Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Велик аллах! — согласным хором ответили мюриды своему ишану. Они больше не задавали вопросов, убежденные в том, что все продумано и подготовлено людьми, значительно более умными и опытными, чем они, простые деревенские богатеи. А Исмаил Сеидхан поучал своих учеников, как действовать в ближайшие дни.

— Нужно, чтобы все почтенные и состоятельные люди объединились на борьбу с заразой, вступили в общество «Улема». В Ширин-Таше призывать к этому должны вы — пятеро. Рассказывайте всем о поругании правоверной религии большевиками, о том, что большевики осквернят мечети, заставят всех есть свинину, заставят сделать всех жен общими, а того, кто не согласится на это, подвергнут унижениям и притеснению. Надо всемерно разжигать священную ненависть правоверных мусульман к осквернителям нашей религии — к русским и нашим собственным отступникам от святого ислама.

— Истинно! Истинно! — согласно кивали головами мюриды.

— Особо обратите свое внимание на батраков и издольщиков, работающих у вас. В конечном счете, воевать с неверными придется им. Надо так раскалить в правоверных ненависть к новой власти, к большевикам, чтобы все мусульмане, начиная от самых бедных, поднялись на защиту корана и шариата. А вам, почтеннейший Сеид Гияс, — обратился Исмаил Сеидхан к мулле, — надо во время каждой вечерней молитвы обращаться к правоверным с проповедями, раздувая в них пламя желания пострадать за веру. Ежедневно напоминайте о том, что каждый погибший в битве с неверными в дни священной войны войдет в райские сады, и прекрасные гурии рая будут наградой храбрецу. Но мы с вами еще отдельно поговорим о тех мыслях, которые надлежит в эти дни преподать правоверным.

В эту ночь гости поздно покинули дом Тургунбая Уже далеко за полночь Баймурад запер ворота за Сеидом Гиясом. Мулла ушел самым последним, после обстоятельной беседы с Исмаилом Сеидханом с глазу на глаз.

Только оставшись наедине с ишаном, Тургунбай решился обратиться к нему с просьбой, которая целый вечер не давала ему покоя.

— Светоч веры, — заговорил он, когда дверь за Сеидом Гиясом закрылась, — позвольте недостойнейшему из ваших верных мюридов обеспокоить вас своей ничтожной заботой.

— Говори, — милостиво разрешил ишан. — Я тебя выслушаю и помогу. Говори.

Исмаила Сеидхана клонило ко сну. Усталое тело просило отдыха. Сказывался многоверстный путь верхом от Шахимардана до Ширин-Таша. Веки, будто смазанные клеем, неудержимо слипались, комната, казалось, плавала в тумане и даже голос Тургунбая звучал откуда-то издалека.

Но ишан Сеидхан хорошо знал, что собой представляет Тургунбай. Он не сразу остановил на нем свой выбор, когда думал, в чьем доме создать сегодняшнюю беседу с мюридами. Однако в конце концов избрал Тургунбая. И личные наблюдения, и отзывы людей, знавших Тургунбая, — все говорило о его фанатичной религиозности, суровой замкнутости и жестоком решительном характере. Такой человек всегда нужен, особенно в нынешнее неустойчивое время. И, с трудом раскрывая слипающиеся глаза, Исмаил Сеидхан повторил:

— Говори, что тебя печалит.

Присев на край ковра рядом с ишаном, Тургунбай рассказал ему все, что услышал сегодня от Баймурада. Узнав, что Тургунбай на три года отпускал дочь в Ташкент, Исмаил Сеидхан укоризненно покачал головой, но не прервал рассказа своего мюрида. Когда, закончив свою жалобу, Тургунбай горестно замолк, ишан спросил его:

— Значит, ты послал кузнеца с сыном в Турт-Агач? Долго они там пробудут?

— Не больше недели, светоч веры, а могут и дней за пять все сделать. Саттар-кузнец — вероотступник и смутьян, но работать умеет.

— То, что сыну кузнеца понравилась твоя дочь, случайность. Ее легко исправить. Опаснее всего то, что в Ширин-Таше живут такие люди, как Саттар-кузнец. Они, как язва, разъедают наш мусульманский мир. Они страшнее русских, страшнее всех неверных. Если русские бунтовщики и такие отступники от веры, как Саттар, соединятся, мир ислама погибнет. Вам надо избавиться от Саттара-кузнеца.

Тургунбай безнадежно махнул рукой.

