянами.

За несколько лет до описываемых событий, в Куала-Лумпуре, я представлял рекламную кампанию для государственной авиакомпании. Среди выбранных мною слоганов был девиз «Золотое сердце Востока». Как показало исследование, очень многие иностранцы более чем приблизительно представляют себе, как найти на карте Малайзию и не знают, что она состоит из двух территорий[83], так что моя рекламная фраза должна была, с одной стороны, намекнуть на местоположение страны, а с другой — подчеркнуть гостеприимство и комфорт, которыми авиакомпания по праву гордилась. Так вот, когда я прочитал этот слоган, меня перебил один из представителей авиакомпании:

— Сэр, боюсь, что эту фразу уже кто-то использовал.

— В самом деле? Мы проверяли везде, по всему миру… — попытался возразить я.

— Сэр! Вы что же, хотите сказать, что я лгу?!

— Вовсе нет. Просто мне интересно, кто же использовал этот девиз прежде.

— Оксфордский университет, Англия.

— Оксфордский университет?..

— Да, сэр! — Он выпятил грудь. — Я был в Оксфорде.

«Почти целый день?» — хотелось спросить мне. Вместо этого я осведомился, с какой стати Оксфорд вздумал бы объявить себя золотым сердцем Востока.

— Так вы называете меня лжецом! — вскричал мой оппонент.

Я покачал головой.

— Да нет же. Просто не могу понять, почему Оксфорд мог назваться золотым сердцем Востока. Он ведь довольно далеко от Азии.

— Этого, сэр, я не знаю, — но по крайней мере, как мы с вами только что установили, ваша фраза уже была использована ранее.

А я и не заметил.

Я покинул бомбейскую тюрьму озадаченный не меньше, чем тогда в Куала-Лумпуре, и сразу взял такси до аэропорта. Шел дождь[84], превращавший улицы в реки, а уличное движение в стоп-кадр. Водитель постоянно сворачивал на какие-то боковые дороги и всё время переспрашивал, во сколько вылетает мой самолет. Каждый раз, когда я называл время вылета, он цокал языком или говорил «ай-яй-яй!..», отчаянно гудел сигналом и сворачивал в очередной переулок, отчаянно пытаясь выбраться из пробок. В аэропорт мы прибыли за пять минут до окончания посадки.

Единственная стойка регистрации была окружена разъяренной толпой. Я протолкался сквозь нее и протянул билет.

— На Дели? — спросил клерк.

— Да, но я уже почти опоздал! Поскорее, пожалуйста!..

Он улыбнулся. Было очевидно, что ничего страшного в моем опоздании нет. Тут же я узнал, почему:

— Сэр, боюсь, что ваш рейс задерживается на неопределенный срок по техническим причинам.

Как мне объяснили позже люди, постоянно летавшие «Индийскими авиалиниями», это скорее всего следовало понимать, как «Ваш самолет разобрали на запчасти, которых вечно не хватает».

— «Неопределенный срок» — это сколько? — спросил я.

— Простите?..

Толпа вокруг совсем расшумелась, так что и мне пришлось орать, чтобы он услышал: