— Николай, здорово? — офицеры повернулись им навстречу. — Привет, Малков!

Юрий отметил про себя, что с Николаем все здороваются иначе, нежели с ним. Николаю все жали руки и за внешне грубоватым обращением видно было, что он — общий любимец. Каждый сразу начинал ему что-нибудь рассказывать, Николай перебивал острыми замечаниями, шутками, вокруг него собиралась кучка весельчаков, подымая галдеж.

Иван Федосеевич спорил с механиком-водителем из второй роты о том, какой может быть наибольший срок работы мотора. Два капитана, командиры рот, поддерживали в споре механика. Иван Федосеевич не соглашался.

— Не знаете машины, — шумел он добродушно, — Малков! Иди скорей на помощь! Скажи, могут наши моторы при хорошем уходе проработать вдвое больше часов, чем полагается?

Юрий подумал.

— Могут. Только при тщательном уходе.

— Вот! — радовался Фомин. — Нашего полку прибыло. — Сейчас еще у его механика спросим. Ситников! Где он? Не пришел еще?

— И спрашивать нечего. Механик и командир живут на один ориентир, — сказал кто-то.

— Итак, друзья, две нормы. Вот сейчас помозгуем, что надо сделать для этого.

Пришел Василий Иванович Никонов. Он ввернул какое-то словцо тем, что слушали чтение газеты, и они захохотали.

— Я не опоздал? — спросил он Фомина и сел рядом с ним, набивая свою трубку. — Николай! Погудин! Ко мне!

Николай подбежал к нему. Лицо его расплылось в улыбке.

— Слушаю, товарищ гвардии майор!

— Ты почему меня забываешь? Бой окончился, — не пришел, ничего не рассказал. Полковник, говорят, тебя так гонял, что с тебя пух летел. Языка не мог добыть? Почему ко мне не являешься после боя? У людей приходится спрашивать — жив, дьяволенок, или нет.

В его низком голосе было столько приветливости, и тон речи так не соответствовал словам, что все улыбнулись. Только один Иван Федосеевич нахмурился:

— Василий Иванович! Оставь ты, наконец, эту кличку: «дьяволенок». Нехорошо.

— Почему нехорошо? — удивился майор. — Ты фильм «Красные дьяволята» помнишь? Я каждую серию по десять раз смотрел, когда мальчишкой был… Так давай, начнем. Ты собрание проводишь? Когда нам в батальон парторга пришлют?

— Я уже обращался к начальнику политотдела. Говорит, дождитесь своего из госпиталя. Пока некого дать, — ответил Фомин.

— Это Ершова-то? Ему еще несколько месяцев лечиться надо. А я бы не возражал, чтобы ты обязанности парторга выполнял все время. Ведь справляешься?

— Две нагрузки — тяжело.

— Ничего. Поможем — управишься. Ну, давай, начинай. Чего ждать?

— Время не подошло, — Фомин вытащил карманные часы. — Еще семь минут.

— Э-э, браток, выбрось-ка свои швейцарские ходики: отстают. По ним только на втором фронте американцам воевать, — майор тоже посмотрел свои. — Семнадцать, ноль-ноль!

Иван Федосеевич покрутил в руках свою старинную луковицу, приложил несколько раз к уху.

— Может, твои вперед идут?

— Э-э, нет. По моим часам Кремлевские куранты звонят. Марка «Точмех» — «точный механизм».

Иван Федосеевич пригласил всех сесть и торжественно объявил:

— Товарищи! Открытое партийное собрание первого танкового батальона считаю открытым.

Все было внове Юрию. Он увидел, что в батальоне, кроме майора Никонова, полновластного единоначальника, есть еще сила, двигающая танкистами — тихий, как будто и не заметный офицер Иван Федосеевич Фомин и партийная организация. Юрий знал, что в батальоне много коммунистов. Но что их так много — он не предполагал. Чтобы вести такой неуемный, энергичный, полный дерзаний коллектив, надо быть большим человеком.

Он с уважением глядел на капитана. Иван Федосеевич предложил выбрать президиум. Назвали Фомина, Никонова, Погудина, Ситникова и одного ротного командира. Юрий был приятно поражен тем, что пользуются таким почетом и механик Ситников, и его друг Погудин. Да, друг… Юрию очень хотелось, чтобы теперь это было так, по-настоящему и навсегда.

