Стараясь отвлечься от боли, от растущей тревоги, Туликов начал думать о жене, о дочке, о доме своем, о редакции. Как же он любил все это, как тосковал, особенно когда было трудно.

Вертолет резко пошел вниз, уши заложило, и сразу захлестнул новый приступ боли. Побелевшими глазами Туликов глянул на врача. Тот был спокоен.

— Решили снизиться! — прокричал он, — Чтобы потом не терять времени.

Туликов посмотрел в оконце. Близко хлестали волны растревоженного ночной бурей моря. А корабля не было, он еще находился где-то за горизонтом, шел, прощупывая дорогу среди рифов, опасаясь мин. И тогда Туликов понял, почему они снизились: чтобы не плюхнуться с большой высоты в случае, если вдруг остановятся винты.

Он снова закрыл глаза, постарался не думать об опасности. И послышалось ему, что где-то далеко-далеко, с трудом пробиваясь сквозь гул двигателя, звучит песня. Знакомая мелодия сама рождала слова:

Мелодия пропала и вдруг мощно ворвалась в салон, заглушила все, захлестнула сердце печалью и радостью:

Пилот оглянулся, подмигнул Туликову и поубавил звук. Двигатель ревел, задыхался, отсчитывая, может быть, свои последние обороты…

Большой противолодочный корабль «Смелый» стоял в районе траления, когда началась пыльная буря. Порывы ветра крепчали, волны вздымались все выше, угрожающе-фиолетовые, пенные. Внутри корабля, за герметическими дверями, плотно зажатыми тугими задрайками, царила тишина. Закрыв за собой дверь с палубы, Строев попал в другой мир, где были строгий порядок, чистота и прохлада кондиционеров.

Обязанности начальника походного политотдела можно свести к лаконичной фразе: наладить политико-воспитательную работу на кораблях. Но если эту фразу расшифровать, то можно говорить часами. Узкий специалист имеет дело с техникой, которая при хорошем обслуживании всегда работает безотказно. Объект внимания и заботы политработника — постоянно меняющийся человек, его взгляды и убеждения, его знания и опыт, его характер и привычки, душевное состояние и сердечные дела. Боевой корабль — это не только техника, а прежде всего люди, управляющие техникой. Стало быть, все дела этих людей — тоже предмет заботы замполита. Вот и получается, что круг обязанностей политработника неограничен.

В кают-компании Строев застал горячо споривших мичманов и младших офицеров. Разговор шел об акулах. Одни говорили, что акулы подлежат полному истреблению, другие столь же категорично доказывали, что их надо охранять как санитаров моря. Спорщики были непримиримы и появление Строева встретили с энтузиазмом.

— Акул, конечно, следовало бы уничтожить, — охотно отозвался Строев. — Только зачем? У нас что, других дел нет?..

— Они же первые хищники в океане! — раздался чей-то возмущенный голос.

— Первые хищники в океане, — сказал Строев, — супертанкеры под так называемыми «удобными флагами».

Он понял, что пришло его время высказаться, и зашагал по кают-компании от двери к иллюминаторам, за которыми уже совсем пожелтела даль, и обратно.

— «Удобные флаги», как вы знаете, — обман. Чтобы экономить на ремонте судов, на техническом оснащении, на спасательных средствах, капиталистические жулики «прописывают» свои суда через подставных лиц в других странах. По данным Регистра Ллойда, таких судов сейчас около семи тысяч. Пятнадцать процентов мирового торгового флота плавают под «удобными флагами», но по их вине происходит две трети всех катастроф. А что такое катастрофа супертанкера, вы представляете? Океан на сотни миль покрывается пленкой нефти, все живое в воде задыхается, прекращается испарение и вообще обмен между океаном и атмосферой. А ведь океан производит едва ли не три четверти кислорода, попадающего в атмосферу.

Он замолчал, и почтительная тишина повисла в кают-компании.

