«Ведете ли вы знакомство или дружбу с умными, толковыми людьми?»
«Есть ли у вас какая-нибудь книга Джона Рида?»
«Вас подозревают в том, что вы сочувствуете обездоленным людям. Верно ли это?»
«Родился ли ваш отец в Америке? А дед?»
«Считаете ли вы, что форма правления, существующая в России, годится для русских?»
«Одобряете ли вы план Маршалла?»
«Как вы относитесь к изоляции негров?»
«Приглашали ли когда-нибудь вы или ваша жена негра к себе домой?»
«Не считаете ли вы, что у вашей жены либеральные политические взгляды?»
«Был ли когда-нибудь кто-либо из ваших родственников членом коммунистической партии?»
«Были ли вы с женой когда-нибудь в таком месте, где высказывались либеральные взгляды?»
«Что вы думаете о положении в Италии?»
«Понимаете ли вы, почему католическая церковь выступает против коммунизма?»
«Как бы вы поступили, если бы обнаружили, что ваша жена коммунистка?»
Собирая материалы для серии разоблачительных статей на тему о программе проверки лояльности, Берт Эндрюс, лауреат премии Пулитцера в области журналистики за 1947 г., заведующий вашингтонским отделением газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», посетил государственный департамент, чтобы познакомиться с делами семи служащих, уволенных по обвинению в «нелояльности». В частной беседе с тремя чиновниками государственного департамента Эндрюс подверг сомнению «справедливость и пристойность» такого порядка, при котором служащего обвиняют в «нелояльности» и увольняют, «не дав ему возможности узнать, кто и в чем его обвиняет».
«Разве это по-американски?» — спросил Эндрюс.
Наконец одному из собеседников Эндрюса этот разговор надоел, и он выпалил:
«Зачем в подобных вопросах ходить вокруг да около? Вполне возможно, что любой из нас мог бы стать жертвой очередной судебной инсценировки, будь у него в департаменте достаточное количество врагов, которым хотелось бы от него избавиться».
Эндрюс слушал его, все больше изумляясь. Чиновник продолжал:
«Да, это вполне возможно. И у нас будет не больше возможности оправдаться, чем у мистера… — он назвал одного из уволенных служащих департамента, — даже если бы мы были совершенно невиновны».
«Как вы сказали?» — спросил пораженный Эндрюс. Чиновник спокойно повторил свои слова. «Если человек с вашим умом, — сказал Эндрюс, — может говорить такие вещи, не испытывая стыда и не чувствуя опасности, которая грозит и ему, то здесь у нас что-то не в порядке».
Да, определенно что-то было не в порядке, и притом не только в столице, но и во всей стране.
Глава XV
Система подавления
«На наших глазах чрезвычайные полномочия, которые были необходимы для спасения страны во время войны, широко применяются и после того, как отпали военные ограничения, и в условиях, для которых они не были предназначены. Учитывая этот прецедент, мы имеем серьезные основания сомневаться, уцелеет ли существующее еще в нашей республике конституционное правление после другой большой войны, даже если она окончится нашей победой.
Из речи Чарльза Эванса Юза в Гарвардском юридическом институте 21 июня 1920 г.
В действительности Америку в настоящее время предают… именно те лжепатриоты, которые заглушают голос правды, мешают социальному прогрессу, лишают людей права свободно мыслить и, в то время когда над головой собираются зловещие грозовые тучи, изображают Америку как нежного голубя мира и благополучия, как райскую птицу, несущую благую весть охваченному отчаянием человечеству.
Из предисловия Сэмюэля Д. Шмальгаузена к книге «Смотри, Америка!», вышедшей в 1931 г
.
1. Зловещий план
15 июня 1947 г., возвращаясь в Вашингтон из официальной поездки в Канаду, президент Трумэн решил по пути насладиться зрелищем знаменитого Ниагарского водопада. Несколько мгновений он задумчиво молчал, созерцая лавину ревущей воды, а затем глубокомысленно заметил: «Да, не хотел бы я переправиться через него в бочке».
Но в то время перед американским народом стояли более насущные проблемы.
После войны стоимость жизни продолжала расти, а заработная плата далеко от нее отставала. К июню 1947 г., по официальным данным министерства труда, цены возросли на 18 % по сравнению с июнем 1946 г. «Если стоимость жизни будет расти и впредь, — предупреждал инспектор нью-йоркских больниц доктор Эдуард Бернекер, — возникнет серьезная угроза ухудшения состояния здоровья широких слоев населения. Если цены на продовольствие будут повышаться и дальше, заболеваемость населения, ослабленного недоеданием, неизбежно возрастет». Сенатор же Роберт А. Тафт сухо заметил по поводу значительного роста продовольственных цен, что он согласен с Гербертом Гувером: «Самый правильный выход заключается в том, чтобы люди отказались от излишеств и ели поменьше».
Жилищный кризис достиг чудовищных размеров. Около трех миллионов семей не имели своего крова: сотни тысяч были заняты безнадежными поисками жилья; свыше 20 млн. человек ютились в трущобах, лачугах и в домах, где в случае пожара они сгорели бы заживо; одна треть всех семей в стране жила в домах, совершенно непригодных для жилья.
А наряду с понижением жизненного уровня американского народа неумолимо развивалось наступление на его политические и экономические права.
На рассмотрении конгресса находилось более двухсот законопроектов, направленных против интересов рабочего класса. Один штат за другим принимал законы, подрывавшие силу профсоюзного движения. В Небраске, Южной Дакоте и Аризоне система «закрытых цехов» была объявлена незаконной. Так называемые законы о «праве на труд», направленные против этой системы, были приняты в штатах Северная Каролина, Джорджия, Вирджиния, Теннесси, Арканзас, Флорида и Алабама.
В связи с тем, что законодательное собрание штата Техас утвердило восемь антирабочих законов, ассоциация промышленников этого штата с удовлетворением отмечала: «Действия законодательного собрания… отвечают целям нашей ассоциации».
23 июня 1947 г. конгресс Соединенных Штатов принял закон, который, по словам «Американского союза защиты гражданских свобод», «одним ударом, направленным против политического и экономического влияния профсоюзов, ликвидировал многие из прав, которые рабочий класс ценою больших усилий завоевывал на протяжении десяти с лишним лет».
Этим законом, официально именующимся «Законом 1947 г. о регулировании взаимоотношений между предпринимателями и рабочими», а менее официально — «законом Тафта—Хартли», был фактически отменен исторический «Закон о трудовых отношениях». Законом Тафта — Хартли запрещены: система «закрытых цехов»; заключение коллективных договоров в масштабе целой отрасли промышленности; так называемые «законные» забастовки (при нарушении предпринимателями условий договора) и забастовки правительственных служащих; восстановлено право предпринимателей прибегать к постановлениям суда для подавления забастовок; профсоюзам запрещено собирать и расходовать средства на политические цели; профсоюзы, руководители которых не присягнули в том, что они не являются коммунистами, лишаются своих прав.
«Этот законопроект — не пустяк, — заявил его главный автор, сенатор Роберт А. Тафт, во время обсуждения законопроекта в сенате. — Он охватывает около трех четвертей вопросов, на разрешении которых усиленно настаивают предприниматели».
По словам председателя Национальной ассоциации промышленников Эрла Бантинга, новый закон «чрезвычайно полезен» и несет «лучшее будущее всем».
Журнал «Нью-рипаблик» писал:
«Если компании, враждебно относящиеся к рабочим организациям, полностью используют закон Тафта — Хартли, а настроенное точно так же правительство полностью поддержит их в этом деле, то новый закон может вообще уничтожить профсоюзное движение в Америке».[109]
