И все-таки добирались. Преодолевали большие расстояния и сбрасывали смертоносный груз за многие сотни километров на запад от Москвы. Вчера мы бомбили Витебск, сегодня Каунас… Какой объект ожидается завтра?

Когда возвращаешься на родной аэродром, сразу же задаешь вопрос первому, кто окажется у самолета:

— Все ли вернулись?

Это уже стало традицией. Нас, как всегда, первыми встречали Коля Барчук и Вася Овсиенко. Каково же было наше удивление, когда на этот традиционный вопрос техник с механиком, перебивая друг друга, радостно ответили:

— Капитан Брусницын…

— …Вернулся!

— Брусницын? — изумленно переспросил я. — Откуда же? Вы что-то путаете.

— Нет, не путаем. Капитан действительно вернулся..

— …Вместе со штурманом Бойко.

— Ничего не понимаю.

Несколько позже все стало ясно.

Экипаж Брусницына бомбил танковые колонны, двигавшиеся по шоссе Спас — Демьянск — Юхнов. Налет прошел удачно, и самолет лег на обратный курс. Неожиданно из-за мохнатой тучки его молниеносно атаковали «хейнкель-111» и два «Мессершмитта». Стрелок-радист Тюнькин был сразу же убит. Второй стрелок Рясной yспел дать по фашистам несколько очередей, потом его пулемет замолчал. Истребители снова бросились на беззащитный бомбардировщик, пробили бензобак. Самолет запылал и недалеко от линии фронта упал на лесную поляну. Брусницын и его штурман Максим Бойко успели выброситься с парашютами. Прошло немало дней, пока они, измученные и голодные, перешли фронт и добрались до аэродрома.

Мы слушали Брусницына, жадно ловя каждое слово.

— Нет, друзья мои, — выдержав паузу, сказал он,— вы не представляете, как это здорово после долгих скитаний вновь быть среди вас. Недаром, видимо, говорят, что цену дружбы измеряют разлукой. Я это понял там, за линией фронта…

Но радость встречи с Брусницыным затмило новое горе: с боевого задания не вернулся экипаж Паши Володина. Мы очень любили этого молодого, веселого летчика. У него было приятное лицо, красивые, светлые волосы, серые с лукавинкой глаза. Под стать командиру подобрались и остальные члены экипажа: все одинакового роста, даже лицами похожи друг на друга и, кажется, все однолетки.

Они вылетели на бомбардировку железной дороги Брянск — Гомель, где, по данным разведки, было интенсивное движение. Вылетели и не вернулись. Мы больно переживали очередную тяжелую утрату. Никто не сомневался — экипаж погиб…

И только через два с половиной месяца стали известны подробности этого опасного, но сравнительно удачного полета. Нет, экипаж Володина не погиб. В полк неожиданно прибыли штурман Рагозин и стрелок-радист Максимов. Прибыли из партизанского соединения, которым командовал секретарь Черниговского подпольного обкома партии, ныне дважды Герой Советского Союза

Л. Ф. Федоров. Они и рассказали о судьбе экипажа.

…Самолет был подбит вражескими зенитками. Загорелся один мотор. Резким маневрированием Володину удалось сбить пламя, но мотор уже вышел из строя. Линия фронта еще далеко, до своих не дотянуть. Машина быстро теряла высоту. Покинуть самолет на парашютах экипаж не мог из-за малой высоты. Думая о спасении товарищей, Володин пытался произвести хотя бы сравнительно мягкую посадку, не врезаться в землю. Частично это ему удалось. Бомбардировщик полуупал, полусел «на брюхо» неподалеку от какого-то села, как впоследствии выяснилось, в 15 километрах от расположения одного из отрядов Федоровского партизанского соединения.

Когда к месту катастрофы подоспели партизаны, они увидели изрядно поврежденный самолет. Экипажа не было: его подобрали прибывшие раньше крестьяне и отвезли в сельскую больницу. У Володина глубокие ссадины на голове и сломаны обе ноги. У стрелка Рябова оказался поврежденным позвоночник. В больницу их отправили; в бессознательном состоянии. Рагозин и Максимов отделались легкими ушибами.

