Ну и разворотило! От плеча вдоль всей руки из широкой раны течет кровь.

В ворохе ячменя расплывается красное пятно. Так иной раз к пиву, которое мирно пьет ничего не подозревающий обыватель, примешивается капля человеческой крови.

Поль все не возвращался.

Правда, в доте, укрывшемся на дне глинистой воронки, темнеет рано… Но все равно, давно пора ему быть дома. Уже ползут по земле декабрьские сумерки, сгущаются во всех углах. Последние отблески света идут только от океана; он сегодня спокоен, словно задремал от холода, весь розовато-серый, и кажется, что зашедшее за горизонт солнце по-прежнему освещает его, но только снизу, из глубины вод. Занятия в школе кончаются в четыре часа. Наверно, Поль зашел к докторскому сыну. «Все-таки ведь теперь не лето, — думает Жанна Гиттон, — напрасно они задерживают мальчика… Мало ли что может случиться дорогой». Уже несколько раз Жанна подымалась по бетонным ступенькам, пристально вглядывалась в темноту, но не видела ничего, кроме надвигающегося на землю неба, и слышала только гул грозно ворчавшего океана.

Двое младших ребят, Клодетта и Жан, тихо сидели за едой. Их удивляло, почему это мама так часто выходит на улицу, почему каждые десять минут приоткрывает дверь и напускает в комнату холоду. Они не могли понять, куда делся Поль; Жанна так ничего и не узнала из их сбивчивых ответов… Всякий раз, когда Жанна возвращалась в дот, она сразу же подходила к печке, где тлели поленья, но не могла согреться, словно холод не хотел сдаваться, как не сдавалась и росла тревога, леденившая ей сердце.

Наконец приехал Гиттон, и, не позволив ему даже слезть с велосипеда, Жанна послала его к доктору.

— Только будь с ними повежливее, — сказала она.

Гиттон уже заходил как-то к доктору за Полем. Деганы хорошие люди, но во второй раз идешь к ним неохотно. Когда уходишь от доктора, так и кажется, что надо ему заплатить. Однако как знать, может быть, сегодня Гиттон не зря побывает у доктора. Ведь в таком большом доме время от времени всегда требуется работник… Возможно, они даже предложат Гиттону у них поработать… Конечно, никаких благодеяний он не примет. Гиттон, щепетильный во всем, уже не раз беспокоился, как отразятся на его сыне частые посещения докторского дома. Главное, никаких благодеяний. И, конечно, сам он ни о чем не заикнется… Другое дело, если предложат… Если он и согласится взять работу, то вовсе не потому, что хочет воспользоваться дружбой мальчиков. «Ведь если б я позвал доктора, заплатил бы я ему деньги? Так и тут… это одно и то же… вернее, почти одно и то же…»

— Нет, он не у нас. Мы его сегодня не видели.

Низенькая женщина, вся в белом, повернулась и крикнула в темный коридор:

— Пьеро!

— Иду!

Пока мальчик вприпрыжку спускался с лестницы, докторша сказала Гиттону:

— Час уже поздний!

— Да, — ответил Гиттон. — Ума не приложу, куда он девался.

— Может быть, Пьеро нам что-нибудь скажет. Ты не знаешь, где Поль?

При виде Гиттона Пьеро побледнел, как будто знал что-то и чувствовал за собой вину.

— Нет, не знаю, — ответил он. — Когда мы вышли из школы, я не заметил, куда он делся.

— Эдмон! — позвала докторша мужа и снова повернулась к Гиттону. — Зайдите на минуточку. Действительно странно. Сейчас я поговорю с мужем.

— Не надо, — быстро ответил Гиттон. — Поеду его искать. Вы же сами понимаете, все могло случиться…

Но доктор Деган уже явился на зов жены. Деган — высокий, полный, говорит он громко и властно. Первым делом он хватает Гиттона за руку и почти насильно втаскивает в переднюю.

— А ну-ка, идите сюда! Если вы подцепите грипп и к тому же весь коридор выстудите, еще хуже будет.

Да они, видно, совсем не гордые. Не корчат из себя ничего, не в пример прочим. Но денег у них, должно быть, немало… даже в коридоре стены выложены кафельными плитками.

— Поль куда-то пропал, — объясняет докторша мужу. — Он сегодня не вернулся домой из школы.

— Прежде всего зажги свет! — командует доктор и, не дожидаясь, пока жена выполнит приказание, сам поворачивает выключатель.

