— Хорошо, что хоть малыши закончили учебу, — отвечала Варвара Ивановна, кутаясь в свою оренбургскую шаль.

Кажется, только одна Татьяна Яковлевна не была подвержена действию этих монотонных проливней. Вероятно, потому, что сама Татьяна Яковлевна была переменчива, как погода.

— Деточка, — говорила учительница, поднимая сухонькое лицо, — деточка, я тебя слушаю…

И здоровенный «деточка» вроде Бориса Зырянова или Вани Гладких пересказывал андерсеновского «Свинопаса», читал наизусть стихи Гейне, спрягал, склонял… Но если «деточка» путался, тогда, по сравнению с суровыми морщинками Татьяны Яковлевны, даже косые морщины дождя казались сияющими и доброжелательными.

Правда, этого не было на испытаниях в девятом классе.

Класс шел без поражений.

В разгар испытаний Захар Астафьев и Толя Чернобородов вывесили на стене школьного зала восьмой номер «Дружбы». Когда они успели его выпустить? Как выкраивали время? В журнале было отражено все, чем жила страна и школа в эту весну:

А дожди всё шли. Они обрушивались сплошными потоками, размывая завалины, снося заплоты, образуя на крутых улицах поселка промоины.

…Девятому классу предстоял последний экзамен по географии.

Большая мальчишечья комната в интернате превратилась в географический музей. Весь земной шар был представлен в картах, развешанных над койками, устилавших тумбочки и даже постели. Печка — и та была прикрыта картой Японии. Возле гигантской темнокоричневой груши Африки Трофим Зубарев разъяснял Зое, как происходил раздел империалистами «черного материка». Возле распластавшейся, подобно крабу, Европы Малыш и Ваня Гладких спорили о причинах разгрома Франции. Зажав руками уши, склонился над учебником Толя Чернобородов.

Все это охватил взором Кеша, едва раскрыв дверь комнаты. Юноша тяжело дышал. Непромокаемый плащ, натянутый поверх телогрейки, блестел, вымытый дождем. С капюшона стекала вода. Казалось, что вода лилась из Кешиных глаз, из носа, изо рта.

Трофим Зубарев прервал разговор с Зоей и взмахнул указкой в сторону вошедшего.

— «Тятя, тятя, наши сети…» — начал он.

— Ребята, — нетерпеливо отмахнулся от него Кеша, — ребята, бросайте учебник! Джалинда прорвала дамбу и пошла в разрез…

Кеша, Борис, Антон, Малыш, Ванюша Гладких, набросив на себя плащи, куски брезента, а то и просто в телогрейках, бежали во главе интернатцев сквозь дождевые потоки туда, где разбушевалась Джалинда.

Вода в ней бешено крутилась и кипела. Рванувшись через дамбу, река вторглась в разрез. Мутные черные потоки стремительно ухватили бутарки, лотки, гребки, черпаки, ведра — весь старательский инструмент, унося все, что могли унести, зарывая в слепой жадности в эфеля и гальку то, что было им не по силам вырвать из разреза.

На взгорье ребята увидели Владимирского. Он был без шапки; высокие охотничьи сапоги были забрызганы грязью. Суровое и решительное его лицо было обращено к дамбе. Все собрались здесь: Кухтенков, Брынов, Хромов, дед Боровиков, Назар Ильич, забойщики с горы, обогатители с фабрики, и все смотрели, показывали руками в сторону дамбы.

— Слив надо было сделать, — с сожалением оказал кто-то. — Не успели, а теперь поздно — через край хлещет.

Владимирский нетерпеливо взглянул в сторону говорившего: все это он уже знал.

Дамбу размывало.

— Дамбу, дамбу надо заделывать! — решительно произнес Владимирский. — Петр Данилович, наладьте транспорт… Назар Ильич, позаботьтесь насчет инструментов.

Через минуту Кухтенков и Хромов спускались вниз к дамбе. Горняки, обогатители, старатели последовали за ними. Достаточно было одного взгляда, чтобы Кеша и Захар поняли друг друга, и еще одного взгляда, чтобы мысли Кеши и Захара передались Зырянову, Трещенко, Ване Гладких, Троше Зубареву, — и школьники присоединились к остальным.

