Когда я наконец совсем пришел в себя от сильных доз снотворного, мне показалось, что повторилось то мое первое пробуждение в лагере резервистов после перелета Нью-Йорк — пустыня Гоби.

Я опять увидел чье-то лицо, кто-то низко склонился надо мной — человек в форме старшего сержанта. Он предупреждающе приложил палец к губам.

— Лейтенант Тарб, вы слышите меня? Не говорите ничего, кивните только головой…

Я, как дурак, послушался, и голова тут же пошла кругом. Казалось, верхушка черепа отлетела и с силой грохнулась о кафельный пол, причинив невыносимую боль…

— Боюсь, вам и без того достаточно плохо, лейтенант, но выслушайте меня. Совершенно непредвиденно возникшая проблема…

Что ж, неожиданные проблемы перестали уже быть для меня новостью! Они преследовали меня теперь на каждом шагу. Но на этот раз, как выяснилось, это была не моя проблема. С опаской бросая взгляды на дежурную сестру в конце коридора, сержант придвинулся так близко, что его дыхание щекотало мне ухо, и прошептал.

— За Герти Мартельс водится один грешок, да, я думаю, вы сами догадались…

— Какой грешок? — воскликнул я, ничего не понимая.

— Разве вы не знаете? — Он был не только удивлен, но даже растерялся.

— Дело в том, — начал он, запинаясь, — в наших условиях, кое-кто, бывает, поддается…

Пересилив себя, я попробовал подняться и сесть.

— Сержант, — сказал я. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Извольте пояснить.

— Она связалась с аборигенами, лейтенант. Уехала, не взяв с собой походное снаряжение. А все начнется через два часа…

— Вы хотите сказать, что сегодня ночью начнется операция?

— Пожалуйста, потише, лейтенант, — испуганно поморщился он. — Да, начало в полночь, а сейчас уже десять часов.

— Сегодня? — уставился я на него. Почему я ничего не знаю, испуганно подумал я. Конечно, это военная тайна, но каждый солдат в лагере должен быть вовремя предупрежден.

Сержант понимал меня и, кажется, сочувствовал.

— Начало операции неожиданно перенесено на более ранние сроки. Идеальные погодные условия, как они считают…

Я как бы впервые увидел его, окинул взглядом его боевую экипировку, маскировочный плащ, свисавшие с шеи массивные наушники-заглушки.

— Дело в том… — хотел он пояснить дальше, но в конце коридора послышался шум, хлопнула дверь, зажегся свет. — Черт! — выругался он. — Мне надо спешить, я должен успеть вернуться. Вам надо найти ее, лейтенант. Вас ждет проводник из местных, у него комплект защитной одежды для вас и для нее. Он отвезет вас куда надо…

Шаги в коридоре приближались.

— Простите, лейтенант, — торопливо сказал сержант. — Я должен исчезнуть.

И он исчез.

Как только дежурная сестра закончила свой обход и удалилась, я быстро встал, оделся и выскользнул из палаты. Голова гудела, и я отлично понимал, что ко всем моим грехам теперь прибавится еще дезертирство из госпиталя, но не колебался ни минуты.

Я даже не задумался над тем, насколько все это было странным. Лишь потом я начал размышлять над тем, сколько раз в моей жизни, когда я попадал, казалось бы, в безвыходное положение, вдруг находился кто-то, кто готов был рисковать своей судьбой ради меня, как этот неизвестный сержант. Но следует сказать, что я тоже не забывал отвечать добром на добро, когда представлялась возможность. Я многим был обязан Герти, и теперь она вправе ожидать от меня помощи. Итак, вперед.

Я лишь на секунду задержался у автомата в вестибюле, чтобы выпить Моки. Но не будь его здесь, я уверен, что обошелся бы и без него.

Абориген действительно ждал меня не только с комплектом боевого обмундирования, но и с двухколесной таратайкой, запряженной ослом. Чего не хватало моему провожатому, так это знания английского языка. Но, слава Богу, он сам знал, куда меня везти и не нуждался в моих указаниях.

Ночь была темной и душной. Что-то пугающее было в огромном черном куполе неба, усеянном мириадами звезд. Это были не те звезды, о которых обычно принято говорить и которые всем доводилось видеть. Густота, с которой вызвездило небосклон, казалась неправдоподобной. Было так светло, что наш ослик без труда находил дорогу. Свернув с шоссе, мы поехали напрямик к видневшимся холмам.

