Это случилось через неделю, когда все вокруг уже говорили:

— Неплохо бы погулять в лесочке. Представляете, сколько раньше на Земле было деревьев!

Или:

— Провались он пропадом, этот суп из соленой воды!

А ведь прежде им и в голову не приходило, что их кормят супом, сваренным на морской воде.

Вскоре, как и предполагал Боуэн, начальник Отдела перемещений спросил меня:

— Гроуби, ты знаком с химией питания?

— Как странно, что вы меня об этом спросили. Я действительно немного изучал ее. Знаю серно-фосфорно-карбидно-кислородно-водородно-азотную формулу питания хлореллы, оптимальную температуру и все такое прочее.

Очевидно, это намного превосходило его собственные познания, поэтому он только крякнул и отошел от меня, немало удивленный.

Неделю спустя, когда из уст в уста передавался довольно скабрезный анекдот о фирме «Старзелиус», меня перевели на восьмичасовую работу в центральный пилон, где я стал следить за измерительными приборами и регулировал поступление питательной жидкости в чаны с хлореллой. Это была работа попроще и полегче. Все свободное время я проводил в подземелье под Малой Наседкой, пробираясь туда теперь почти без страха при помощи собственного гальтоновского свистка. Я передал для «консов» их фантастически бездарную листовку Номер Один. Вот что получилось:

«Способны ли Вы преуспеть в жизни?

Только Вы сами можете ответить на следующие вопросы:

Являетесь ли Вы умным, дальновидным человеком — мужчиной или женщиной в возрасте от 14 до 50 лет?

Достаточно ли Вы инициативны и честолюбивы, чтобы выполнить по-настоящему важную работу, которая Вас ждет?

Можно ли Вам безоговорочно доверить величайшую и самую обнадеживающую из тайн нашего времени?

Если Вы тут же не вскакиваете и не кричите: „Да!“ — лучше Не трудитесь читать дальше. Если же Вы сразу ответите „да“, то Вы, Ваши родные и друзья заслуживают того, чтобы…» и прочее в том же духе.

Боуэн был потрясен.

— Не кажется ли тебе, что обращаясь только к умным и образованным, мы несколько сужаем круг?.. — обеспокоенно спросил он.

Я не стал ему объяснять, что разница в пропаганде на высшие и низшие слои потребителя состоит лишь в том, что последним все надо сказать в устной форме, потому что они не умеют читать. Я заверил Боуэна, что его опасения напрасны, и он удовлетворенно закивал головой.

— У тебя природный талант работника рекламы, Гроуби, — торжественно изрек он. — В Америке консервационистов ты бы далеко пошел.

Я скромно промолчал. А он продолжал:

— Я просто не имею права держать тебя здесь и должен передать дальше. Нельзя, чтобы такой талант пропадал. Я уже подал рапорт… — он кивком указал на переговорное устройство, — и думаю, что тебя скоро затребуют. Пожалуй, это будет правильней. Конечно, жаль с тобой расставаться, но я нажал кнопки, машина уже заработала. Вот посмотри справочник клиентов «Хлореллы».

Сердце у меня подскочило от радости. Я знал, что «Хлорелла» поставляет сырье многим фирмам Нью-Йорка.

— Спасибо, — пробормотал я. — Где бы я ни был, что бы ни случилось, буду служить не за страх, а за совесть.

— Знаю, Гроуби, — одобрительно сказал он. — Э-э… но прежде чем ты уйдешь… у меня к тебе просьба, в некотором роде личная, Джордж. Я, видишь ли, сам немного пописываю. Кое-что вот прихватил с собой. Конечно, вашему брату это покажется черновыми набросками, но если бы ты проглядел их на досуге.

Наконец я вырвался от него со справочником и четырнадцатью «набросками» под мышкой. Как я и предполагал, это была грубая стряпня без малейшего проблеска таланта. Боуэн доверительно сообщил мне, что у него есть их еще немало, и мы сможем славно поработать вместе.

Забыв обо всем, я с жадностью набросился на справочник.

…Переключение вентилей и кранов не так изматывало к концу дня, как работа черпальщика, а Боуэн не слишком обременял меня заданиями ячейки «консов», чтобы я мог сидеть над его «набросками». В результате у меня впервые появились свободное время и возможность получше изучить обстановку. Херера как-то взял меня с собой в город, и я наконец узнал, как он проводит свои таинственные свободные дни.