— Он тут всей голью верховодит. Не он нас, а мы его боимся. Без вашей помощи, святой отец, мы бессильны.

Ишан с презрительным сожалением посмотрел на Тургунбая. Резкое слово готово было сорваться с губ Сеидхана, но, помолчав с минуту, он вместо укоризны спросил своего, уныло повесившего нос мюрида:

— В каком возрасте твоя дочь?

— Она уже взрослая девушка, учитель. Моя Турсуной была почти невеста, когда умерла ее мать, а тому уже минуло три года.

— Где она сейчас?

— Здесь, в доме. Удостоите взглянуть?

— Позови!

Тургунбай, несмотря на тучность и природную неповоротливость, быстро, как юноша, вскочил на ноги и выбежал во двор.

Глаза ишана засверкали от восхищения, едва лишь он взглянул на Турсуной. Взволнованная девушка стояла без паранджи с открытым лицом. На ее длинных ресницах дрожали капельки слез.

Только что впервые в жизни девушка не захотела подчиниться отцу. Тургунбай требовал, чтобы дочь пошла к ишану без паранджи, но Турсуной категорически отказалась. Вначале Тургунбай торопливым шепотом уговаривал ее, затем так же шепотом начал ругаться, но видя, что ничего не помогает, ударил дочь по щеке.

Девушка, напуганная яростью отца, готового в угоду ишану убить дочь, подчинилась требованию Тургунбая. Сейчас она стояла перед ишаном, раскрасневшаяся от волнения и перенесенного оскорбления, готовая каждую секунду расплакаться, и от этого еще более прекрасная.

Исмаил Сеидхан был поражен красотой девушки. Он бесцеремонно разглядывал Турсуной взглядом знатока, понимающего толк в женской красоте. Слезы на глазах девушки ишан приписал смущению и робости, которые, по его мнению, испытывала Турсуной при встрече с ним. Не спуская восхищенных глаз с девушки, он ласково проговорил:

— Не бойся меня. Я всего лишь скромный служитель бога. Подойди поближе. Ну, подойди.

Но девушка оставалась неподвижной.

Тургунбай злыми и одновременно испуганными глазами смотрел на дочь. Неподвижность девушки, ее смущение и испуг казались Тургунбаю оскорблением, наносимым неразумной девчонкой святому старцу. Не спуская глаз с дочери, он зло проговорил сквозь стиснутые зубы:

— Ты что, оглохла? Подойди ближе.

Турсуной вздрогнула, как от удара кнута, и, сделав нерешительно два крошечных шага, вновь остановилась почти на том же месте, где стояла вначале. Тургунбай побелел от ярости.

— Подойди ближе. Еще ближе! — рявкнул он. Но ишан охладил рвение своего мюрида.

— Не надо кричать, почтенный брат Тургунбай. Твоя дочь ничем не провинилась. Скромность и стыдливость — самые драгоценные украшения девушки, — снисходительно проговорил он и снова ласково спросил Турсуной:

— Говорят, ты хочешь уехать в Ташкент. Правда это?

Девушка ничего не ответила.

— Правда это? — повторил Исмаил Сеидхан.

В голосе его не было раздражения, хотя он не привык повторять свои вопросы.

Тургунбай не верил своим ушам. Святой ишан, сам Исмаил Сеидхан, хранитель могилы святого Али, назвал его братом. Он так был поражен и обрадован, что даже не расслышал, как, еле шевеля губами, Турсуной ответила на вопрос ишана:

— В Ташкенте лучше. Там веселее…

Исмаил Сеидхан снисходительно улыбнулся, но затем заговорил вдохновенным тоном пророка.

— Ташкент теперь — гнездовье дьявола. Дьявол раскинул в этом городе все свои богомерзкие прелести, чтобы совлечь с пути, предначертанного аллахом, души всех нестойких в вере мусульман. Бойся, девушка, смрадного дыхания дьявола, хотя с виду дьявол и его слуги обольстительны. Знаешь ли ты, что ожидает отступников от веры, нечестивцев, оскорбляющих словами или делами могущество аллаха?

— Знаю, — замирающим от страха голосом ответила Турсуной.

— Отступившие от веры понесут жестокое, но справедливое наказание уже в здешней жизни, но еще более страшные муки ожидают их за гробом. Языки нестерпимого адского пламени будут постоянно лизать их тела. Пищей отступников будут ядовитые плоды, наполненные горячей золой, питьем — горячие зловонные помои. Знаешь ли ты об этом, девушка?

9
{"b":"237785","o":1}