— Не перебивай полета фантазии! — задумчиво говорит Мишарин и, приподымаясь на локте, убежденно продолжает: —…и заканчиваете все вечер у меня — в Иендинском плодово-ягодном и цветоводческом питомнике. Мне хочется, чтобы почва нашего края стала такой же щедрой, как наше небо с его яркими закатами, как наши недра с их богатством… Я видел сад учителя Бессуднова на станции Ксеньевской. Он десять лет его подымает. Я знаю: и яблоки, и дыни, и вишни можно у нас выращивать!..

Вот каков Сеня, наша «красная девица»! Впервые наш скромный и застенчивый товарищ рассказал о своих мечтах.

— А меня-то! Меня забыли! — негодует Зырянов. — Я-то что же, хуже всех? Кто киноварь нашел? Кто в пещере страдал?

— Ты же артиллерист, — возражает Троша, — тебе работы в Иенде нет!

— А что? Разве я не могу встретиться с Кешей и Зоей в поезде! — Зырянов сердится не на шутку, и Троша обращается к Адмиралу:

— Кеша, ты согласен встретиться с этим пушкарем в поезде?.. Успокойся, Боря. Из уважения к вашим прошлым заслугам, вам заказано место в международном вагоне.

Зоя вдруг замечает, что Митя и Сережа перешептываются.

— Нехорошо, ребята, нечего секретничать. Все сказали, и вы не скрывайте! — Зоя прямо-таки сгорает от любопытства: — Ну же, скорее!

— Митя хочет быть архитектором, — говорит Сережа, — а я его прошу, чтобы он построил в Иенде театр…

— Ой, Сережа! — вскакивает с места Зоя. — Ты будешь артистом, да? Угадала?

Трофим Зубарев обращается к молчавшему все время Толе Чернобородову:

— А ты, Толя, что же? Ничего не придумал? Или ты уже сочиняешь пьесу для Сережи?

— За то, что вы меня забыли, я перехитрю вас! Я раньше всех приеду в Иенду.

— Интересно, как это тебе удастся? — встряхивает косичками Зоя.

— Очень просто: вы удлинили свой путь, а я примчусь по Северной сибирской магистрали, которая, кстати, пройдет через Иенду.

Мы смеемся. Толя, как всегда, находчив и изобретателен.

— Ребята, — вдруг спрашивает Сеня Мишарин, — а если война? Тогда что?

На минуту воцаряется молчание.

— Если война? — повторяет Кеша и говорит со страстью: — Все равно всё, о чем мы мечтаем, сбудется. Если не через десять лет, так через пятнадцать! Ведь наш девиз — Смелость, Героизм, Победа!

— Мы забыли директора нашего! И учителей! — испуганно говорит Поля. — Где они будут?

— Да, и Кузьму Савельевича! — добавляет кто-то.

Снова молчание. Все думают.

— Они всегда будут с нами, — глухим от волнения голосом произносит Кеша.

Вчера покинули Иенду. Мы немного не дошли до Витима — границы области. Идем на юг. Впереди — речные переправы, глухие тропы, ночевки у костров. Торопимся — надо успеть к занятиям.

От Иенды свернули на юг, идем на Анютки. Пока здесь еще не асфальт — полудорога, полутропа.

— А почему прииск называется Анютки, знаете? — спрашивает начальник экспедиции.

Никто не знает.

— В середине прошлого века приехал в селение кто-то из начальства. Обошел все дома. В одной избе хозяин обращается к хозяйке: «Нюра, подай стул его благородию». В другой избе — «Аня». В третьей — «Аннушка». В четвертой — «Анка». В общем все хозяйки были Аннами. Вышло из последней избы начальство и изрекло: «Одни Анютки, крутом Анютки, сплошные Анютки». Старое название забылось, закрепилось новое: «Анютки».

Здесь состоялось заседание комсомольского бюро. Присутствовали все участники похода. Решили по прибытии в Новые Ключи разделиться на четыре группы. Одна, во главе с Кешей, займется строительством стадиона; другая произведет ремонт школы и инвентаря (бригадир Бирюлина); третья будет выпускать школьный журнал (ответственным назначили меня); четвертой группе поручено подготовить вечер — «чтобы первый вечер в школе на весь год зарядку дал» (за это дело берется Толя Чернобородов).