То, что я узнал, поразило меня, но, пожалуй, не настроило против Хереры. Просто я лишний раз убедился, что пропасть, отделяющую высокооплачиваемого работника рекламы от рядового потребителя, не преодолеть с помощью такого эфемерного понятая, как «дружба».

Выйдя из старой трубы подземки и очутившись под мелким костариканским дождичком, мы направились в один из захудалых ресторанчиков. Херера потребовал, чтобы каждому из нас дали по настоящей картофелине, и настоял на том, что за все платит он.

— Нет, Жоржи, считай, что у нас праздник. Ты не выдал меня, когда я передал тебе листовку? Не выдал? Вот мы и отметим это.

Во время ужина Херера был великолепен — настоящий фонтан красноречия, каскад шуток на двух языках, низвергавшийся на меня и на официантов. Глаза его блестели, говорил он торопливо и неестественно возбужденным голосом, смеялся к месту и не к месту — точь-в-точь юноша на первом любовном свидании. Да, юноша на первом свидании… Я вспомнил свой первый вечер с Кэти, бесконечно длинный вечер в Центральном парке, когда, взявшись за руки, мы шли по темным коридорам, танцзал и час, равный вечности, когда мы стояли у ее двери…

Херера хлопнул меня по плечу, и, очнувшись, я увидел, что он и официант покатываются со смеху, глядя на меня. Я тоже засмеялся, чтобы как-то выйти из глупого положения, в котором очутился. Они расхохотались еще пуще. Сомнений не было, они потешались надо мной.

— Ничего, Жоржи, — сказал Херера, внезапно посерьезнев, — А теперь пошли. Думаю, тебе понравится то, что ты сейчас увидишь. — Он уплатил по счету. Официант вопросительно поднял брови.

— В заднюю комнату?

— Да, в заднюю. Идем, Жоржи.

Мы протиснулись мимо стойки вслед за официантом. В конце зала он открыл дверь и свистящим шепотом что-то сказал Херере по-испански.

— Не беспокойся, — ответил Херера. — Мы не надолго.

«Задняя комната», к моему великому удивлению, оказалась библиотекой.

Я почувствовал на себе взгляд Хереры, но, мне кажется, ничем себя не выдал. В библиотеке пришлось просидеть около часу, пока Херера с жадностью читал какую-то изъеденную червями книгу под названием «Моби Дик». За это время я успел пролистать около дюжины старинных журналов. Мне немного полегчало, когда среди этой почтенной классики, которую я с трудом переваривал, я наткнулся на нечто вроде раннего варианта наших нынешних обращений к потребителю, например: «А вы тоже делаете такие ошибки в английском?» Такой плакат недурно выглядел бы в моем собственном кабинете в агентстве Шокена. Но все же мне было не по себе от такого количества книг без единого рекламного объявления. Я не ханжа и не против уединенных развлечений, если от них бывает толк. Но всякому терпению есть предел.

Я пожаловался на головную боль, но, кажется, Херера не поверил мне. А когда вечером, спотыкаясь, он ввалился в спальню, я отвернулся к стене. После этого мы почти не разговаривали.

Неделю спустя, когда в столовой чуть было не вспыхнул бунт, вызванный слухами о том, что в тесто для оладий подсыпают древесные опилки, меня вызвали в главную контору.

Прождав час, я наконец был принят управляющим Отделом перемещений.

— Гроуби?

— Да, мистер Мило.

— Неплохие успехи ты сделал за это время. Очень неплохие. Я вижу, ты здорово продвинулся.

Это было делом рук Боуэна. Он давал сведения. Ему понадобилось пять лет, чтобы пробраться на эту должность.

— Благодарю вас, мистер Мило.

— Очень приятно. У нас, гм-м, открывается вакансия. Надо заменить одного из наших на Севере. Факты подтверждают, что он больше не справляется с работой.

Подтасованные факты, фиктивные сведения, состряпанные Боуэном. Я наконец оценил неограниченную власть, которой обладали «консы».

— Тебя могла бы заинтересовать работа по продаже товаров, Гроуби?