Из астрономов Парижской обсерватории особенно сильное впечатление произвели на меня пионеры фотографировании звезд — братья Поль и Проспер Анри.

Вспоминаю курьезный случай, который произошел в день первого знакомства с ними.

Как-то в звездную сентябрьскую ночь Ганский привел меня в их павильон в обсерваторском саду и представил. Астрономические знаменитости в один голос сказали мне с чисто французской галантностью:

— Очень рады познакомиться с вами. Много о вас слышали.

Я был в восторге.

«Неужели, — подумал я, — две небольшие статьи в итальянском спектроскопическом журнале получили такую известность?!»

Братья Анри любезно показали свои астрографы — камеры для фотографирования звезд, — несколько звездных негативов к некоторые предметы для наблюдения в павильонах и лабораториях. Прием братьев Анри меня очаровал. Поблагодарив хозяев и попрощавшись с ними, мы ушли.

Когда были уже на улице, Алексей Павлович сказал;

— А знаете, что они спросили, когда вы отошли несколько в сторону?

— Нет, не знаю. А что?

— Они спросили меня: «Как его фамилия?»

В конце мая 1898 года Жансен собирался в селение Шамони, у подножия Монблана. На вершине его — на высоте 4810 метров над уровнем океана — была построена прямо на снегу деревянная обсерватория.

История этой обсерватории очень интересна. Жансен попросил Эйфеля, знаменитого строителя Эйфелевой башни, возвести на вершине Монблана обсерваторию. Эйфель в поисках основания под строение пробил туннель на глубине 15 метров под самой вершиной. Но наткнуться на скалу, как он предполагал, не удалось, и строить обсерваторию Эйфель отказался, заявив, что она будет неустойчива.

Но Жансен был человеком упрямым и обсерваторию все-таки построил — небольшое деревянное здание, напоминавшее железнодорожный вагон. К крыше оно было скошено и в сечении походило на трапецию. На крыше неподвижно закрепили астрономическую трубу, направленную к Северному полюсу. Перед ней установили плоское зеркало. С его помощью можно было направлять в трубу свет любого небесного тела.

Но Эйфель оказался прав. Здание все-таки сползло вниз. Когда я отправился на обсерваторию, то, по совету Жансена, должен был с помощью отвеса проверить наклон стен. В письме-инструкции по работам на Монблане, которое у меня хранится по сей день, даже есть небольшой чертежик, сделанный собственноручно Жансеном, на нем показано, как проверить наклон.

Но, прежде чем говорить о наблюдениях, которые мне довелось вести с обсерватории Монблана, я остановлюсь на одном интересном эпизоде.

В ноябре 1899 года Жансен сделал мне заманчивое предложение. Ожидался поток падающих звезд Леонид. Их удалось до тех пор наблюдать лишь три раза, с промежутками в 33 года.

Для наблюдения этого редкого явления Жансен посоветовал мне лететь на воздушном шаре, так как чем выше находишься над землей, тем яснее видны звезды.

Шар, на котором я должен был лететь, гондолу и все принадлежности делали в Париже.

В ночь на 15 ноября 1899 года-60 лет назад — шар «Аэроклуб» с двумя пилотами, членами парижского аэроклуба графом де ля Во и де Сэн Виктором, химиком Леспио и мною поднялся в воздух. Ночь была очень пасмурной. Но через несколько минут мы были выше тумана, который покрывал землю слоем толщиной в 200 метров. Небо было совершенно чистым. Я стал просматривать его со стороны созвездия Льва.

И вот упала одна звезда, затем другая, третья… Я не мог оторваться от этого зрелища. Поток Леонид все увеличивался. До 6 часов утра мне удалось увидеть 91 падающую звезду. К сожалению, значительная часть, небосклона была скрыта от меня шаром. Можно предполагать, что без этой помехи я увидел бы не менее двухсот падающих звезд.

Так мне посчастливилось наблюдать редчайшее явление природы.

А теперь об экспедиции на Монблан.

