Дойдя до конца своего участка, Алексей окликнул Мальяна и попросил его проследить за подозрительным стариком, если он появится на его участке.

— Ты по-узбекски хорошо понимаешь. Надо узнать, что этот святоша проповедует.

Ардо горячо пообещал:

— Хорошо, пусть только появится. Знаешь, что я с ним сделаю?

— Знаю, — рассмеялся Алексей.

— Как знаешь? Чего знаешь? Ну, как по-твоему, что?

— Зарэжешь, так, как у вас на Кавказе рэжут, — трагическим тоном сообщил другу Алексей.

— Иди ты… знаешь куда… — отмахнулся Ардо.

Алексей уже направился к себе, когда Ардо окликнул его.

— Погоди, Алеша! Совсем забыл! Саид приходил. Велел передать тебе, что в обеденный перерыв он обязательно придет на твой участок. Ты его подожди. Ладно?

— Ладно. Только ты смотри, не забудь передать и ему мою просьбу насчет старика, а он пусть передаст Чернышеву. Смотри, Ардо, не забудь!

Чтобы не тратить время и силы на хождение с места работы в табор, каждая бригада готовила себе обед около трассы. Уже с раннего утра вдоль всей дамбы горели костры. Колхозные повара кипятили чай. Густо заваренный и терпкий зеленый чай в остуженном виде прекрасно утоляет жажду. К полудню над строительством начинали носиться ароматы острой восточной кухни. Повара готовили обед для строителей.

Ровно в час дня (часы у всех десятников сверялись на вечерних летучках) каждый десятник на своем участке кричал:

— Перерыв! Кончай работу!

— Перерыв! — радостно подхватывали колхозники и, вытирая пот с лица, направлялись к котлам своей бригады. Около каждого котла было создано подобие летнего полевого стана. В большинстве случаев это были просто четыре крепко вбитые в землю кола, покрытые легкой камышовой крышей, прекрасно защищавшей от солнечных лучей.

Обычно каждая бригада звала Алексея обедать. Так было и сегодня. Но Алексей, отклонив все приглашения, остался ждать Саида.

Саид не заставил долго дожидаться. Едва лишь колхозники ушли обедать, как появился и он. Не поднимаясь на дамбу, он прошел прямо по руслу, то вспрыгивая на уступы, то спускаясь в глубокие котловины неравномерно выбранного дна канала.

Подойдя к высокому земляному столбу, в тени которого устроился Алексей, он сел рядом с ним, вынул из кармана лачку папирос «Пушки», угостил Алексея и закурил сам.

По молчанию Саида, по тому, как он, прикурив, глубоко затянулся и затем тщательно засыпал песком догоревшую почти до конца спичку, Алексей видел, что Саид встревожен еще сильнее, чем во время ночного разговора. Но Алексей молчал, предоставляя товарищу собраться с мыслями и самому начать разговор.

— Знаешь, Алеша, — наконец заговорил Саид. — В Бустоне нехорошее дело получается. У меня работают ворошиловцы. Они как раз в Бустоне квартируют. Там знаешь, что получается? Почти все мужчины колхоза уехали на канал. Коммунисты, комсомольцы — все уехали. Сейчас в Бустоне вся власть — полевод колхоза. Старый и, кажется, совсем дурак. Остальные все старики да женщины. А старики в Бустоне знаешь, какие? Ой, ой, очень нехорошие старики. Хороших стариков дома мало осталось, тоже на канал уехали. Не хотят дома сидеть, когда сыновья канал роют. А женщины в Бустоне совсем отсталые. Многие еще в парандже ходят. Мулла есть. Мечеть есть. Мулла говорит, что сюда ишан, очень святой ишан приехал и запрещает кладбище трогать. Всех совсем запугал. Потому и заявление написали, чтобы канал через кладбище не проводить. Я знаешь, что думаю, Алеша, — Саид в волнении положил руку на колено Алексею. — Я думаю, что здесь очень плохое дело могут сделать. Если мы обведем канал вокруг холма, то ведь левая дамба вся будет насыпная. Это ничего. Дамбу мы сделаем такую, что ее никакая вода не прорвет. Только уж если воде люди помогут. А такие найдутся. Вроде этого ишана. Тогда знаешь, что будет? Вода в канале ведь на восемь-десять метров поднимется, а поля с левой стороны все ниже лежат. Понимаешь, тут какой-нибудь мерзавец такого наделать может, что…

— А где бустонцы сейчас работают? На каком участке канала? — прервал товарища Алексей.

