Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Вполне возможно, — согласился я. — Следовательно, вы ехали в Зиминку не специально для того, чтобы передать конверт?

— Ну, конечно, конечно! — обрадовался Шевцов. — Именно! Это было случайное поручение, притом малознакомого мне человека. Шапочного, по сути дела, знакомого.

— А что было основной целью вашего путешествия?

— Э… видите ли… сугубо личное, я бы даже сказал… интимное… да, именно интимное дело. — Шевцов попытался игриво улыбнуться. — Вы меня понимаете?

— Женщина? — подсказал я. — Вы извините, что ставлю прямой вопрос, но…

— Что вы, что вы! — готовно перебил меня инженер. — Ради бога, разве я не понимаю!

— Раз так — отлично. И, простите меня еще раз, вы встретились?

— С кем?

— С женщиной, естественно. Конечно, старая любовь, не так ли?

— О, да, да, старая любовь. Увы, не удалось… Впрочем, точнее, повидался… почти…

— Эх, плохо сочиняете, Шевцов. Изобретательности у вас — ни на грош. Одни белые нитки. Ну, зачем вы так? Никакой женщины у вас в Зиминке нет. И вообще нет ни одной знакомой души. Да если б она и была, вы больше всего боялись бы такой встречи. Ведь вы же позаботились, чтобы никто не знал, куда вы едете. Домашним-то вы что сказали? Что отправляетесь к приятелю на дачу. В карты играть. Билет взяли до Харькова, хотя дураку ясно, что из Харькова вам к утру после выходного к началу занятий ни за что не вернуться. И по какому делу вы ехали и с кем встречались — мы отлично знаем.

Инженер совсем сник, голова ушла в плечи.

— Да-а, — огорченно протянул я, — неудачно началась наша с вами задушевная беседа. Разговаривать так дальше бессмысленно. Для вас, — уточнил я. — Дело ваше проиграно. Мой совет — не теряйте попусту времени. Я предложил вам разговор по душам не затем, чтобы играть с вами в кошки-мышки. Скажу откровенно: положение ваше тяжелое. Почти безнадежное. Но почти. Может, переиграем? Будем считать, что беседу мы еще не начинали. А?

— Хорошо. Я буду откровенен. Не стану скрывать: я знал, что везу в конверте. Чтобы передать его, я выехал в Зиминку. Но я не изменник, не шпион… Меня вынудили.

— Это другой разговор, — счел я своим долгом подбодрить Шевцова, и он, благодарно взглянув на меня, продолжал:

— Я совершил однажды ошибку. Огромную ошибку. Боже мой, если б я знал! — В голосе его было неподдельное страдание.

— И, вероятно, не одну?

— Да, вы правы, — согласился Шевцов. — В прошлом я офицер. Служил в разных частях у Деникина и Врангеля. В двадцатом году штабом генерала Слащева был прикомандирован к Железному полку. Знаете, был такой полк, сформированный из немцев-колонистов Юга России? С ним и довоевал до конца.

— Почему же вы не ушли с остатками врангелевцев за границу? Не успели?

— Я намеренно остался в Крыму. Жизнь на чужбине меня не привлекала. Кроме того, в Симферополе жила моя семья.

— Понятно.

— Я вернулся к семье. И вот тут-то сделал первую ошибку. Я зная, что, как бывший офицер, обязан зарегистрироваться. Но я побоялся. Побоялся, что меня арестуют или выселят, разлучат с родными, по которым я так истосковался за годы войны. Я не пошел на регистрацию. Я собрал семью, кое-какое имущество, и мы переехали в Нижнелиманск. Я надеялся, что в чужом городе, где меня никто не знает, я смогу жить спокойно. Не опасаясь разоблачения. Я хотел только одного: забыть, навсегда забыть о прошлом, честно работать, как лояльный гражданин. Вскоре я убедился, что честно покаявшиеся белые офицеры спокойно работают, что их никто не преследует, не репрессирует.

— Почему же вы, Иван Михайлович, поняв это, все-таки не пришли с повинной, не стали на учет?

Шевцов грустно вздохнул.

— Эта была моя вторая ошибка. Я побоялся, что меня привлекут к ответственности за то, что я не зарегистрировался вовремя…

— Что же произошло дальше?