Немцев в селе не было: как и многие другие населенные пункты этого края, оно контролировалось партизанами. Из сельской больницы экипаж самолета переправили в лесной лагерь. Партизанский фельдшер Емельянов спас Павлу Володину жизнь. Когда с его ног сняли гипс, оказалось, что кости срослись неправильно. Все же Павел после выздоровления руководил постройкой летных площадок для приема наших самолетов, летавших к партизанам. На Большую землю Володин возвратился лишь в ноябре 1942 года. В московском госпитале опытные хирурги вновь сделали ему операцию, и после этого летчик Володин вернулся в боевой строй, но летать больше не смог.

И снова горькая весть: на аэродром не вернулся самолет лейтенанта Гаранина. Это случилось в горячие, напряженные дни битвы за Москву. Мы почти без передышки вылетали на бомбардировку как ближних, так и дальних целей противника. Несколько раз мне пришлось бомбить крупные железнодорожные узлы, через которые шло снабжение наступающей на Москву гитлеровской армии. По два раза в ночь поднимался экипаж в воздух и бомбил дорогу Никулин — Городище — Калинин. Удачный налет совершили и на вражеский аэродром в районе Могилева. Уже отдаляясь от цели, взяв курс на восток, еще долго видели клубы дыма и огромные языки пламени: горели фашистские самолеты и ангары аэродрома.

Каждый раз, когда я возвращался на базу, меня встречал Леша Гаранин или же я его, если прилетал первым. Крепкого телосложения, плечистый, он был всегда весел и бодр. Мы подружились с ним еще до войны. Леша любил часто повторять им же придуманный каламбур: «Все кончится хорошо, если хорошо кончится…»

И вдруг Леша не вернулся. Не было его и на второй день… Он вылетел в район Смоленска. Неужели погиб? Не хотелось верить. Но прошел день и еще… О Гаранине и его экипаже никаких вестей.

Но наши опасения, к счастью, были напрасными. Не погиб Леша Гаранин! И экипаж его не погиб!.. Фашистские зенитчики подбили самолет еще над целью. Разрывом снаряда был выведен из строя один мотор. Чтобы не допустить потери высоты, летчику довелось приложить невероятные физические усилия. С трудом дотянули до линии фронта.

— Запроси КП [1], на какой ближайший аэродром можно сесть, — приказал Гаранин Стрелку-радисту.

Через несколько минут последовал ответ:

— Можно садиться в Калинине.

К концу длинной осенней ночи самолет приблизился к городу на Волге. Его в это время бомбила фашистская авиация, поэтому на аэродроме прожекторы не зажгли. Но садиться надо было, иначе самолет через несколько минут мог рухнуть на землю. В предрассветной мгле

Гаранин едва различал бетонированную дорожку аэродрома (удивительное дело — немцы не бомбили его) и повел машину на посадку.

Это было 14 октября. Фашисты подошли к городу. Может быть, поэтому они и не бомбили аэродром, надеясь захватить его целехоньким? К тому же все исправные самолеты покинули его — ушли на запасной аэродром, расположенный где-то в районе города Клина.

В ангарах остались только те машины, которые подлежали ремонту. Но их никто не ремонтировал.

— Смотрите, что делается! — вдруг воскликнул штурман Майоров, показывая рукой куда-то вдаль. — Они жгут ангары!

Действительно, по аэродрому бегали какие-то люди с факелами в руках. То там, то там вспыхивали приземистые аэродромные постройки.

Мимо Гаранина торопливо пробежал запыхавшийся молодой парнишка в замасленном комбинезоне.

— Фашистские танки ворвались в город! — сдавленным голосом бросил он на бегу. — Уходите немедленно

О ремонте бомбардировщика нечего было и думать.

Отбежавший было на несколько шагов человек в комбинезоне, предупредивший их об опасности, неожиданно остановился.

— Кто из вас летчик? — обратился он сразу ко всей четверым.

— Я, — ответил Гаранин.

— Сможете повести «СБ»?

Гаранину такой вопрос показался странным.

— Я спрашиваю так потому, что вы летаете на «ЕР-2», — пояснил молодой человек, — а это машина иной системы.