— Что такое? — удивился Ланговой. — Откуда бьют? Из котловины меня рассмотреть не могли.

Подумав, он несколько раз затянулся, не зажимая папироску в руке. Снова стукнул выстрел. Пуля, пролетев значительно ниже, чмокнулась за спиной в стену гробницы.

Теперь Ланговой заметил вспышку выстрела.

«Не из котловины, а с горы бьют, — подумал он. — Но ведь там почти отвес. Странно».

Между тем в дальнем конце ущелья, за котловиной, загорелись костры. Самих костров было не видно. Их скрывали скалы, громоздившиеся у входа в ущелье. Но зато четко вырисовывались сами эти скалы и края ущелья, освещенные снизу пламенем нескольких больших костров. Красные, то затухавшие, то ярко разгоравшиеся всполохи кровянили темно-серые склоны ущелья. Эти багровые отблески не оживляли картину ночи, а, напротив, делали ее еще более мрачной, еще более зловещей.

— Товарищ командир! Где вы? — раздался за спиной Лангового чей-то громкий шепот.

— Здесь я. В чем дело? — так же шепотом ответил Ланговой.

— Товарищ комиссар приказал доложить, что в ущелье и на тропе слышен шорох. Похоже, идут…

Ланговой вскочил и кинулся к пулемету на тропе. Опустившись на траву рядом с Злобиным, он настороженно вслушивался в ночные шорохи, доносившиеся со дна ущелья.

Было совершенно тихо, если не считать шума воды в речке. Ни человеческого голоса, ни лязга оружия. Рассмотреть что-либо на тропе из-за темноты было совершенно невозможно. Но вот еле слышно прошуршал по осыпи свалившийся с тропы камень. Вскоре сорвался второй. И снова тишина. Вот покатился еще один и, видимо, не маленький. Сомнений не было. На тропе враги.

— Ваня! — наклонившись к самому уху Злобина, прошептал Ланговой. — Давай к Палвану. Зажигайте. Кидать без команды, когда заработает пулемет. Действуй.

Злобин исчез. Ланговой лег рядом с пулеметчиком, чтобы не упустить момент, когда нужно будет открывать огонь.

Из ущелья за котловиной донеслось несколько выстрелов, а затем раздались резкие, ревущие звуки карная. Видимо, там начиналось пиршество.

Но Ланговой разгадал нехитрый замысел врага.

«Внимание отвлекают. Дураков ищут, — подумал он. — Просчитались бандиты… Сейчас мы вас угостим».

Теперь командиру отряда уже казалось, что он слышит тяжелое дыхание ползущих по крутой тропе басмачей. Он положил руку на плечо первого номера. Красноармеец не двинулся, казалось, застыл у пулемета, но Ланговой почувствовал, как сразу напряглось все тело пулеметчика.

Тяжелый камень сорвался с тропы шагах в десяти от гребня. Ланговой сжал плечо пулеметчика. Пулемет коротко прострекотал и сразу смолк. С тропы послышались стоны, яростная ругань, и пулеметчик, убедившись, что враг нащупан, ударил длинной очередью.

Одновременно над обрывом, недалеко от гробницы, вспыхнул клубок пламени, взлетел и стал описывать в воздухе огромные круги, с каждым кругом разгораясь все сильнее и сильнее.

Это Палван крутил над головой свою «гранату». Пламя уже охватило весь напитанный керосином узел, и от быстрого вращения огненный шар сливался в один ярко полыхающий круг.

До Лангового донесся крик Злобина:

— Кидай, чертушко! Сам взорвешься!

Описав дугу, огненный клубок упал у выхода из ущелья в котловину и сразу развернулся в пылающий костер, ярко осветивший ущелье. К костру кинулись басмачи и принялись затаптывать пламя. Но навстречу им из огня грохнули взрывы гранат, и басмачи свалились прямо в горящую траву.

А в ущелье царила паника. Рассчитывая неожиданным ночным налетом захватить осажденную гробницу, Курширмат собрал к подножью скалы все свои силы. По тропе басмачи поднялись почти до гребня, а остальные в ожидании своей очереди залегли в ущелье.

Сейчас все это воинство ислама сломя голову неслось вниз по ущелью к селению, падало от беспощадного огня красноармейских пулеметов и винтовок. Гранаты у подножья скалы уничтожали тех, кого из-за крутизны обрыва не могли достать пулеметы.

