Как бы этот государственный деятель ни увлекался рыночной статистикой, точными диаграммами колебаний деловой активности и биржевыми котировками, его все же нельзя было считать простым «арифмометром», машиной, лишенной всякой способности к самообогащению.

Коммерческие таланты Гувера отнюдь не ограничивались умением спекулировать на акциях сомнительных рудников. Ни один президент еще не проявлял такого искусства в области саморекламы. Хотя он как инженер ничем себя не прославил и нажил свое состояние путем организации акционерных компаний для эксплоатации золотых приисков, лесных разработок, рудных месторождений и прочих концессий в царской России, Австралии, Китае и других отсталых странах, в Америке он создал себе славу «великого инженера». Хотя он систематически использовал поставки продовольствия в качестве политического орудия для поддержки зверских белогвардейских режимов и подавления демократических движений, возникших в Европе после войны, в США Гувер был известен как «великий гуманист». И, наконец, несмотря на то, что он полностью был поглощен своими коммерческими делами и накоплением материальных благ, миллионы американцев были приучены считать Гувера «великим идеалистом».

В своей книге «Вашингтонская карусель» Дрю Пирсон и Роберт Аллен писали: «Всевозможные трюки, всяческие новые приемы, какие были известны и какие были в состоянии изобрести опытные специалисты по рекламе, — все это было пущено в ход, чтобы сделать из Гувера «сверхчеловека», «великого правителя»…[49]

Когда Гувер водворился в Белом доме, курсы акций достигли небывало высокого уровня и стали возникать десятки новых акционерных компаний. В январе 1929 г. на рынок было выброшено больше чем на миллиард долларов новых акций. В маклерских конторах всех крупных городов США толпились возбужденные покупатели, безотрывно следившие за освещенными щитами, на которых быстро сменялись цифры и условные обозначения, отмечая непрерывный рост цен на нью-йоркской бирже.

«Мы, американцы, подошли ближе к окончательной победе над бедностью, чем какая-либо страна в истории… — заявил Герберт Гувер. — Мир вступает в эпоху величайшего экономического процветания». В своем обращении к стране при вступлении на пост президента Гувер заявил, что «Соединенные Штаты достигли еще невиданного в мире уровня комфорта… Ни одна страна не может похвастать более прочными успехами».

Восемь месяцев спустя на Америку обрушился самый губительный экономический кризис в мировой истории.

В конце октября 1929 г. биржевые курсы стремительно полетели вниз.

Постепенное понижение курсов началось еще несколькими неделями раньше, но это не вызывало особенной тревоги. На рынке, где шла крупная игра на повышение, и прежде случались падения курсов, после чего они обычно взлетали на новую высоту, принося спекулянтам еще большие доходы. Однако в середине месяца тревога стала усиливаться, так как падение происходило нарастающим темпом.

23 октября было продано свыше 6 млн. акций; телеграфные аппараты, установленные в маклерских конторах, не поспевали сообщать об этих продажах и передавали результаты биржевых сделок с запозданием примерно на два часа. Индекс «Нью-Йорк таймо, отражающий изменения курсов акций 50 крупнейших промышленных и железнодорожных компаний, зарегистрировал падение на 18,24 пункта за один день.

На следующий день, в четверг, 24 октября, шторм разразился с полной силой. За день было продано около 13 млн. акций. В первый час цены на акции падали с катастрофической быстротой. Тысячи спекулянтов были сметены лавиной паники. Огромный зал нью-йоркской фондовой биржи превратился в ад; обезумевшие маклеры с перекошенными от ужаса лицами метались во все стороны, размахивая руками и испуская дикие вопли. В маклерских конторах всех крупных городов толпились взбудораженные клиенты, лихорадочно пытавшиеся сбыть свои акции, пока за них можно было хоть что-нибудь выручить.

