III. На дороге. Ах, горит в небесах васильковая просинь. Как ошпаренный кровью, топорщится лес. Хорошо по дорогам в медяную осень Покачаться, как в лодке, в упругом седле. Ванька-Ястреб скакал по каленой землице, Волю царскую вез, государеву месть: Погулять на Москве, на великой столице, Шесть боярских дворов должен начисто сместь Разметать, расшвырять и повыдергать колья, Молодцам сенных девок в награду отдать, А с боярынь опальных снять шубы собольи И студеной порой в белых летниках гнать… Ванька-Ястреб скакал по каленой землице, И сверкала парчей шапка рысья на нем. И прохожий мужик, и пролетная птица Любовались его аргамаком-конем. Жалко Ваньке одно: что пустяшное дело, Что придется с бабьем молодцам воевать, Ржали кони в строю. Балалайка звенела. Наровили купцы царских слуг миновать. Ванька-Ястреб скакал по каленой землице, Не впервые гулять на Москве топору, Веселы и румяны опричников лица: — Эй, попьем же винца на боярском двору! IV. Красная смерть. Ой, не к пиру летят на Неглинку жар-птицы. Там не свадьбу играют, не песни поют. То горят терема, стоном стонут светлицы, То опальных бояр слуги царские жгут. Красным знаменем машет пожар окаянный, По дворам с топором ходит красный кафтан В красной луже лежит у порога стремянный, Красны руки, обнявшие девичий стан. Я опричник, Не станичник, Государев я холоп. Не прикажут, Не укажут, Мне ни барин и ни поп. На меня ли Променяли Честь княжую на Руси! Дозволенья, Аль прощенья У меня теперь проси! Хошь в угоду Дам свободу, Дам и стены, дам и кров, И одёжу — Крепче кожи: Не сносить стальных оков! Эй ты, барин! Эй, боярин! Хошь повешу? Хошь, щенок? Хошь дубина — Мужичина, Тесаком хвачу в висок? Там в светлице Молодица Машет русою косой. Как возьму я, Полюблю я, Да о камень головой… — Эй, опричник, тащи молодух на расправу! На широких дворах зачинай молотьбу! И тесак обнажив, шапку рысью поправив, Ванька первый вскочил в брусяную избу. Возле двери в светлицы, раскинув ручёнки, Словно в осень продрогший на кладбище крест, Синий трупик лежал, синий трупик ребенка, Обезглавленный адом посланник небес. Чьи же руки зарю на земле погасили? Чья коса это хрупкое горло нашла? Ванька-Ястреб присел. И душой обессилел. Незнакомая оторопь в сердце вошла. Распахнулись в стене потаенные сенцы. Кто-то мягко ступил на дубовый порог. — Вы казнили отца. Я казнила младенца. Пусть на Страшном Суде разбирает нас Бог. Что глядишь, словно сыч? Может, хочешь ударить? Может, хочешь в светлице со мной ночевать? Только завтра смотри — передай государю, Что младенца спасла от бесчестия мать. Ванька тихо сошел по ступенькам на волю. Занималось огнем смоляное крыльцо. За Неглинкой-рекой, по озимому полю Вился дьявольский дым кумачовым кольцом. V. Во дворце. Ой, не темный лес бушует, Не в ножи берут купца, — То с товарищи пирует В слободе державный царь. Зайцы, утки, гуси с просом Пар клубится от ухи, На серебряных подносах В жире тонут петухи. Вина рейнские, хмельные, Романея, мёды, бастр… И шеврюги заливные, Точно хрупкий алебастр. Куры с луком и шафраном, Осетры блестят икрой. Слуги в бархатных кафтанах Ног не чуют под собой. Государь хмелен и весел. Очи черные горят. И шумят у царских кресел Приближенные царя. И келарь здесь Иоанов, И Малюта — звон оков, И накрашенный Басманов, И спокойный Годунов. Гуслей звон и стук подносов Кто поет, кто ест, кто спит, И клюет в тарелку носом Сам отец-архимандрит. Дразнит карлика царевич. Государь же, щуря глаз: — Ну-ка, Федор Алексеич, Покажи нам бабий пляс. На царя с улыбкой нежной Смотрит Федька и встает, В юбке бабьей белоснежной Пляшет Федька и поет: — Ах, уж это толокно Было от соседа… Накупила я вина, Собрала беседу… Ох! Накупила я вина, Собрала беседу… Ой, и зорки черны очи! Словно пикой бьют в упор: — Это что там за молодчик, Что сидит потупив взор? И дрожат царевы губы, И гремит: — Чего не пьешь? Видел я, как не пригубил Ты ни разу с медом ковш. Тают гусли тихим стоном, Тают смолкнувшей струной, И встает с земным поклоном Ванька-Ястреб удалой… |
