В начале лета Рауш неожиданно столкнулся с затруднениями в деле сбыта слезоточивого газа. Покупателей было достаточно, но, как писал Рауш Баркеру, некоторые законы штата создавали очень серьезные препятствия.
«Действующий в штате закон о слезоточивых газах испортил мне все дело. Вы помните, с каким трудом мы добивались разрешений на продажу газа во время забастовки в мясной промышленности. Сейчас городские власти решительно отказывают в выдаче разрешений на использование нашей продукции частными предприятиями. Как это вам понравится?»
Сочувствуя горю Рауша, Баркер писал ему в ответ: «Если нельзя помочь делу на месте, то вряд ли мы сможем помочь вам отсюда. Придется примириться с этим разочарованием в надежде, что вам удастся заключить сделки по другим товарам».
Но Рауш получал самые крупные комиссионные именно с заказов на слезоточивый газ и твердо решил не упускать их из рук. Он решил подружиться с начальником уголовно-розыскного отдела штата Кларенсом Мориллом. Последний имел право выдавать разрешения на продажу газов и пулеметов в любом пункте Калифорнии или отказывать в их выдаче.
Однажды Рауш связался с Баркером по междугороднему телефону и запросил у него разрешения предоставить Мориллу исключительное право продажи продукции «Федерал лабораторис» в Аляске. Баркер немедленно дал согласие. После этого никаких затруднений в получении разрешений на продажу газов и пулеметов в Калифорнии не отмечалось.
22 июля 1934 г., через два дня после окончания всеобщей забастовки в Сан-Франциско, Рауш ликующим тоном сообщал в длинном письме Баркеру, что дела «пошли на лад».
«Вечером 2 июля сержант Макинерни и полицейский Майрон Джерни… попросили меня выехать с ними на следующее утро в полицейской машине, захватив с собой газовое снаряжение. Они ожидали серьезных беспорядков и очень хотели использовать мой опыт в применении газа.
Мы отправились в бой, запасшись газовым снаряжением и двумя дробовиками. Ждать пришлось недолго. Беспорядки начались рано утром; мы встретили забастовщиков гранатами и бомбами ближнего действия».
Когда некоторые «бунтовщики» — бастующие грузчики, мирно пикетировавшие в порту Сан-Франциско, начали подбирать газовые гранаты и швырять их обратно в полицейских, Рауш посоветовал применить «бомбы дальнего действия». «Поверьте мне, — писал он, — это и решило все дело. В дальнейшем каждая стачка завершалась нашей победой… Было и интересно и поучительно…»
Применение газовых бомб в порту дало такие «блестящие результаты», доносил Рауш, что не только полиция Сан-Франциско, но и многие другие покупатели стали заказывать крупные партии продукции «Федерал лабораторис».
«На меня обрушилась лавина заказов. После событий в Сан-Франциско сразу же стали поступать заказы на газы и пулеметы из ближайших городов… Разумеется, я чувствовал себя на седьмом небе.
Так как оставлять наши запасы на складе было небезопасно, я перевез их в подвалы полицейского управления Сан-Франциско.
Трудно представить себе более любезный прием, чем я встретил в полицейских управлениях Беркли, Оклэнда, Сан-Франциско и в окружной прокуратуре. Наша компания и лично я должны быть им только благодарны… Полицейское управление Беркли предоставило нам рабочее место, телефон и даже снабжало нас бензином, когда в городе его невозможно было достать».
Рауш писал, что он достал фотографии «беспорядков» в порту и посылает их в главную контору.
«Хочу добавить, — сообщал он, — что во время одной стычки я пустил в толпу бомбу дальнего действия. Она попала одному человеку в голову, и он вскоре умер. Так как это был коммунист, то я не огорчился и только жалею, что их не было больше».
В заключение Рауш писал:
«Теперь разрешите мне поблагодарить Вас от глубины души за оказанное мне Вами исключительное содействие. Мне нехватает слов для выражения своих чувств по этому поводу. Прошу Вас передать мою благодарность всем коллегам, которые дали нам возможность заключить эту сделку.
