— Сколько раз вы ездили в Зиминку?

— Сегодня пятый раз. После первой поездки был длительный перерыв, примерно с месяц. Потом Штурм послал меня в Зиминку снова. Потом опять перерыв. А в последнее время мне пришлось путешествовать еженедельно. Я говорил Штурму, что это опасно, что каждый раз мне приходится придумывать какие-то новые объяснения моим регулярным исчезновениям из дому под выходной. Но он был неумолим. Я полагаю, что им удалось наладить регулярное получение информации.

— О, эта профессиональная терминология! Скажите иначе: кражу документов, сбор шпионских сведений.

Инженер смутился.

— Да, вы правы.

— Конверт каждый раз вручал вам лично Штурм?

— Нет, чертежи он переправлял мне в библиотечных книгах.

— На сей раз — в романе Олдингтона?

— И это вы знаете?

— Вы же читали его по дороге в Зиминку. Между прочим, опять неосторожность, Иван Михайлович. Как же так можно? Книга записана на имя Штурма, а это уже ниточка.

— Чего уж теперь говорить, — поморщился инженер.

— Ладно, — поставил я точку… нет, точку с запятой на этой теме, — говорил ли вам Штурм, кто еще работает в его группе?

— Нет, Штурм меня в это не посвящал.

Шевцов опустил глаза, потом, будто собравшись с духом, быстро проговорил:

— Да, Штурм мне ничего не объяснял. Но… видите ли, как правило, библиотечные книги приносила мне дочь Штурма, Аня.

— Как правило? То есть были исключения?

— Один раз. Об этом я и хочу рассказать. Как-то вечером, недели три назад, я был дома. Я нервничал, потому что предчувствовал отчего-то, что вот-вот явится дочка Эрнеста. Когда в дверь позвонили, я пошел открывать сам. Но вместо Ани Штурм передо мной стоял незнакомый человек. Это мне так в первый момент показалось, что незнакомый. Когда он вошел в мой кабинет, я его узнал, хотя он сильно изменился, полысел, сбрил усы. Да, я его узнал, и это не доставило мне удовольствия. Посетитель был, как и Штурм, моим старым однополчанином. Его фамилия Летцен, Вильгельм Францевич Летцен.

Тут я кивнул с таким видом, словно эта фамилия мне давным-давно известна. Шевцов воспринял это как нечто вполне естественное.

— До этого я никогда не встречал его в городе, — продолжал инженер. — Он объяснил, что принес мне от Эрнеста Ивановича книги, потому что Аня нездорова и не выходит.

— Почему появление Летцена не доставило вам удовольствия?

— Среди сослуживцев он имел репутацию жестокого и… как бы это помягче выразиться, ну, словом, не очень умного человека. Согласитесь, открытие, что такой человек посвящен в дела нелегальной организации, к которой ты имеешь отношение, не может доставить большого удовольствия. Тем паче, что я тут же убедился, годы не изменили Вильгельма. Он расхвастался, что дела разворачиваются быстро и скоро он, Летцен, лично покажет коммунистам, что такое немецкий офицер. Прозрачно намекнул, что имеет отношение к очень важным делам. Летцен, как и Штурм, работает военруком в каком-то техникуме.

Тут я опять многозначительно кивнул, а Шевцов договорил:

— Между прочим, он дал мне понять, что поддерживает связи с еще несколькими бывшими сослуживцами по Железному полку, и даже упрекнул меня, что я, дескать, чураюсь своих однополчан.

— Он назвал вам… — медленно сказал я.

Шевцов торопливо подхватил:

— Да, он назвал мне Шверина, тоже военрука.

— Так, Шверина и…

— Нет, больше никого, — покачал головой инженер. — Больше никого.

— Значит, больше никого? — ироническая интонация моей фразы означала примерно следующее: «Значит, остальных, кого я знаю, он тебе не называл? Странно, странно…»

— Клянусь вам, никого! — воскликнул Шевцов.

— Ну ладно, — недоверчиво усмехнулся я. — Вы считаете, дочь Штурма в курсе дел отца?

— Нет. — Инженер отчеканил это тихо и уверенно, прямо глядя мне в глаза. — Уверен. Как и моя. — В его взгляде я прочитал вопрос: ты мне веришь?