Где-то в этих местах была долина. Я слышал о ней — она являлась здешней достопримечательностью, ибо земля ее была плодородна. Как известно, пустыня Гоби[17] потому так и называется, что безводна и мертва. Сильные ветры, превращая верхний слой почвы в пыль, уносят его с собой, обнажая нижний каменистый ее слой. Лишь в отдельных местах, в долинах или у подножия гор, там, где есть хотя бы капля воды, почва удерживается, постепенно закрепляясь потом корнями растений. Знакомые офицеры говорили мне, что склоны гобийской долины напоминают виноградники Италии. Здесь тоже растет виноград и журчат ручьи. Но я не верил этому и никогда не стремился увидеть это чудо, особенно теперь, ночью, когда вот-вот должно все начаться. Я взглянул на циферблат своих часов, хорошо видный при свете звезд. До начала операции оставался всего час. Кажется, мне не доведется побывать в долине. И действительно, мой возница не стал спускаться в долину, а свернул на тропу, вьющуюся по ее краю, и вдруг остановил повозку. Он рукой указал мне в сторону ближайшего холма. У его подножия я разглядел очертания постройки, напоминающей большой навес или сарай.

— Мне туда? — спросил я.

Уйгур пожал плечами и еще раз указал рукой на холм.

— Сержант Мартельс там? — снова спросил я.

Возница пожал плечами.

— Черт! — выругался я и со вздохом пошел туда, куда указывал возница.

Подъем оказался нелегким. На тропе попадались камни и другие препятствия. Хорошо утоптанная, она была гладкой, как стекло, и поэтому, оступаясь и падая, я каждый раз сползал по ней назад на ярд или два, больно обдирая колени и ладони рук.

Поднявшись на ноги после очередного падения, я вдруг услышал за спиной глухой звук, похожий на разрыв хлопушки. Спустя минуту он повторился. Вскоре захлопало по всей линии горизонта. Небо перерезали темные вертикальные полосы, погасившие звезды, словно опустились черные занавесы. Я понял, что подготовка к операции началась.

Еще не дойдя до сарая у подножия холма, я уже знал, что он совсем близко. В нем, должно быть, сушили виноград — я вдыхал густой пьянящий аромат хорошего вина. Однако, заглушая его, в ноздри уже лез сильный и пугающий запах чего-то горелого, запах испорченной еды. Мой настрадавшийся желудок мгновенно напомнил о себе. Судорожно сглотнув слюну, внезапно наполнившую рот, я ощупью нашел дверь и толкнул ее.

Внутри неярко, но ровно горел костер. Видимо его разожгли, чтобы осветить сарай, решил я. Но я ошибся. Ошибся также, когда решил, что «грешок» Герти Мартельс — это либо ее роман с аборигеном, либо она пристрастилась к местному самогону. Каким же я был идиотом!

Пятеро рядовых, склонившись над жарящейся на костре тушей убитого животного, отрезали от нее куски и тут же ели эту мертвечину! Тут же была Герти Мартельс. Она испуганно глядела на меня, держа в руках полуобглоданную кость…

Этого зрелища мой желудок уже не выдержал. Я едва успел вовремя выскочить вон.

Когда я отдышался и пришел в себя, я снова вернулся в сарай, чтобы увидеть бледные лица и испуганные вопрошающие взоры.

— Вы хуже дикарей, хуже венерян, — возмущенно отчитал я их. — Сержант Мартельс, немедленно привести себя в порядок! Вот ваш защитный плащ. А вы все спрячьте головы, закройте глаза, заткните уши. Через десять минут начинаем операцию.

Я не собирался слушать их оправданий, меня не интересовало, выполнит ли Герти мой приказ. Я выскочил из сарая и бросился вниз по тропке. Лишь отбежав порядочное расстояние, я остановился, чтобы надеть звуконепроницаемые наушники. После этого я, разумеется, ничего уже не слышал вокруг и не мог знать, что Герти все это время следовала за мной, не отставая ни на шаг. Впрочем, мне было безразлично. Разговаривать с ней я не собирался, так же, как и слушать ее объяснения. Желания не было. Мы спустились к ждущей нас повозке. Я жестом велел вознице вести нас в лагерь. Он тронул вожжи…