Еще в XVI–XVII веках и на «Украине», и в Польше, и в Московии хорошо знали, что такое Юго-Западная Русь. Называли ее и Южной Русью, и Малой Русью, и даже очень конкретно — Киевщиной. Но даже после появления термина «Украина» название «Юго-Западная Русь» дожило в народном языке до XVIII века и сохранилось как термин в истории и в филологии. А термин «Малая Русь» дожил до XX века, и даже сейчас украинец вполне может назвать себя малороссом, и все его вполне поймут: и на Руси, и в Польше, и на Украине.

Заодно уточню, что и в XV, и даже в XVII веке современники очень четко разделяли Юго-Западную Русь (будущую «Украину») и Волынь и Галицию (теперь там тоже Украина).

Конечно же, серьезные люди на Украине морщатся, когда при них заговорят про «укров». Отношение к ним примерно такое же, как у нас к творениям Петухова. Но в официальной историографии и Украины, и Белоруссии всерьез считают: история Древней Руси — это и есть история украинцев и белорусов. Белорусам еще как-то сложнее — ни Минск, ни Полоцк явно не относятся к тем городам, где происходили основные события древней русской истории. Приходится придумывать… Или ограничиваться тем, что утверждается некая общая идея — мол, местные племена все равно стали основой для белорусов века с XIV.

А уж на Украине — так совсем хорошо, там процветает привязка истории Древней Руси к несравненно более поздним реалиям. История Древней Руси там и рассматривается как история Украины. Киев — это украинский город. Ярослав Мудрый — украинский князь. «Русская правда» — украинский правовой кодекс. Удивительно, что многие жители Украины принимают все это всерьез.

Еще удивляет приверженность этому неудачному слову: «Украина». И очень позднее оно, и какое-то… Ну, неполноценное, что ли. Вот слова «Белая Русь», «Малая Русь» — несравненно древнее и, казалось бы, почтеннее. Или их так беспокоит, что «их» Русь — Малая? Непременно нужно, чтобы была побольше? Проблемы национально озабоченных людей бывает непросто понять.

Но даже если называть Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха не украинскими, а малоросскими князьями, мало что изменится по существу. Потому что назвать и их, и даже Василия Острожского или Ивана Вишневецкого малороссами можно только в одном случае — если совершенно игнорировать то, что они сами об этом думали.

Можно, конечно, и Франциска Скорину назвать «белорусским ученым» или даже «создателем белорусского литературного языка»… Можно считать «Библию русскую» переводом именно на белорусский язык, есть для этого даже некоторые основания… Но только вот сам Франциск Скорина так не думал.

Григорий Сковорода уже в XVIII веке тоже не очень осознавал свою борьбу с презирающими народ феодалами как борьбу с «украинофобами». Свой язык он как-то больше называл русским и пренебрежение ополяченной шляхты к этому языку, этому народу и его традициям так и трактовал: как неприязнь, неуважение к РУССКИМ.

Так же, если вы помните, трактовали русских и И. Гизель, и другие люди. Ну что поделать, не выделяли они из русских украинцев и белорусов!

Политическая злоба дня требует «выяснить» и сказать совершенно точно, чьи это летописи, кто здесь жил и к какому народу принадлежит известный человек. Но сделать это крайне трудно.

Как трудно бывает разделить три славянских народа, показывает хотя бы «разборка» с летописями, которые оказываются то литовскими, то белорусскими, то белорусско-литовскими и в этом качестве вполне загадочно включающими украинские… А солидный справочник к числу белорусских относит даже смоленскую «Авраамкину летопись» [70. С. 52]. Вот ведь путаница!

По-видимому, имеет смысл послушать самих предков: они-то когда стали говорить про Украину и Белоруссию?

Русь, Россия — это суперэтнос. Это огромный по масштабу конгломерат родственных племен, которые понимают друг друга без переводчика, имеют общую историческую судьбу (жили в одном государстве, пусть недолго), но обитают в разных природных зонах, в разных экологических условиях и находятся в тесных контактах с разными цивилизациями.