Майор Никонов коротко рассказал о том, как передовые механики любовно ухаживают за мотором. Но часто экипаж не помогает водителю, как будто остальные танкисты не хотят, чтобы машина ходила дольше. Юрий сразу вспомнил: Ситников однажды просил не ставить его на охрану танка, разрешить выспаться, а затем повозиться с мотором. «Почему я не пошел навстречу?» Ему стало не по себе, когда Никонов назвал фамилию Ситникова и не упомянул его, Малкова. Ставя в пример другие экипажи, комбат везде подчеркивал: механик такой-то, офицер такой-то.

Николая выбрали председателем. Он бойко вел собрание, иногда поглядывая на сидевшего в последнем ряду Юрия.

Снова затеялся спор, который начался до этого. Командир роты выступил, сказав, что незачем механику дополнительно следить за мотором, пусть отдыхает больше — в бою будет действовать лучше. Юрий даже согласился с ним про себя. Но взял слово другой и доказал на примерах, что безупречный мотор — главное в бою.

Кто-то нападал на Ивана Федосеевича, будто он не знает техники и предлагает делать невыполнимое. Другой яростно доказывал обратное. Юрий узнал, что в третьей роте был ранен механик, и Иван Федосеевич до окончания боя отлично водил танк и сохранил его.

Выступали механики. Они в один голос просили освободить их от нарядов, от караульной службы. Каждый брал обязательство. Когда вышел говорить Ситников, Юрий сидел, как в горящем танке, Антон, глядя прямо в глаза Юрию, сказал, что ему командир иногда просто не дает поухаживать за машиной.

В другое время Юрий не простил бы Антону Ситникову такого заявления. Но в горячей обстановке собрания все воспринималось, как-то иначе — и ближе к сердцу, и спокойнее. Николай короткими репликами подливал масла в огонь.

— Кто еще будет говорить? — громко спрашивал он. — Точка еще не поставлена. То, что Ситников сказал, относится и к другим экипажам.

Критиковали и механиков за беспечность, за равнодушие. Юрий подумал: «Едва ли кого из присутствующих здесь на собрании можно было упрекнуть в равнодушии».

Иван Федосеевич спокойно сидел, подчинивал карандаш или делал пометки у себя в блокноте. Затем сказал и он. И все встало на место, стало предельно ясным и четким.

— Некоторые считают себя старыми вояками, привыкли к машине, она им — как повседневные погоны. А надо, как за невестой, за ней ухаживать. Во всяком деле страсть коммуниста должна быть видна…

Затем капитан Фомин, будто между прочим, рассказал, за каким узлом в моторном отделении танка нужен особый глаз. Он показал отличное знание машины. Юрий откровенно загляделся на него. В глазах Ивана Федосеевича сверкал огонек, который зажигал всех сидящих.

Предстояли большие марши, рейды вглубь обороны врага. Скорее к Берлину! И, конечно, в эти дни коммунисты позаботятся, чтобы моторы танков не подвели.

Юрий думал: «Как открыто и прямо говорят здесь все друг другу в глаза. И все это без обиды, потому что на пользу дела. Дружная семья!» Ему захотелось быть членом этой семьи.

Ему захотелось, чтобы его экипаж был образцом для всего батальона. Он уже совершенно ясно почувствовал, что жить надо иначе.

Через день на закате солнца танки по шоссе ворвались в улицы следующего города. Бой вспыхнул сразу. Посыпалась черепица с крыш. Автоматчики бежали впереди машин. Соня тоже сошла на землю и бросилась за ними, но не угналась: мешала санитарная сумка.

Впереди, куда проникло несколько танков, шла непрерывная стрельба из орудий. Остальные машины, грохоча, подходили одна за другой. Соня увидела Юрия. Он был серьезен, глядел, выставив голову из люка, неотрывно вперед, и не замечал ее. На крыле танка, лихо сдвинув шапку на затылок, стоял Николай. Он весело кивнул ей.

Капитан Фомин появился на одном из танков, потом слез и потихоньку пошел вперед. Николай увидел его, спрыгнул на ходу, резко откидываясь назад, и побежал за ним.

— Иван Федосеевич! Пожелайте нам успеха!

— Свою задачу хорошо знаешь? — спросил Фомин.