— А вы что по этому поводу думаете? — начал было доктор, пристально, чуть ли не с подозрением глядя Гиттону прямо в глаза. В конце концов, он видит отца Поля второй раз в жизни.

Но Гиттону было не до разговоров, он круто повернулся и пошел к выходу; замешкавшись на мгновение перед сложным замком, он отпер дверь.

— Я поеду искать…

— Куда?

— Не знаю.

— Надо сообщить в полицию.

Гиттон полуутвердительно кивает головой, чтобы успокоить доктора… Сейчас ему хочется только одного — как можно скорее уйти отсюда.

— Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?..

— Спасибо! — кричит Гиттон с крыльца. — Большое спасибо!

Он садится на велосипед и быстро несется по направлению к водокачке, не подумав даже, туда ли следует сначала ехать.

Раз Поля не оказалось у доктора, значит, дело плохо. Сомнений быть не может. Гиттон вспоминает, какие странные глаза были сегодня у Поля. Он что-то замышлял. Теперь уже ясно, что мальчик ни к кому не заходил. Произошло какое-то несчастье. Кто знает, что может взбрести ребенку в голову. И особенно тяжело потому, что это не родной его сын. Гиттон меньше всего думал о тех неприятных объяснениях, которые ждут его в опекунском совете. Уж больше, чем сам Гиттон беспокоится о своих питомцах, никто не может беспокоиться. Он чувствует за этих ребятишек бо́льшую ответственность, чем даже если бы они были его собственные. Он не только любит их, но и жалеет, так жалеет, что даже балует их.

Заявить в полицию? Гиттон останавливается; велосипед старой марки, без свободного хода, и приходится тормозить прямо ногой. Как это он не сообразил раньше?.. Надо ехать в противоположную сторону… Ну хорошо, скажем, он известит комиссара. Но чему это поможет? Только неприятности и волокита. Каждый раз, когда Гиттону приходилось иметь дело с комиссаром, ничего хорошего из этого не получалось, — достаточно вспомнить хотя бы историю с переселением в дот. Комиссар насмехался и говорил про их дот: «Гиттон и его загон»… Чем он может помочь? Доктор посоветовал обратиться в полицию, да разве доктор знает? Полиция, она и есть полиция. Она не для того существует, чтобы помогать нам, — десятки раз говорил Анри. Не доверять ни на грош полиции. Надо искать Поля на берегу, по всем пристаням, и если уж посоветоваться с кем-нибудь, так не с полицейскими, а с Анри. Он настоящий человек.

— Вам повезло, — сказала Полетта. — Сегодня Анри как раз дома. А то ведь у него каждый вечер собрания…

Анри стоял на столе и обматывал электрический провод изоляционной лентой.

— При такой сырости провода приходится проверять чуть не каждый день, — объяснил Анри и, спрыгнув со стола, направился к Гиттону, который молча стоял у двери, еще не отдышавшись после быстрой езды. — Когда включаешь свет, получается искра. Иной раз так ударит, что только держись. Да что с тобой, друг?

Гиттон рассказал, что произошло.

— Стоит, по-твоему, заявлять в полицию или нет? Я предпочел к тебе заехать…

Возможно, что Гиттон хотел немножко польстить Анри, — смотри, мол, к тебе первому приехал.

— Нет, тут другое дело, — возразил Анри. — Придется туда зайти. На сей раз это по их части. Не зря же им деньги получать. Но прежде всего надо организовать поиски.

— Я отправлюсь на берег, — сказал Гиттон. — Сначала возьму направо от мола, а там дойду до самого пляжа.

— А я сейчас соберу народ, — отозвался Анри. — Тут, как-никак, есть две пристани и канал, их первым делом и обыщем. Всех, кого встретишь по дороге, спрашивай, не видали ли мальчика.

Проезжая мимо дота, Гиттон соскочил с велосипеда и, бросив его у входа, спустился вниз узнать, не возвратился ли Поль. Впрочем, он спросил об этом только для очистки совести. Жанна горько плакала, уткнув лицо в фартук.

— Я так и знала, что его нет у Пьеро, — сказала она. — Мне очень страшно. Клодетта сейчас рассказала, что когда она в полдень собиралась в школу, Поль поцеловал ее, да крепко так, крепче, чем обычно. Ему, должно быть, плохо жилось у нас, Марсель…