Приучая ее к смирению, игумения брала с собою мать Феофанию при разъездах, и она должна была, подъехав к домам, исполнять служительские обязанности — спрашивать, принимают ли хозяева. Для научения правильному церковнославянскому чтению и выговору, ее поручили старице грубого обращения, строго выговаривавшей ей за каждую ошибку. Трудно было привыкать ей к постоянной пище отшельниц — щам с сырой капустою на зеленом постном масле и гороху. Однажды, изнемогая от этой пищи, мать Феофания собралась после ранней обедни пить чай, как вошла игумения и сказала: "Вы не так еще молоды и слабы, чтоб давать себе такое послабление". Любимым послушанием матери Феофании было чтение в церкви, которое исполняла она замечательно. "Словно каждому слова раздает", говорили монахини. "Пойдем в церковь; сегодня Готовцева будет читать" — говорили миряне. Она имела надзор за пением и чтением и была сама, как живое правило и устав. Подвиги ее были неустанны. Она не пропускала ни одной церковной службы; на правиле читала со слезами; чреду заупокойной псалтири отправляла ночью, заменяя других. Работала на пекарне, копала огороды, носила в ушатах воду из реки на трапезу. Кроме того, она завела в монастыре и поддерживала рукоделья — ковровое, золотошвейное и живописное. И, провидя духовную высоту, которой может достичь Феофания, игумения продолжала смирять вольную чернорабочую послушницу. Прежние названия — дворянки, превосходительной, француженки — были забыты, и в монастыре звали Феофанию "Монастырский Златоуст" — или — "наша Белокаменная".

Однажды к воротам монастыря подъехала карета, из нее вышла Анна Сергеевна и спросила у привратницы, может ли она видеть г-жу Готовцеву. В это время мать Феофания с другой послушницею подымалась в гору с ушатом воды. Привратница молча указала на нее рукою. Анна Сергеевна, принимая ее за работницу, подошла к ней. В эту минуту Феофания подняла глаза и бросилась в объятия сестры. Анна Сергеевна приехала к ней, чтоб разделить ее судьбу. Приняв пострижение с именем Маврикии и затем схиму, она явила в себе удивительный пример отвержения всего земного. Полная противоположность неутомимой, деятельной, любознательной, хозяйственной матери Феофании, она тяготилась всеми внешними заботами; деньги свои она поручала сестре, и, раздавая скоро все бедным, просила "вперед". Однажды, в церкви к ней прибежали сказать, что ее келлия горит. "Когда все кончится, сказала она, не смущаясь, придите мне сказать". Пребывая в молитвенном состоянии и занимаясь вышиванием параманов и схим для монашествующих, она достигла глубокой старости. Кроме Анны Сергеевны, еще три родственницы последовали примеру матери Феофании.

После пятилетнего пребывания в монастыре Господь послал матери Феофании великую отраду — спостницу, собеседницу и сомолитвенницу, с которою она прожила душа в душу до самой смерти.

Воспитанница графини Анны Орловой-Чесменской, Мария Крымова — с ранних лет тосковала по Боге и отдавалась тайной молитве. Посещения с графиней старцев-подвижников еще сильнее вкоренили в душе ее благое семя. Красавица, прекрасно образованная, она страшно скучала при блестящих выездах и приемах, куда являлась с графинею; божественная ревность жгла ее, и ни насмешки, ни препятствия не могли поколебать ее сердца, издавна предавшегося Богу. После пятилетних настояний, она в 1824 г. вступила в Горицкий монастырь, славившийся строгостью и духовными старицами. Она казалась там ангелом, слетевшим с неба. По брошенному жребию, она была отдана в научение матери Феофании, и ее духовная жажда нашла себе исход в подвигах.