Вскоре после полудня Чарльз Митчелл из «Нэйшнл сити бэнк», Альберт Уиггин из «Чейз нэйшнл бэнк» и еще, два крупных банкира примчались в контору компании Дж. П. Моргана и заперлись в кабинете Томаса Ламонта. Через несколько минут они приняли решение сложиться вместе с еще одним финансистом и создать фонд в 240 млн. долларов для скупки акций. Таким путем они рассчитывали замедлить бурный темп продаж и восстановить на мятущейся бирже хоть видимость порядка.

Президент Гувер, сидя у себя в Белом доме, по телефону поддерживал непрерывную связь с Ламонтом. Он обратился к американскому народу с заявлением, в котором говорилось, что «основные элементы нашей экономики, то есть производство и распределение товаров, покоятся на прочной и многообещающей основе».

Однако ни многомиллионный фонд, созданный банкирами, ни оптимистические заявления президента не смогли предотвратить крах. Катастрофическое падение биржевых цен продолжалось. 29 октября растаяли в воздухе ценности, составлявшие еще сотни миллионов долларов, и было продано рекордное число акций — 16 410 030.

Воздушный замок, построенный из кредита, спекуляции, бумажных ценностей и биржевых комбинаций, разлетелся впрах. Катастрофа породила панические слухи: «Все банки лопнули! Правительство отдало распоряжение закрыть фондовые биржи! Двадцать банкиров покончили самоубийством! Возмущенная толпа движется на Уолл-стрит!»

Разразилась великая паника.

«Коммершэл энд финзншэл кроникл» писала 2 ноября 1929 г.: «На этой неделе мы были свидетелями величайшей биржевой катастрофы в мировой истории».

Но это была отнюдь не просто биржевая катастрофа. Это была мировая катастрофа. Эра дутого послевоенного процветания и устойчивости пришла к концу. Наступил небывало суровый экономический кризис, быстро охвативший весь земной шар.

Экономическая катастрофа, обрушившаяся как ураган на Америку, Европу и Азию, сопровождалась безработицей, голодом, обнищанием и деморализацией масс. Крупные финансовые и промышленные компании разорились до тла; миллионы мелких вкладчиков потеряли все свое достояние; рабочих выбрасывали на улицу. Массы голодали, а фрукты топили в море, зерно гноили в силосных ямах, кофе сжигалось в топках, а скот резали и зарывали в землю. Народы были не в состоянии платить за все то, что очи производили в таком изобилии. Вся система распределения рухнула.

В начале 1932 г. бывший министр финансов США Эндрю Меллон, которого президент Гувер назначил послом в Англию, заявил в речи, произнесенной на обеде в лондонском клубе Пилигримов; «Я считаю, что нет такого средства, которое могло бы быстро и эффективно устранить зло, поразившее весь мир, но я не разделяю и того мнения, что наша социальная система порочна в своей основе».

Знаменитый американский стальной магнат Чарльз М. Шваб выразил иные чувства, обуревавшие деловые круги. «Я боюсь, — сказал он. — Каждый из нас боится».

На втором году великого кризиса известный американский писатель Теодор Драйзер писал в своей книге «Трагическая Америка»:

«Мне приходилось много слышать и читать о нынешней жизни, но мне хотелось и лично познакомиться с некоторыми конкретными сторонами жизни в условиях существующей у нас экономической системы… Я побывал в горняцких поселках западной Пенсильвании… и увидел там невообразимую нищету. Шахтеры зарабатывают от 14 до 24 долларов за две недели работы… Питаются они отвратительно; я знакомился с их меню. Одним из основных продуктов их питания в то время были листья одуванчика.

Я решил побывать в Пассаике в штате Нью-Джерси, так как он казался мне типичным маленьким промышленным городком… Местный священник рассказал мне, что люди живут здесь по восемь-десять человек в одной-двух комнатах… Он рассказал также, что некоторые рабочие не имеют работы уже больше года; в частности, он говорил об одной женщине, которая, стараясь прокормить свою семью (ее муж сидит без работы), делает искусственные цветы по 15 центов за 24 штуки и зарабатывает этим самое большее 90 центов в день…