— Далеко, — махнул рукой Саид. — Где-то за Наманганом. Километров тридцать будет.

— А все же их надо известить.

— Уже известили. Сегодня утром туда ушел человек.

— А полевод — коммунист?

— Нет. Какой там коммунист! Совсем отсталый человек. Говорят, правление его убирать хочет. Весной заменят.

— А что говорят насчет стонов из мечети?

— В Бустоне все напуганы. Многие верят, что это стонут души тех людей, которые на холме похоронены.

— А ворошиловцы и краснооктябрьцы верят?

— Понимаешь, Алеша… Они бы, конечно, не поверили, если бы и услышали, но дело в том, что они ничего не слыхали.

— Как не слыхали?!

— Совсем не слыхали. Спали. Они ведь спят по бригадам. Одна бригада — в старой байской усадьбе, а другая — в двух домах, отведенных сельсоветом.

— Ну, и что же?

— Так они спали и ничего не слыхали. Их никто не разбудил.

— А других разве будили?

— Выходит, что разбудили. Постучали в калитки и покричали, что всех вызывают в правление колхоза. Очень многим стучали. Весь Бустон проснулся. А через пять минут в мечети на кладбище стоны начались.

— Да-а-а!! — протянул задумчиво Алексей. — Картина получается интересная. Очень интересная.

— Ну, чего делать будем? — горячо, в спешке начиная говорить ломаным русским языком, спросил Саид. — Совсем плохо дело получается. Завтра приедет депутат Верховного Совета, член правительства, спросит, почему у нас тут покойники стонут, живым жить мешают? Позор. На строительстве сотни коммунистов, а какие-то мерзавцы отсталых колхозников мертвецами пугают. Ворошиловцы сказали, что сегодня в Бустоне никто спать не будет, слушать будут. Говори, что надо делать?

— Кто там у них верховодит?

— Трудно понять. Говорят, что в Бустоне живет одни бывший мулла, да теперешний мулла, да совсем старый отец нынешнего полевода. Да еще один старик недавно из тюрьмы вернулся. С тридцать второго года сидел. Букет получается.

Алексей встал и несколько раз прошелся поперек раскопанного русла. Думая над чем-нибудь, он привык ходить и был искренне убежден, что это помогает правильно решить любую задачу. Саид внимательно следил за товарищем. Несколько минут прошло в молчании.

— Сделаем так, — заговорил Алексей, снова садясь рядом с Мухамедовым. — Ты пойдешь в Бустон, а я в мечеть. Ты будешь говорить с народом, а я возьму несколько человек колхозников и посмотрю, кто это с того света агитацию ведет.

— Ты с кем пойдешь?

— У меня в бригаде есть хорошие ребята. Я уже говорил с одним из них. Как ты думаешь?

— Ладно. Так и сделаем.

— А про старика тебе Ардо говорил?

— Говорил. Старика у меня ни вчера, ни сегодня не было.

Стемнело. Вечер выдался пасмурный. После полудня с гор понеслись быстрые облачка, а за ними, как армия за передовыми дозорами, потянулись тяжелые сизые тучи, и к закату на небе не осталось ни одного голубого просвета. Без сумерек, сразу, опустилась ночь. Черно стало на небе, темно, хоть глаз коли, на земле.

Сидя на том же месте, где в прошлую ночь студенты сторожили трассу, Алексей поджидал Алима и Аширмата. Рядом прикорнул Ардо. Неунывающий студент чувствовал себя не в своей тарелке. Несколько раз он с трудом подавлял в себе желание замурлыкать песенку или засвистеть, но вовремя спохватывался. Ни свистеть, ни петь было нельзя. Очень хотелось курить, но курить тоже не разрешалось. Ардо недовольно хмурился. Хоть бы скорей пришли Алим и Аширмат. Интересно, что Аширмат, пожилой и, кажется, нелюдимый, дружит с Алимом.

Мальяну живо представился бригадир кировцев. Аширмату давно уже перевалило за сорок. Высокий и широкоплечий с длинными узловатыми руками, он обладал почти нечеловеческой силой. Как все очень сильные люди, он был молчалив и, по мнению Ардо, добродушен.

Ему вспомнилось, как в день приезда кировцев на канал арба, тяжело нагруженная имуществом бригады, засела в дорожной выбоине. Лошадь, которой помогала вся бригада, выбилась из сил, пытаясь вывезти арбу на торную дорогу. Но все старания оказались напрасными. Арба засела прочно. Аширмат, ушедший вперед, чтобы выбрать место для стана, увидел заминку и поспешил на помощь.