Гедимин, «король литовцев и русских», ни разу не воевал ни с одним из русских княжеств. Тем не менее при Гедимине вассалами Литвы оказались княжества Белой Руси: Минское, Лукомское, Друцкое, Турово-Пинское; Волынь в состав княжества не вошла. Но тоже сделалась вассалом. К концу правления Гедиминаса русские земли составляли три четверти территории его государства. А русские — 80 или даже 85 % его подданных.

Литва выступала в роли защитника против немецких рыцарей, против татар Золотой Орды, а потом против крымских татар. Во главе вассальных княжеств, как правило, оставались князья прежних династий, Рюриковичи; никто не пытался их смещать или контролировать внутреннюю политику страны. «Мы старин не рухаем, а новин не вводим» — так говорили послы Великого княжества, договариваясь с будущими вассалами.

Вассальное русское княжество продолжало жить почти так же, как жило независимым, и только во взаимоотношениях с внешним миром вассалитет что-то реально значил: князь не мог сам заключать договоры, не мог вести самостоятельной политики, должен был во время войн выступать вместе с Великим князем в составе его войска.

Кому-то такое «лоскутное» государство покажется странным. Что это за государственность, если внутри страны полным-полно «почти самостоятельных» территорий, которые имеют своих правителей, свои знамена, чеканят монету, держат собственную полицию и судят по своим законам?! Но в Средневековье это было обычнейшим делом. Французское королевство и в XIV–XV веках, и даже в XVI веке было, по существу дела, множеством государств — каждое со своими вооруженными силами, полицией, традициями, часто даже со своим диалектом. Мелкие государства входили в более крупные — в графства и герцогства; графства и герцогства были вассалами непосредственно короля.

Точно таким же государством-матрешкой были крупные немецкие государства типа Ганновера или Австрии, и Британия, испанские Кастилия и Арагон. Такова же была средневековая Япония, где владетельные князья-даймё до XIX века оставались неограниченными владыками в своих владениях и только вассалами императора, а не слугами.

Так что «лоскутность» Великого княжества Литовского — вовсе не какая-то его особенная черта, не проявление «местной специфики» и не симптом слабости государства. Все было в Литве, как везде.

Иной читатель усомнится в сообщаемых сведениях: мол, не мог же быть столь «благороден» литовский Велиний князь. Какой смысл было ему вести завоевательную политику, если не грабить, не смещать с престолов прежних владык, не ставить своих наместников, не делать государство-монолит?!

Я уже говорил и еще раз могу повторить с полной уверенностью — корысть в завоевании была. Но в том-то и дело, что в разные эпохи и при разных обстоятельствах и сама корысть бывает разная. Корысть Гидиминаса состояла в том, чтобы стать большим и сильным. Присоединение к Литве русских княжеств на этих, более чем либеральных условиях, их вассалитет устраивали его целиком и полностью, потому что достигалась его цель. Возникало государство, организованное почти так же, как феодальная Франция или Англия после норманского завоевания. Внутренне даже более сплоченное — потому что и французский феодализм возник как следствие завоевания, и норманны захватили суверенное государство короля Гарольда, разделили между собой землю и жителей.

А Великое княжество Литовское возникало как почти добровольное объединение. У всех подданных Великого князя Литовского были внешние враги, и какие! Крестоносные ордена — это раз. Татары Золотой Орды — это два! Вскоре появился и третий общий враг: Московия.

Как пишут официальные советские справочники, Гедиминас «поддерживал сепаратистские тенденции Смоленского княжества, поощрял союз Пскова и Новгорода против Москвы»[62. С. 316]. Разумеется, Гедиминас проводил антимосковскую политику. Он приложил все усилия, чтобы оторвать Псков и Новгород от союза с Москвой и присоединить их к себе. Псков и Новгород вовсе не хотели становиться вассалами Литвы, но и сделаться подданными московского то ли князя, то ли хана им улыбалось еще меньше. Смоленское княжество все сильнее тянулось к Литве и в конце концов вошло в его состав.