— Я работал, продвигался по службе, меня считают хорошим специалистом-судостроителем. — Это он сказал даже с гордостью, и вдруг голос его прервался: — Боже мой, что будет с моей женой, она не перенесет, а дочь… У меня взрослая дочь, студентка, ведь я исковеркал ей жизнь…

— Эх, Иван Михалыч, Иван Михалыч. Чего вы хотите? Чтобы я вас утешал? Ни по должности, ни по совести не могу. Могу только еще раз повторить: многое зависит от вас.

Шевцов продолжал:

— В прошлом году на улице я неожиданно встретил сослуживца по Железному полку. Больше того, этот человек был в свое время моим другом. Он очень обрадовался. А я думая только об одном: что мне теперь делать?

— Его фамилия Штурм?

— Вы и его знаете?

— Немного…

— Я старался избегать встреч, тем более когда узнал, что сам Штурм вовремя зарегистрировался. Но он стал заходить ко мне сам. Со временем я перестал опасаться. Эрнест отнесся ко мне так тепло, так дружески. Я тоже стал время от времени бывать у него. И наши дочери подружились. У Штурма тоже взрослая дочь, Аня. Потом как-то так получилось, что мы стали видеться все реже и реже. Зато Лиля — это моя дочь — и Аня Штурм стали близкими подругами. Три месяца назад Лиля однажды мне передала, что Эрнест Иванович через Аню очень просил меня зайти, он соскучился, хочет посидеть, поболтать со мной вечерок. Я не стал отказываться. Вы знаете, я был поражен происшедшей с ним переменой. Со мной говорил совершенно другой человек. Говорил резко, требовательно.

— Что же он говорил?

— Он сказал, что мир вступил в новую фазу истории. Близятся великие события.

— Что он имел в виду?

— Он имел в виду приход к власти в Германии национал-социалистов. Он сказал, что Гитлер — это именно та сильная личность, тот вождь, в котором нуждается наш гниющий мир. Пришел час, сказал мне Штурм, когда истинные русские патриоты должны воспрянуть духом и снова взяться за оружие, чтобы под эгидой новой, национал-социалистской Германии принести своей несчастной родине освобождение от большевизма.

— Как вы реагировали на эти речи Штурма?

— Он говорил так долго и, знаете ли, выспренне, что я успел собраться с мыслями. Я сказал Штурму, что политика меня давно не интересует. Но… Штурм оборвал меня. Он заявил, что теперь я обязан всецело ему подчиняться, беспрекословно выполнять его распоряжения. Я был потрясен. Я возмутился, пытался отказаться, откреститься. И вот тут-то он предложил мне выбор: либо я буду делать, что он прикажет, либо… либо соответствующие организации узнают, что я скрывающийся белый офицер. Оказалось, Штурм прекрасно осведомлен обо всех моих делах.

— Словом, вы согласились?

— Да, я согласился, — покорно подтвердил Шевцов. — Штурм успокоил меня — он, мол, не станет злоупотреблять, я буду получать нечастые, аккордные, как он выразился, поручения. Тут же Эрнест дал мне конверт и велел в ближайший подвыходной отвезти его на станцию Зиминка.

— Ох, Иван Михайлович, Иван Михайлович… Вы все-таки считаете меня очень наивным человеком.

— Не понимаю.

— Вы смертельно испугались, что Штурм разоблачит вас, как белого офицера. А заняться куда более рискованным делом не побоялись. Ну где здесь логика, почтеннейший Иван Михайлович? Или ваш друг Эрнест Иванович знал о вас что-нибудь попикантней, а?

Шевцов прикрыл глаза. С минуту помолчал, а потом отчаянно махнул рукой.

— Семь бед — один ответ. Что мне теперь терять! Вы опять правы. Видите ли, случился со мной в свое время один эпизод. Пришлось мне вести допрос пленного, даже, точнее, не пленного, а большевика-подпольщика. Нет, нет, я вел себя корректно, но он был схвачен с поличным. Словом, пришлось мне… я обязан был… присутствовать при его расстреле… — Шевцов сжал виски ладонями, сам налил в рюмку коньяку и залпом выпил.

— Вот это другое дело, — констатировал я. — Теперь все стало по своим местам. И Штурм сказал вам, что теперь вы член подпольной контрреволюционной шпионской организации?

— Нет, он мне ничего подробно не объяснял. Но мне, конечно, и без слов было это понятно.

— Какие еще поручения Штурма вы выполняли?

— Только доставлял документы. Я был его почтальоном, фельдъегерем. Вы уже знаете, как я это делал.

23
{"b":"237461","o":1}