Больше всего поощряет меня в дальнейшей работе сознание того, что за моей спиной непоколебимо стоит фирма и ее персонал…
Я устрою свою постоянную штаб-квартиру в Сан-Франциско… Я считаю это настолько практичным и приятным, что решил оставаться здесь и дальше…
С теплым приветом Вам лично и остальным коллегам…
Искренне Ваш Джозеф М. Рауш»
[64] 4. Методы террора
Впоследствии Конгресс производственных профсоюзов (КПП), объединявший 6 миллионов членов, был признан почти всеми как неотъемлемая составная часть американского общества. Но в середине 30-х годов на рабочих, которые едва только начали строить КПП, нередко смотрели как на уголовных преступников, называли их «коммунистическими заговорщиками», «предателями родины», часто сажали в тюрьмы, гоняли из города в город и заносили в «черные списки» во всех основных отраслях промышленности. В 1935–1937 гг. в Америке было арестовано за участие в профсоюзной борьбе более 47 тысяч рабочих.
При исполнении своих обязанностей профсоюзные организаторы часто рисковали жизнью. Не раз их похищали наемные убийцы и погромщики, состоявшие на службе у предпринимателей. Их беспощадно избивали, подвергали зверским пыткам, а многих безжалостно убивали.
В августе 1935 г. журнал «Нью-Рипаблик» напечатал красочный рассказ организатора профсоюза рабочих сталеплавильной промышленности в Бирмингеме, штат Алабама, Блэйна Оуэна об испытаниях, которые ему лично пришлось перенести. Другие профсоюзные организаторы нередко переживали то же самое. Вот что писал Блэйн Оуэн:
«В Бирмингеме имеет свои (предприятия ряд компаний: ТКА, «Рипаблик стил», «Шлосс-Шеффильд». Важнейшая из них ТКА — «Теннесси кол энд айрон» — филиал фирмы Моргана «Юнайтед Стейтс стил».
Эта компания ввела правило, что рабочие, живущие в ее домах и занимающиеся огородничеством, не имеют права сажать кукурузу и другие растения, достигающие человеческого роста. Промежутки между домами освещаются всю ночь. Вечером после половины десятого выходить на улицу воспрещается. И все же собрания созываются, и все же никакой террор не в силах этому помешать. Несмотря на аресты и извинения, по ночам на дверях домов таинственным образом появляются листовки, призывающие к организации и борьбе.
Однажды, когда я шел домой, мимо меня медленно проехал полицейский автомобиль. Двое одетых в форму людей сидели впереди. Один вел машину, другой направил прямо на меня прожектор. По другую сторону улицы стояла закрытая машина. Возле нее курила группа людей. Я повернул за угол. Они пошли за мной, машина бесшумно подкатила к нам; ее дверь была уже открыта…
Я сидел, зажатый между ними на заднем сидении. Мы мчались мимо светофоров, вдоль уснувших домов. Никто не произносил ни слова. Окна были закрыты, и все мы обливались потом, задыхаясь от борьбы…
Трах! Удар был нанесен неожиданно, хотя я знал, что его не миновать. Моя губа онемела; я глубоко вздохнул и хотел нагнуться, но в это время последовал второй удар. Он пришелся по щеке. Густая кровь была соленой на вкус. Когда я дышал, она попадала мне в легкие. Кто-то уперся острым коленом в мой живот, я ловил воздух, стараясь освободить руки. Мне казалось, что я больше никогда не смогу дышать, что мои легкие разорваны, раздавлены. Почему-то я не чувствовал и своего лица. Может быть, оно лежало у меня на коленях, может быть у него на коленях… Они молотили по нему, но это уже не было моим лицом.
…Внезапно удары прекратились. Это поразило меня, и я попытался открыть глаза. Но открылся только один правый глаз…
Высокий худой человек стоял в полумраке, на боку у него тускло поблескивал револьвер. Он задавал мне отрывистые, короткие вопросы. После каждого вопроса он делал достаточно длинную паузу, чтобы другой, помоложе, с прямыми темными бровями и толстыми губами, имел время ударить меня по лицу. «Он не хочет говорить»— удар! «Не говорит, сволочь, ни слова» — еще удар!.. «Молчи, — повторял я про себя, — молчи, потому что они тебя все равно прикончат. Чем больше им скажешь, тем сильнее они тебя будут бить и, наконец, убьют». — «Брось его в реку», — сказал младший. Откуда-то появилась веревка…