Гедиминас активнейшим образом дружил с Тверью, и это был как раз тот самый случай: «Против кого дружить будем?» Тут было ясно, против кого — против Москвы, разумеется.

Трудно отделаться от мысли, что за противостоянием, за нарастающей враждой Москвы и Литвы стояла не только «конкуренция» двух центров, претензии на собирание русских земель; было и чисто эмоциональное невосприятие друг друга. Слишком уж различны сами принципы, по которым живут Литва и Москва, их понимание друг друга и самих себя. Сталкиваются не просто два сильных княжества, спорящие из-за других, более слабых. Сталкиваются две разные цивилизации. Два мировоззрения, два принципа мироустройства.

Очень характерно, что Москва вовсе не забыла, что Гедиминас был ее врагом; даже когда Великое княжество Литовское давно уже исчезло с карты, москали изо всех сил тщились представить Гедиминаса врагом Руси и русских. Но концы с концами не сходятся. Гедимин не только окружал себя русскими, не только говорил и писал на древнерусском языке, не только называл себя «королем русских». Ханов Казани и Астрахани не объявляли врагами Москвы, а Гедиминаса сплошь и рядом объявляли.

При том, что русский язык никогда не использовался татарами для писания летописей. Но древнерусский язык был официальным языком Великого княжества Литовского, на нем велось и делопроизводство. На нем писались летописи.

А кроме того, Гедиминас еще и смешивал кровь своей династии с кровью русских князей. Начнем с того, что женат он был на Марии Тверской и имел от нее целый выводок детей.

Сын Гедиминаса, Любарт, был женат на русской княжне и княжил на Волыни, в коренных русских землях. Другой сын, Ольгерд, первым браком женат на витебской княжне Марии Ярославовне, вторым — на тверской княжне Ульяне Александровне. Дочь Гедимина, Мария, в 1320 году вышла замуж за тверского князя Дмитрия Михайловича. Все это, несомненно, составные части политики по вовлечению Твери в свою орбиту, политика отрыва ее от Москвы. Если в Твери будет сидеть полулитовская династия, многое меняется и, конечно же, в пользу Литвы!

Но ведь это же факт, что дети Гедиминаса — русские по матери, а его внуки и от сыновей, и от дочери русские еще в большей степени. Трудно представить себе русофоба, так активно смешивающего с русскими кровь.

Так что политику Гедиминаса, конечно же, можно назвать антимосковской, и по справедливости. Но вот антирусской… Гм… скорее уж ее можно назвать «прорусской», и в очень, в очень большой степени.

Еще раз подчеркну — трудно сказать, насколько Гедиминас и его потомки считали «своими» жемайтов. А вот по поводу русских тут вопросы просто неуместны.

Вторым важнейшим направлением политики Гедиминаса была борьба с крестоносцами. Тевтонский орден постоянно вторгался в земли Литвы. Конечно, в бесконечных лесах нетрудно было и спрятаться от нашествия. Не случайно же еще в XIX веке ходила легенда, что в Литве водятся мамонты, но их никак не могут найти в пущах. Но, во-первых, какое-то это все же не княжеское дело — бежать в леса при приближении противника, отдавая свою землю на разорение. Мамонты — бог с ними, а вот руководители государства… Во-вторых, лесов-то ведь все меньше. Насчет мамонтов трудно сказать, а вот что прятать армии все труднее — это факт.

От орденских нашествий надо активно обороняться, и в конце XIII — начале XIV века в Литве идет форсированное строительство замков; здесь Гедиминас продолжает начатое еще Витенем. Строятся замки на берегу Немана, вдоль границ владений ордена — в Каунасе, в Велюона. Строятся и в глубине страны — Ариогала, Укмерке и другие. В 1323 году в письмах Гедимина впервые упоминается Вильнюс. Развалины замка Гедиминаса сохранились в Вильнюсе, в самом центре города.

Гедиминас не был бы литовским князем-кунигасом, если бы только отсиживался за стенами крепостей. Он совершил ряд удачных походов против ордена ив 1331 году наголову разбил вторгшихся рыцарей под Пловцами. Эту победу долго и с удовольствием вспоминали в Литве, на Руси и в Польше.