Обработкой коллекций будут заниматься все. Это своим чередом.

— Надо мобилизовать всех школьников, надо привлечь к нашей работе рудничную молодежь, — заметил Андрей Аркадьевич.

Кеша и задумчив и радостен. Он говорит мне:

— Эх, Зося, какой же у нас чудесный будет девятый класс!

И верно: мы чувствуем, как сдружил и закалил нас поход…

Благополучно дошли до Кедровой и вдоль полотна железной дороги — до Загочи. Здесь нас встретили неожиданным триумфом. Очень теплую речь произнес секретарь райкома партии. Секретарь райкома комсомола Спиридон Горкин снял от счастья и гордости за школу и обещался вскоре приехать.

Держим курс домой, на Новые Ключи, и в двадцать голосов поем:

На этом обрываются записи в дневнике Захара Астафьева.

Новостей на руднике было много.

Прибыла новая группа «северян»-восьмиклассников. Участники похода разминулись с ними, когда, не доходя Иенды, уклонились с дороги в тайгу.

Надо было познакомиться с этим новым пополнением старших классов. Хромов частенько навещал интернат, тем более что большинство учителей, но главе с Геннадием Васильевичем, находились в Загоче на районном учительском совещании. Не уехали только Кухтенков, занятый ремонтом школы, и Шура Овечкина, участвовавшая вместе с Хромовым в походе.

В день возвращения в Новые Ключи Хромов и ребята проводили начальника экспедиции в Иркутск. Кузьма Савельевич опешил с докладом в Восточно-Сибирское геологическое управление.

— Допеку профессора и некоторых там бюрократов! — грозился он, восседая на сером в яблоках жеребце и сдерживая его. — Ну, пожелайте удачи!.. Сервис, вперед!

Хромов, Кеша и Борис долго провожали взглядом геолога, пока он перебирался вброд через Джалинду, поднимался на заречинское крутогорье и, наконец, скрылся в кедровнике.

В доме Евсюковых все было по-старому, если не считать изменений «по домашности», которые больше всего волновали Клавдию Николаевну: благополучно отелилась Пеструшка, буйно цвел картофель, хорошо дозрели на солнце парниковые помидоры. Проворную хозяйку можно было видеть или в огороде, или в стайке, или в кладовой, где в огромных кадушках засаливались на зиму огурцы, грибы, помидоры. Когда Назар Ильич и Кеша уехали на несколько дней за Джерол, на покос, Клавдия Николаевна, не любившая ждать и надеяться на кого-нибудь, принялась за тяжелую, мужскую работу.

Евсюкова казалась Хромову удивительной женщиной. Топкая и хрупкая, она была неутомимой в хозяйственной работе, бесшумно-деятельной и незаметно-подвижной. Она никогда не бранилась. Эта малограмотная женщина таскала с собой книжку из кухни в дровяник, а из дровяника в стайку, из стайки в магазин продснаба. Скромно и тихо, но с живым чувством вникала она в трудовые будни мужа, в школьные и комсомольские дела Кеши, в его, Хромова, сложные и многообразные интересы.

Хромов брался ей помогать по хозяйству.

— Да вы пилить-то толком не умеете!

— Научусь! — коротко и немного обидчиво отвечал Хромов, с трудом взваливая двухметровое бревно на козлы.

— Главное, ко мне свободно пускайте, — учила хозяйка, — тогда пила пойдет будто сама собой.

Она встряхивала прядью, весело щурила черные глаза. В ее тонких пальцах легко и послушно двигалась пила, и бревно быстро распадалось на короткие чурки.

Но когда Хромов брался за колун, Евсюкова не выдерживала и отстраняла его. Учитель никак не мог привыкнуть к ее манере колоть дрова. Прислонит чурку косо к бревну, придержит нижний конец полена ступней и быстрым взмахом разрубает его, доводя острие колуна чуть не до самой ноги.

— Вы же покалечите себя! — ужасался Хромов. — Без ноги останетесь!