Самым близким другом и помощником Рузвельта был болезненный Гарри Л. Гопкинс. Сын шорника, бывший социалист, этот умный и глубоко сердечный человек, страстный любитель стихов Джона Китса, много занимался благотворительной деятельностью. При Рузвельте он был сначала руководителем федерального Управления социального обеспечения, потом министром торговли, в военные же годы Гопкинс стал, как выразился один английский государственный деятель в беседе с Робертом Шервудом, — «рузвельтовским личным министром иностранных дел». Почти исчерпывающую характеристику Гопкинса дает заявление, сделанное им в бытность руководителем Управления социального обеспечения: «Голод — не тема для прений».
2. Первые четыре года правления Рузвельта
В своем обращении к народу при вступлении на пост президента Рузвельт обещал действовать и сразу же приступил к действиям — смелым, быстрым, энергичным, заражавшим и других энергией, а иногда — сумбурным и вызывавшим недоумение. Действий такого размаха американский народ еще никогда не видел.
Не пробыв в Белом доме и десяти дней, Рузвельт созвал специальную сессию конгресса, на которой потребовал для себя чрезвычайных полномочий, определенных в семидесяти пяти пунктах, дававших ему громадную власть, какой ни один президент еще не обладал в мирное время. Эти полномочия он получил. Он временно закрыл все банки в стране; разработал проект закона о национальной экономике; запретил вывоз золота и все сделки с иностранной валютой; значительно урезал расходы на содержание государственного аппарата; предложил конгрессу узаконить продажу пива; снова открыл банки; и наконец, через неделю после вступления в должность обратился к народу с первой из своих знаменитых неофициальных, теплых «бесед у камина».
Назовем некоторые из законов, в спешном порядке проведенных через конгресс за первые три месяца правления Рузвельта:
Закон о восстановлении промышленности.
Закон об экономии.
Чрезвычайный закон о банках.
Закон о создании Управления долины реки Теннесси.
Закон о создании гражданских отрядов для охраны природных ресурсов.
Закон о реорганизации сельского хозяйства.
Закон об ассигновании 500 млн. долларов на чрезвычайные мероприятия по оказанию помощи населению.
Закон о предоставлении кредита домовладельцам.
Закон о пиве.
Закон Гласса Стигаля о банках.
Закон Вагнера о найме рабочей силы.
Постановление о золоте.
Закон о назначении координатора работы железных дорог.
Закон о ценных бумагах.
Лихорадочная деятельность продолжалась и в дальнейшем; была намечена обширная программа общественных работ, и вся страна покрылась плакатами Управления национального восстановления с изображением синего орла и подписью: «Мы вносим свою лепту». Страна воспрянула духом. На протяжении трех черных лет народ жил, испуганно затаив дыхание, а теперь он как бы вдруг снова вздохнул полной грудью…
В начале 1934 г. Уолтер Липпман писал в своем обзоре деятельности Рузвельта за первый год:
«Когда г-н Рузвельт вступил в должность президента, все спрашивали себя лишь об одном, — сможет ли страна «поправиться»… Весь народ находился во власти паники, нищеты, возмущения и отчаяния, которые подрывали его веру не только в успех коммерческой деятельности, но и в американский образ жизни в целом. Никто не знает, до чего бы мы докатились, если бы это продолжалось еще год… Сейчас перед нами еще стоят серьезные проблемы, но мы уже вышли из опаснейшего кризиса. Народ вновь обрел мужество и надежду».
Однако в тот момент, когда Липпман писал эти слова, в настроениях народа происходили глубокие и тревожные изменения. Пришел к концу медовый месяц «нового курса», когда крупный капитал и профсоюзы вступили в непрочный союз для поддержки чрезвычайных мероприятий Рузвельта; всюду быстро нарастало недовольство и волнение. Слова Рузвельта о том, что «менялы покинули свои высокие места в храме», оказались скорее поэтическим образом, чем истиной, а в политике нового правительства стали проявляться противоречия и склонность к компромиссам, которые вызывали разочарование народа.
