Оказывается, как и конструкторы, он упорно искал причину самовоспламенения, всячески стараясь на практике проверить предположения ученых. Забравшись в самолет, он спрятался в фюзеляже за бензиновыми баками. В полете внимательно наблюдал за «поведением» двигателей.

Вначале все шло нормально, но как только летчик убрал газ и перевел машину на планирование, предположение тотчас подтвердилось: из-под моторных клапанов начали просачиваться пары бензина. Причина воспламенения ясна — пары скапливаются в закапотном пространстве и воспламеняются.

После посадки механик точно указал место, где это происходило. Виною всему — дренажные трубки карбюраторов. Они были выведены под моторные капоты двигателей. Дренажные трубки удлинили, и пары бензина стали выходить в атмосферу.

История Великой Отечественной войны знает множество подобных примеров, когда солдатская смекалка, отвага, преданность делу помогали найти наиболее краткие пути к решению самых сложных боевых и технических задач.

Дальнейшее освоение нового самолета летным и инженерно-техническим составом прошло нормально. Переучиванием руководил полковник Новодранов.

— Машина сложная, строгая. Думайте в полете, не отвлекайтесь, изучайте каждую ее особенность, — наставлял он молодежь.

Опытный авиатор Иван Федорович Андреев, пользовавшийся у нас большим авторитетом, переиначил известную поговорку. Когда-то сказывали: «Не ошибается тот, кто не работает». А он, применительно к условиям летной работы, говаривал: «Кто ошибается, тому уже не работать».

В полк особого назначения Андреев пришел из гражданского воздушного флота, а еще раньше работал он в одной из московских типографий. Летал Иван Федорович уже десять лет. Вначале производил аэрофотосъемки местности, затем перешел в транспортную авиацию — работал на внутренних и международных линиях Аэрофлота. Кстати, Иван Федорович Андреев замкнул, как говорят, круг авиасвязи между Германией и Советским Союзом: вечером 21 июня 1941 года он привел свой самолет из Берлина в Москву, имея па борту всего лишь трех пассажиров. Это был последний мирный рейс из фашистской столицы. Ночью началась война.

Андреев одним из первых и совершенстве освоил ночные и «слепые» полеты, умело пользовался новыми пилотажными приборами и средствами радионавигации.

И здесь, в полку, он выполнял все более сложные задания. Мы многому учились у него. Я, Алексей Гаранин, Семен Полежаев, Василий Соловьев расспрашивали Ивана Федоровича о различных деталях полетов на дальние дистанции, как «вслепую» пилотировать самолет, как вести ориентировку.

Постепенно приходил опыт, мы обретали самостоятельность. Полковник Новодранов контролировал наши действия неустанно, учил, подсказывал, поправлял. От его зоркого взгляда не ускользала малейшая наша оплошность. По мы на него не досадовали.

Из Воронежа полк перебазировался и влился в состав дивизии тяжелых бомбардировщиков, которой командовал прославленный летчик М. В. Водопьянов.

Тренировки не прекращались. Необходимость их стала еще более очевидной, когда Новодранов вернулся из Москвы и сообщил нам:

— Ставка Верховного Командования возлагает на нас ответственную задачу: совершать налеты в глубокий тыл врага, бомбить его важнейшие объекты — заводы, железнодорожные узлы, аэродромы. Придется покрывать расстояния, еще недавно считавшиеся рекордными, преодолевать сопротивление сильной противовоздушной обороны противника.

По радио, в печати ежедневно сообщалось о зверствах фашистов, массовых расстрелах советских людей. Погибшие звали к мести, расплате. Наши ребята взрослели, становились более серьезными. Исчезла залихват-ская удаль. Суровые и беспощадные будни войны заслонили собой романтическое представление о легких схватках с врагом.

Уже стали известны многочисленные примеры невиданной стойкости советских воинов на различных участках фронта. Подлинный героизм проявили гарнизоны Бреста, Либавы. С беззаветной храбростью дрались пехотинцы, артиллеристы, моряки, летчики… Мы восхищались подвигом Николая Гастелло и многих, многих других.