В Российской империи вполне официально считалось, что украинцы и белорусы — это некие этнографические группы русского народа, а украинский и белорусский языки — это испорченный русский. Про украинский мне говорили… ну, почти в духе героев М. А. Булгакова: мол, русские тут, на Украине, подверглись сильному воздействию турок да и поляков (при этом лицо старшего собеседника приобретало такое выражение, что становилось ясно: что поляки, что турки, все едино — гады и нехристи). Приводились примеры, сами по себе любопытные.

Как видно, и здесь официальные власти и образованные слои Российской империи были трогательно едины, считая эти языки признаком некого «повреждения». Интересно, что никому не приходила в голову элементарная мысль: рассматривать в качестве некого отклонения как раз русский язык. Действительно, часть малороссов сбежала куда-то в первобытные леса, изрядно там одичала, смешалась с угро-финскими народностями, да потом еще платила дань татарам века до XVIII. И эти вырожденцы еще претендуют на то, что они, их язык — эталон?!

Если же исходить не из желания наговорить друг другу гадостей, а честно искать общую истину, то самое честное из всего, что было сказано, это официальная советская точка зрения на «три братских народа», имеющих совершенно одинаковые права на происхождение от древнерусской народности. Это и порядочнее всего, и взвешеннее, и наиболее научно.

Но как же действительно могли возникнуть пресловутые «три народности»?

Большинство ученых, занимавшихся этим вопросом, считают, что для возникновения нового этноса мало общности языка, образа жизни, природного окружения; нужно, чтобы возникло противопоставление: мы и они. Чтобы «мы», оттолкнувшись от «них», четко и однозначно осознали бы: «мы» — не «они»! Есть серьезные основания полагать, что восточные славяне, будущая Русь, осознали себя во время нашествия готов. И продолжалось-то это недолго, только пока готы двигались из Прибалтики в Причерноморье, около века. И власть готов над славянскими племенами не была ни жестокой, ни особо унизительной. Но появилась метка — «они». «Они» — завоеватели, чужаки, пришельцы, насильники. А «мы» — здешние, «тутэйшия» и, естественно — хорошие. Так сказать, «положительно характеризуемся».

Нет, конечно же, важны и природные, и языковые, и хозяйственные факторы. Без уже существующего, пусть и слабо осознаваемого единства нечего будет и осознать — в любой исторической перспективе. Нечего будет противопоставить чужакам и пришельцам.

И тут надо заметить, что раздел территории Великого княжества Литовского по Унии 1569 года провели с удивительным знанием экологии. Или чистое наитие? Интуитивное чувствование? Не ведаю…

Во всяком случае, разделили землю так, что к Польше отошли территории с ярко выраженным южным типом ведения крестьянского хозяйства: почти полная распашка территории, чернозем, волы, большие села, покорный забитый мужик.

Будущая Украина уже в момент ее передачи в коронные земли Польши обладала общими чертами природы, ведения хозяйства, культуры. Тем, что отделяло ее от более северных территорий. А жизнь в составе именно Польши, а не Великого княжества Литовского, сформировала и общность исторической судьбы, многие черты чисто этнографические — типа польских заимствований и польских влияний в языке.

Не случайно же другие части Руси, давно оказавшиеся в составе Польши, Волынь и Галиция, тоже стали частью Украины. Особой, «Западной Украиной», весьма отличной от «восточной», но тем не менее — частью.

По-видимому, у жителей Юго-Западной Руси уже веке в XVI сформировались черты некой общности, отделявшей их от остальных русских. Осознать свою «особость» было не так уж сложно: везде враги.

Католическая экспансия тоже помогала осознать свою «особость». Даже став униатами, русские люди осознавали себя некой особой частью католического мира, носителями некой исторической специфики.