Имея прекрасное контральто, она была определена на клирос; кроме того, подавала кушанье на трапезе, и, с матерью Феофаниею, месила квашню в хлебной и носила щебень к стройке собора. Вскоре она была пострижена с именем Варсонофии. Ее постигла болезнь ног, не оставлявшая ее до смерти. Тогда ее послушание было заменено перепискою святоотеческих книг. Душа ее была невинна, как у младенца, и не знала она зла в людях. Все, получаемое от графини Орловой, она отдавала обители; лакомств не ела, но собирала их про запас в шкаф и оделяла детей, которые были ее друзьями. Милостыни ее были велики и трогательны. Всю жизнь неотлучно находясь при матери Феофании, она была ей верным другом и помощницею, как мать Феофания была ей твердою опорою.

В 1823 г. мать Феофания сопровождала игумению в Петербург. Здесь она представлялась членам царской семьи и в последний раз видела императрицу Марию Феодоровну, которая опять предлагала матери Феофании занять место начальницы Екатерининского института, не снимая монашеского сана. В 1835 г. мать Феофания с матерью Варсонофией ездили в Воронеж и Задонск на богомолье; в этих городах они видели преосв. Антония и затворника Георгия. Оба назвали мать Феофанию игумениею.

Назначенная ризничею, мать Феофания обогатила ризницу многими превосходными облачениями, изготовленными трудами сестер, под ее присмотром.

Кроме того, обучившись сама у иконописца живописи масляными красками и вслед затем обучив ей своих келейниц, мать Феофания расписала иконостас в одном из монастырских храмов, посылала также образа в Петербург и на вырученные деньги украшала ризницу.

Поступив в монастырь, мать Феофания отказалась от состояния, но желала сохранить пенсию за заслуги мужа, которую она расходовала на помощь монастырю и на милостыню. В 1836 г. она обратилась к Государю Николаю Павловичу с ходатайством сохранить ей пенсию по пострижении, на что и последовало соизволение.

8 ноября 1837 г. в день рождения дочери своей, мать Феофания пострижена в мантию.

Как старая ветвь со множеством веток, которую нельзя без боли отнять от дерева — срослась мать Феофания с Горицким монастырем. Высокий пример и постоянная ревность в жизни воодушевляли сестер; ее поучительные речи, исполненные глубокой веры, теплоты и твердости, вразумляли их, а высокое обаяние, веявшее от ее цельной прекрасной личности, составляло отраду и утешение монастыря, который гордился матерью Феофаниею. Тут, в благословенном уединении, она надеялась окончить свои дни, а между тем Господь судил иначе.

Данными ей от Бога дарами должна была она послужить сложному, тяжкому и святому делу. Для этого дела трудно было отыскать более подходящую инокиню. Ее неутомимая деятельность, твердость воли, жизненная опытность, умениие обращаться с людьми, до всего доходившая распорядительность, презрение к себе, аскетическое понимание, нравственная выносливость и способность переносить самые жестокие обстоятельства, наконец, ее доброжелательная природа и та глубокая любовь и доверие, которые она вселяла во всех соприкасавшихся с нею, — все эти качества, помимо еще ее искреннего благочестия и духовной славы, окружавшей ее имя — указывали на нее как на превосходную настоятельницу. Еще в первые годы ее пребывания в Горицком монастыре арх. Феофан видел во сне невыразимо прекрасное место, и на нем много обителей, которые ему называли по имени. "А эти кто, незнакомые мне?" — спросил он. "Это Петербургские", был ответ. Тогда не могли понять этого предзнаменования.

В 1845 году Император Николай Павлович повелел восстановить Петербургскую женскую обитель, основанную в 1744 г. Императрицею Елисаветою Петровною и обращенною Екатериною II в воспитательное общество благородных девиц (носящее и поныне название Смольного Монастыря). В настоятельницы несуществующего еще монастыря митрополит петербургский Антоний представил мать Феофанию, как хорошо известную ему инокиню "отлично хороших качеств, ревностную в богослужении, неутомимую в трудах и послушаниях, примерную в житии и кротости нрава".

Предварительно был послан в Горицкий монастырь викарий, чтоб лично видеть мать Феофанию здоровою и действующею, чтоб отрезать ей путь ко всем отговоркам на слабость и нездоровье.