Николай Гастелло. Мне особенно дорого имя этого мужественного человека: он обрел крылья в той же авиашколе, что и я, — Ворошиловградской. Только окончил ее на несколько лет раньше меня. О чем думал капитан Гастелло в последние секунды своей жизни, направляя подбитый, охваченный пламенем самолет на скопление фашистских танков, автомашин и бензоцистерн? Безусловно, о мести врагу за поруганную землю.

Мне дали новенький «ЕР-2», но постоянного экипажа пока еще не было. В это время в полк прибыли два штурмана.

— Выбирай любого, — сказал мне командир.

Я подошел к одному из них — старшему лейтенанту (чем-то он сразу мне понравился) и без обиняков спросил:

— Будете летать со мной?

Штурман серьезно и как-то недоверчиво посмотрел на меня. Я смутился и, кажется, покраснел. Он был старше по званию и возрасту. Думал, откажется. Но штурман, видимо, заметив мое смущение, неожиданно широко улыбнулся и протянул мне руку:

— Не возражаю, товарищ младший лейтенант.

Мы познакомились:

— Куликов.

— Молодчий.

Сергею Ивановичу Куликову было двадцать восемь лет (мне — недавно исполнилось двадцать один). Родился он в Ленинграде, в семье железнодорожника. После окончания семилетки учился в ФЗУ при фортепианной фабрике «Красный Октябрь». Работал краснодеревщиком. В 1932 году по путевке комсомола поступил в летно-техническую школу. Служил в Дальневосточной ар-мни авиационным техником. Затем окончил штурманские курсы. Участвовал в боях с японскими самураями у озера Хасан. Воевал с белофиннами.

Я привел эти скупые биографические данные лишь для того, чтобы подчеркнуть, насколько богаче моего был жизненный опыт штурмана Куликова. А у меня за плечами— лишь школа, авиамодельный кружок, аэроклуб, военная летная школа в Ворошиловграде да несколько лет службы в бомбардировочной авиации. Маловато. Очень даже немного. Да и не мог я достичь большего в свои двадцать лет. Сработаемся ли мы с Сергеем Куликовым? Надеялся, что сработаемся.

К нам в экипаж был зачислен стрелок-радист Александр Панфилов — стройный, широкоплечий парень, родом из Оренбургской области. Был самым старшим из восьми детей в семье. До службы в армии учительствовал в сельской школе. Саша рассказал, что его отец и четыре брата находятся на фронте. Сам он до прибытия в наш полк уже успел сделать несколько боевых вылетов.

Четвертым в экипаже стал воздушный стрелок, старший сержант Алексей Васильев — высокий блондин с симпатичными ямочками на щеках, что делали его лицо очень милым.

Сосредоточенный и настойчивый Сережа Куликов, улыбчивый и застенчивый, словно девушка, Леша Васильев, аккуратный и деловитый Саша Панфилов были не похожи друг на друга. Но сдружились они быстро. Уже через несколько дней наш боевой экипаж действовал слаженно, уверенно. «Прекрасные хлопцы!», — часто думал я, невольно любуясь своими новыми друзьями.

Сергей оказался великолепным штурманом. Он тщательно готовился к каждому тренировочному полету, учитывая все мелочи. Прокладывая маршрут, внимательно изучал характерные ориентиры, заранее продумывал, как поступить в случае потери ориентировки на том или ином участке. Находясь в воздухе, наш Серега Куликов не терял зря ни единой минуты — тренировался, при помощи средств радионавигации определял место нахождения самолета, выбирал наиболее удобные курсы следования.

Сергей знал: от штурмана зависит многое, и основательно готовился к предстоящим боям. Я, в свою очередь, кроме отработки техники пилотирования изучал боевые возможности «ЕР-2».

…Наконец пришел и наш черед. 10 августа 1941 года ранним утром в полк прилетел наш комдив М. В. Водопьянов.

О героических подвигах Героя Советского Союза Михаила Васильевича Водопьянова знали тогда от мала до велика. Полеты на спасение челюскинцев, полеты с посадкой на Северном полюсе прославили Водопьянова, сделали нашим кумиром. До тех пор мало кому из нас посчастливилось встречаться, разговаривать с ним, а служить в дивизии, которой командует такой замечательный человек, мы считали для себя счастьем.