— А как же насчет акул? — послышался голос. — Последнее время о них много пишут.

— Не поняли! — с глубоким огорчением выговорил Строев. — Вы не задумывались над тем, почему в мире так много сенсаций? Да потому, что сенсации отвлекают внимание от действительных опасностей, угрожающих человечеству. Существует целая индустрия сенсаций…

— Но они интересуют людей…

— Именно, что интересуют. Сенсации — это чаше всего спекуляции на естественном природном любопытстве человека.

— Но ведь не все так понимают…

Строев наконец-то рассмотрел того, кто спрашивал. Невысокий худощавый мичман с быстрыми, нетерпеливыми глазами.

— Вы неправильно выразились, — мягко сказал Строев. — Вы хотели сказать: не все так считают. Верно?

— Так точно.

— Можно ведь знать и не понимать. Я думаю, что у вас как раз этот случай. Пожалуйста, не обижайтесь, но вы должны знать: именно понимание глубинных общественных процессов, исторический оптимизм дают нам уверенность в будущем. Не просто знание тех или иных фактов, а понимание взаимосвязей между ними.

Строев вышел на палубу и не узнал моря. Волны несли кроваво-пенную бахрому. Небо, затянутое прозрачной пеленой, светилось, словно было стеклянным. По всему морю вразброс стояли на якорях тральщики. Даль была темно-багровой и вспухала огромными клубами, словно там, вдали, горело море.

— Опять придется промывать фильтры, — пожаловался корабельный механик капитан 3 ранга Герасимов.

— Что фильтры? Весь корабль мыть придется.

Порыв горячего ветра ударил по надстройке с шумом пескоструйного аппарата. Строев и Герасимов стояли за уступом и с тревогой смотрели, как быстро темнело море, меняя багрово-красный оттенок на серо-стальной. По палубе пробегали песчаные змейки, извивались, прятались в мелкие щели.

В этот день Строев еще провел беседу с личным составом третьей боевой части о борьбе против буржуазной идеологии, смотрел со всеми очередную серию кинофильма «Освобождение». Затем он допоздна просидел с замполитом над планом партполитработы и конспектами политзанятий.

Возбужденный событиями дня, он долго не мог уснуть, лежал с открытыми глазами, смотрел в подволок, неровный, бугристый от множества проводов, покрытых толстым слоем белил, и долго вспоминал дом, родных и друзей своих, оставшихся в Севастополе и, несомненно, слушающих каждую радиопередачу в надежде узнать хоть какие-нибудь подробности о советских кораблях в Суэцком заливе…

Его разбудило монотонное постукивание лебедки, выбирающей якорь-цепь. Строев вскочил. Чтобы корабль снимался с якоря в бурю, должно случиться что-то чрезвычайное.

Выскочив на палубу, Строев увидел синее небо и большой красный шар утреннего солнца. Стояла тишь, обещавшая обычный изнурительно-знойный день. Только море, растревоженное за ночь, еще ходило высокими валами зыби.

— Что случилось? — спросил он, шагнув в рубку.

— Ничего особенного, — спокойно ответил командир корабля капитан 2 ранга Володин. — Становимся на якорь.

— Как становимся? Мы же снимались…

— Снимались. Но только что получили новый приказ: стоять на месте.

В голосе командира послышалась усмешка.

— На острове корреспондент заболел, — помолчав, сказал он. — Приказано было срочно снять. А теперь решено вертолет послать.

Строев связался по радиотелефону с Винченко, но ничего нового для себя не узнал. Приказ был прежним: оставаться на БПК. И Строев загоревал. Он-то все время рвался туда, где погорячее. И БПК облюбовал не без умысла: крейсер «Волгоград» стоял на якорях, а БПК «Смелый» все время ходил в районе минных нолей. Он был подстраховочной подвижной вертолетной площадкой. Правда, потребность в этом еще ни разу не возникала, но все могло быть. И вот теперь, находясь на БПК, он оказался в стороне от случившегося.