Основным назначением обсерватории на Монблане, по мысли Жансена, было изучение Солнца. В то время еще не было известно, есть ли на Солнце кислород, так как кислород земной атмосферы вуалировал в спектре Солнца те линии, которые могли происходить от кислорода солнечного. Чтобы ослабить действие в наблюдаемом солнечном спектре кислорода земной атмосферы, надо было подняться на возможно большую высоту и изучать оттуда спектр Солнца.

В начале зимы Жансен вызвал меня к себе и сказал:

— Было бы хорошо, если бы вы построили специальный дифракционный спектрограф и летом будущего года отправились с ним на обсерваторию Монблана, чтобы сфотографировать оттуда спектр Солнца.

Ни минуты не колеблясь, я дал согласие.

Спектрограф-прибор, предназначенный для «записи» — фотографирования — спектра небесных тел. Каждый знает, что световой луч многоцветен. Но его можно разложить на составные части. Тогда он будет напоминать радугу, только более отчетливую. Это и есть световой спектр. Солнечный луч, который попадает в спектрограф при помощи призмы, разлагается на составные части и фотографируется.

Жансен предложил вычертить прибор, купить в Париже дифракционную решетку и с помощью обсерваторского механика и столяра построить спектрограф. Работа шла очень быстро, и к весне все было готово.

Я был на вершине Монблана в 1899 году два раза.

Первый раз пробыл там двое суток, второй — целую неделю одновременно с Ганским.

У Алексея Павловича Ганского была на Монблане, по заданию Жансена, другая работа — исследование солнечного излучения, или, как говорят физики солнечной постоянной.

Мы с Ганским поехали по железной дороге в город Шамони. Оттуда в те времена начинался пешеходный подъем на вершину Монблана.

Жансен, приехавший также в Шамони, пригласил для нас опытного проводника и семерых носильщиков. Кроме наших инструментов, носильщики несли запас продовольствия и тёплую одежду.

Итак, в одно прекрасное летнее утро наша партия из десяти человек выступила в поход. В первый день мы прошли приблизительно полпути и заночевали в горном домике-приюте Гран-Мюле. После ночевки, рано утром отправились дальше и к середине дня были уже на вершине Монблана. Пришли совершенно бодрыми, в отличие от некоторых туристов, которые являются на Монблан с горной болезнью, не могут есть и тем более работать.

Надо сказать, что Алексей Павлович сроднился с альпийской вершиной. В начале каждого лета его туда тянуло непреодолимо. Он с большим желанием отправлялся каждый раз на Монблан и наблюдал там солнечное излучение.

Казалось. Ганский не замечал ни плывущих под нами облаков, ни разреженного воздуха; чувствовал себя как дома. Поглядывая на Алексея Павловича, я с восхищением думал: «Вот поистине хозяин Монблана!» и невольно старался во всем ему подражать.

Мы чувствовали себя на высоте превосходно, чем немало удивляли наших проводников и приходивших туристов.

От горной болезни мы ничуть не страдали. Проводники говорили нам, что на вершине нельзя много есть. На это мы отвечали:

— Откупорьте нам еще баночку консервов.

Работа наша кипела. Ганский определял силу солнечного излучения, я сделал много снимков теллурических линии солнечного спектра, линий, которые происходят от поглощения света газами земной атмосферы и значительно усиливаются с приближением Солнца к горизонту.

Работа с Ганским доставляла мне большое удовольствие. Он был пытливым исследователем, по-настоящему влюбленным в свое дело.

Мне еще раз в жизни довелось вести астрономические наблюдения совместно с Алексеем Павловичем.

Это было весной 1906 года. Я тогда уже был сотрудником Пулковской обсерватории. Мы с Ганским обратились в Академию наук с предложением послать экспедицию в Крым для исследования зодиакального света и изучения качеств изображений. Зодиакальный свет представляет собой остатки той туманности, из которой образовалось Солнце и окружающие его планеты. Поэтому изучение его весьма важно для решения проблемы о происхождении Солнца и планет. Академия наук назначила Ганского начальником экспедиции, а меня включила в ее состав.