Впоследствии Фредерик Льюис Аллен писал в своей книге: «Род человеческий»:
«Люди, внимательно наблюдавшие за развитием «нового курса», стали замечать, что все чаще и чаще новые планы провозглашались торжественно, под звуки фанфар, но затем, по мере усиления оппозиции, они становились все умереннее… Постепенно обнаружилось, что Управление национального восстановления было рукой помощи, протянутой правительством бизнесменам, объединявшимся для борьбы против новых конкурентов и против снижения розничных цен; это управление оказалось орудием, которое ускоряло и только отчасти контролировало процесс концентрации промышленности».
Орган Уолл-стрита «Анналист» писал: «В конечном счете крупные объединения финансового капитала выиграют от нового режима; устранение конкуренции, более тесное слияние частных банков с правительственными финансовыми органами, усиление контроля и координации действий — все это способствует дальнейшему укреплению финансового капитала».[55]
Многие предприниматели соблюдали те требования закона о восстановлении промышленности, которые считали для себя выгодными, но нагло нарушали пункты, выгодные для рабочих. Когда Джордж Р. Лейтон осенью 1933 г. стал проверять, как соблюдается закон о восстановлении промышленности, один рабочий сказал ему: «Ради бога, не говорите никому, что вы были здесь. Тут неподалеку, на цементном заводе, рабочие попробовали пожаловаться, а их за это прогнали с работы». Лейтон писал в журнале «Харперс мэгэзин», что «самый дух и цели закона о восстановлении промышленности и отдельные его положения явно и тайно саботируются».
Рабочие стали называть Управление национального восстановления «Управлением бега на месте».
И все же в 1934–1935 гг. все больше недовольных рабочих настойчиво добивались соблюдения раздела 7 закона, гласившего, что «рабочие имеют право создавать свои организации и заключать коллективные договоры с предпринимателями».
«Закон на нашей стороне!» — гремел председатель союза горнорабочих, вечно хмурый Джон Л. Льюис, чрезвычайно любивший театральные эффекты. Вложив все средства своего союза в вербовочную кампанию, он за четыре месяца утроил численность профсоюза. 12 тыс. членов союза портовых грузчиков тихоокеанского побережья во главе со своим боевым руководителем, выходцем из низов, Гарри Бриджесом в мае 1934 г. забастовали вместе с моряками и остановили все движение вдоль побережья от Сан-Диего до Сиэттля. В середине июля полицейские убили нескольких забастовщиков; в Сан-Франциско вспыхнула всеобщая стачка, на четыре дня парализовавшая всю жизнь города. В 1935 г. в 19 штатах было призвано для подавления стачек свыше 40 тыс. членов Национальной гвардии. По всей стране рабочие вели ожесточенную борьбу, бастовали, проводили вербовку новых членов профсоюзов.
В ноябре 1935 г. лидеры восьми межнациональных союзов, входивших в Американскую федерацию труда, восстали под руководством Джона Л. Льюиса против консервативной политики старого руководства АФТ и создали Комитет производственных профсоюзов, который должен был организовать профсоюзы по производственному принципу и вовлечь в них неорганизованных рабочих.[56]
Тем временем богачи стали проявлять еще большее недовольство «новым курсом», чем бедняки. Президент гигантского химического концерна «Дюпон де Немур» Ламмот Дюпон заявил в январе 1934 г.: «В 1933 г. мы были свидетелями непродуманного наскока правительства на все пороки политической, социальной и экономической жизни нашей страны». Другие виднейшие промышленники и финансисты, которые сначала выслушивали «радикальные» выступления Рузвельта с улыбкой, считая их отнюдь не оригинальной демагогией, стали, наконец, убеждаться с нескрываемым озлоблением, что президент говорил о «привилегированном меньшинстве», «о гуманистических идеалах демократии», о праве рабочих на организацию и о праве «обездоленных требовать от правительства помощи» — совершенно всерьез. Когда правительство под давлением народа расширило общественные работы и государственную помощь безработным и когда профсоюзное движение усилилось, крупные предприниматели прозвали Рузвельта «изменником своему классу» и подняли злобную кампанию против «красного», засевшего в Белом доме, и всего его кабинета. К весне 1935 г., по оценке бюллетеня «Киплингерс Уошингтон ньюслеттер», 80 % предпринимателей стали врагами «нового курса».