Вода хлестала сверху. Вода была внизу. Вода, бушуя и бесясь, сбивала с ног, сводила руки, леденила тело.

Носились туда и сюда таратайки. Дед Боровиков и Назар Ильич нещадно погоняли лошадей. Жены старателей месили башмаками раскисшую почву, перетаскивая на носилках камни, землю, навоз; всем этим заваливали дамбу, укрепляли ее, отстаивая от стихии дождя.

— Такая же история, товарищи, была с рекой Хуанхе, — говорил, еле шевеля синими губами, Трофим Зубарев. — Реке надоело старое русло, и она рванулась в сторону.

— Малыш, — ехидно заметил Ваня Гладких, выплевывая воду, — сбегай, пожалуйста, в интернат, принеси Троше учебник. Мы будем работать, а он — читать вслух.

Но Малыш не отвечал. Он, кажется, и не слышал Ванюшиных слов. Уцепившись руками за камень, стоя на самой вершине дамбы и ежесекундно рискуя быть смытым водой, Тиня Ойкин смотрел в сторону школы.

Джалинда была неукротима. Несколько сараев на ее берегу, подмытые водой, опрокинулись набок и превратились в нескладную груду дерева, железа и камня.

На крыше боровиковского дома, со всех сторон окруженного водой, сидела, завалившись вещами, Марфа Ионовна. Обеими руками обняла она жалобно блеявшую козу. У погруженного по самые окна дома стояла большая лодка, из которой дед Боровиков и Брынов вели с бабкой переговоры.

— Слезь, говорят! — кричал дед. — А то в Амур уплывешь с избой вместе.

— Да куда же я, Петр Данилыч, хозяйство свое покину, — причитала старуха.

— Слезайте, Марфа Ионовна, — уговаривал Брынов. — Ничего с вашими вещами не будет. Надо вот школу спасать…

— Слазь, жена! — рассвирепел дед. — А то развод дам!

— Ладно уж, — согласилась Марфа Ионовна, — только и козу забирайте… Без козы не пойду!

— Ну уж что с вами делать! — нетерпеливо взмахнул рукой Брынов. — Спускайте свою рогатую.

Вода уже снесла заплоты, подобралась к школе и ринулась в первый этаж.

— Платон Сергеевич, Андрей Аркадьевич, — распоряжался Владимирский, — тут народу хватит и без вас, идите, пожалуйста, в школу.

Кухтенков и Хромов с ребятами бросились к школе.

Но они напрасно опасались: школу не забыли.

Альбертина Михайловна и Шура Овечкина, по щиколотку в воде, выносили приборы из физического кабинета и экспонаты школьного музея. Подоткнув платье, разъяренная и находчивая, носилась по классам Татьяна Яковлевна, снимая портреты, свертывая дорожки. Геннадий Васильевич и Варвара Ивановна с юными садоводами отстаивали от воды пришкольный участок.

Бригаду комсомольцев-школьников возглавила Зоя Вихрева, которая командовала и Митей Владимирским, и Сережей Бурдинским, и Линдой Терновой, и Сеней Мишариным. Встряхивая косичками, она повелительно посылала их то в один, то в другой угол школы.

С поселковыми женщинами пришла Клавдия Евсюкова. И Хромов в который раз подивился ловкости этой хрупкой женщины, силе ее маленьких рук и тому, как хорошо она умеет все делать.

Они встретились на лестнице. По ней туда и сюда стремительно проносились взрослые и ребята, затаскивая на второй этаж мебель, приборы, книги и спеша обратно.

Руки Евсюковой были заняты свертком с картами.

— И вы, Клавдия Николаевна!

— И я! — в тон ему ответила женщина и с тревогой спросила: — Кешу моего не видали? И Назара?

— На дамбе, Клавдия Николаевна… Тяжело там, Джалинда взбесилась: все разносит!

Евсюкова мотнула головой, отбрасывая упавшие на лоб волосы:

— Отстоят дамбу. А вот вы на вечер выпускной приглашали в пятницу: теперь уж не до него будет.

— А ну те-ка, посторонитесь!

Тяжело дыша, мокрая, растрепанная, подошла Марфа Ионовна Боровикова. Одной рукой она обняла огромный голубой глобус, в другой за веревку тащила свою козу, казалось вышедшую из морских пучин.