— Впрочем, — небрежно сказал я, делая вид, что не замечаю этого взгляда, — это легко проверить. Теперь скажите, когда вы в последний раз виделись со Штурмом?

— Три дня назад. Я сам попросил о свидании. Он назначил мне рандеву на трамвайной остановке.

— Зачем вам нужен был Штурм?

— Я уже говорил вам, что был встревожен частыми командировками. Я пытался уговорить Штурма повременить с новой поездкой. Он сделал мне резкий выговор. «Когда ты мне понадобишься, я тебя вызову сам», — сказал он.

— Что еще вы можете мне рассказать?

Шевцов наморщил лоб в раздумье.

— Вы знаете, — неуверенно начал он, — от этого разговора со Штурмом у меня остался странный… осадок, что ли. Нет, держался он, как и в прошлый раз, резко, начальственно. Но когда я стал просить о передышке, он как-то странно усмехнулся. Многозначительно так. Словно человек, который знает что-то такое, о чем я не могу даже подозревать. Знаете, в такие моменты восприятие обостряется, улавливаешь мелочи, детали, которые в других обстоятельствах наверняка ускользнули бы. Он усмехнулся и сказал: «Успокойся. Все будет в порядке». Мне показалось, что в этих словах был какой-то дополнительный, скрытый смысл.

— Какой именно?

— Не знаю. Я ломал голову, пытался догадаться, но ничего определенного мне не пришло в голову.

— А Штурм больше ничего не добавил?

— Ничего.

— Штурм платил вам за услуги?

— Он предлагал плату, но я наотрез отказался. Я сказал ему, что в деньгах не нуждаюсь. Это правда: я хорошо зарабатываю.

— А если б вы плохо зарабатывали? — иронически перебил его я.

У Шевцова заходили желваки на скулах.

— Вы вправе думать обо мне что угодно. Я понимаю. Но денег у Штурма я не брал.

— А вы считаете, что шпион-бессребреник все-таки лучше, чем получающий щедрые гонорары?

Шевцов прикрыл глаза и медленно покачал головой, словно его мучила сильная боль. Я взглянул на часы.

— О, уже совсем поздно! Не соснуть ли нам? Осталось еще часа два пути.

Инженер раскрыл глаза и беспокойно посмотрел на меня.

— Что же со мной будет? — нерешительно спросил он.

— А что вы можете предложить?

Шевцов подумал, кинул на меня быстрый взгляд, опять подумал и, ища слова, словно нащупывая брод, спросил:

— Скажите… человек, которому я… передал конверт… Его арестовали?

— Нет, зачем же? Он сейчас спокойно едет в Москву.

Инженер снова поразмыслил. И, опять осторожно подбирая слова, задал следующий вопрос:

— Штурм… он узнает о моем… о моем… провале?

— Не скоро. Штурм не скоро узнает о вашем провале в том случае, если мы вас не арестуем теперь же.

Я услышал глубокий, облегченный вздох. Глаза инженера заблестели, лицо порозовело.

— Значит, вы можете, — он произнес это слово с особым ударением, — сделать так, чтобы Штурм думал, будто все идет по-старому?

— Мы многое можем. — Я не стал сдерживать улыбку. — А что сделаете вы, если останетесь на свободе?

— Я постараюсь помочь вам. — Инженер задыхался от волнения. — Я буду по-прежнему выполнять поручения Штурма и ставить вас в известность о каждом его шаге. Я постараюсь выяснить его сообщников… Только… только бы не узнал Штурм. Если он узнает… мне конец. Он меня уничтожит. Я хочу… я очень хочу искупить… хоть частично искупить свою тяжкую вину. — Голос его прервался.

Вот это я и хотел от него услышать!

— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Думаю, не стоит вас предупреждать, что малейшая ваша попытка обмануть нас…

Шевцов поднял на меня усталый, но ясный взгляд.

— Не стоит, — твердо сказал он.

— Ну что ж, — сказал я, — будем считать, что задушевный разговор состоялся. Ложитесь, вздремните. Вам утром работать.

Пришло время докладывать начальству о первых результатах. Наблюдением за военруками Летценом и Швериным занялись сотрудники Захаряна.

И я собрался в Одессу.

Выехали мы совсем рано, чтобы по холодку проделать большую часть пути. Гена дорвался до настоящей езды и гнал машину так, как умел, кажется, гнать только он.