Короток, но страшен ночной бой. Через четверть часа последний из уцелевших басмачей скрылся среди дувалов селения. В ущелье и на тропе остались только убитые и раненые. Много их было. Всю ночь часовые на скале слышали стоны и причитания раненых. Молитвы перемешивались с яростными проклятиями, ласковые слова, призывающие дорогих и любимых, со словами самой грязной ругани.

Отпор, данный банде, воодушевил красноармейцев, тем более что в отряде не было потерь. Победа всегда вдохновляет. Однако Ланговой, после того как закончился бой, ушел в мазар и при свете принесенной из жилища хранителя мазара «молнии» осмотрел стены. Выстрелы со склона горы беспокоили командира.

Через полчаса после окончания боя, тщательно завесив окна гробницы, Тимур Саттаров и Палван с несколькими красноармейцами стали выламывать кирпичи из толстых стен передней комнаты мазара. Командир отряда распорядился приготовить к утру амбразуры для пулеметов. Одновременно Ланговой приказал Кучерявому собрать всю имеющуюся на площадке посуду, наполнить водой и снести в гробницу. Работа закипела.

Убедившись, что Злобин до утра намерен быть у пулеметов на тропе и, следовательно, единственный путь из ущелья на скалу для басмачей недоступен, Ланговой вернулся в помещение с надгробием. Хотя свет лампы, при котором работали Саттаров и Палван, едва проникал в эту комнату, все же и в ней окна были наглухо завешены.

Ланговой подошел к окну, выходящему в сторону котловины, и, осторожно отвернув край попоны, которой оно было завешено, попытался рассмотреть что-либо в глубине котловины. Но тотчас же грянул выстрел, и пуля ударилась в полуметре от головы командира. Он отскочил от окна.

— Вот черти, — вполголоса выругался Ланговой. — Здорово стреляют. Для ночного времени — прямо по-снайперски.

Сзади, из самого темного угла комнаты, раздался тихий, но полный ехидства смех пленного. Ланговой подошел к нему. Раненый лежал на спине, положив голову на свернутый в трубку войлочный потник. Изголовье получилось слишком высоким, и шея оказалась согнутой, отчего у Лангового вначале создалось впечатление, что раненый приподнял голову. Рядом с изголовьем стоял котелок с водой.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Ланговой.

— Что, метко стреляют воины ислама? — вместо ответа ехидно спросил раненый. — Еще немного и вы лежали бы рядом со мной.

— Не так уж метко, — стараясь говорить добродушно, ответил Ланговой. — Как видите, промахнулись, и рядом с вами я не лягу. Так все же, как вы себя чувствуете?

— Рана смертельна? — вопросом на вопрос ответил раненый.

— Безусловно, — помолчав, ответил командир отряда.

— Когда я умру?

Ланговой пожал плечами.

— Я не врач, — ответил он. — Мне кажется, что у вас очень крепкий организм, только поэтому вы до сих пор еще живы.

— Вот как, значит безнадежно, — тоскливо проговорил раненый и попытался отвернуться к стене. Но на это уже не хватило сил. Он медленно обвел глазами темное помещение, взглянул на Лангового и закрыл глаза.

— Скажите, кому адресованы письма, обнаруженные в вашем халате? — прервал Ланговой затянувшееся молчание.

Раненый вздрогнул. Приоткрыв глаза, он бросил на командира короткий тревожный взгляд, а затем снова сомкнул ресницы.

— Идите к черту, — свистящим шепотом ответил он.

— К черту вы попадете значительно раньше меня, — презрительно ответил Ланговой, а в голове мелькнула мысль: «Если рассердить, то, может быть, что-нибудь расскажет. А то так и умрет, не сказав ни слова». — И, пожалуй, для нас сейчас самое хорошее — убраться к черту, — продолжал он вслух. — Во-первых, не увидите, как мы разгромим ваших друзей — басмачей, во-вторых, сами не попадете в Ревтрибунал. А там вас по головке не погладили бы.

Пленный снова ядовито рассмеялся.

— Разгромить басмачей, как вы их называете, у вас не хватит силы. Я знаю, что сегодня вы отбили атаку воинов ислама, но завтра или послезавтра отбить не сможете: ведь у Курширмата очень много воинов и опытный помощник.

— Кто помогает Курширмату? — резко спросил Ланговой.