На Олимпе раздается теперь глас подлинной мудрости и добродетели: заговорили богини, долго хранившие молчание. Осуществить дело, затеянное Юпитером, не просто. Подумать только, целиком и полностью обновить все небо и на места, занятые подлым зверьем, водворить добродетели! В самую высокую часть неба, туда, где была Медведица, назначается Истина, туда, где резвился Пегасский конь, посылается Божественный восторг, Энтузиазм. Сколько надо произвести перемещений, сколько выслушать жалоб и оправданий! Легко осудить на изгнание заведомо вредного зверя, но как быть с теми, чей характер неясен? Приговор нужно вынести, только взвесивши все! Спорам не видно конца. На Олимпе пререкаются боги…
Джордано пишет «Изгнание торжествующего зверя». Не впервые находится он в причудливом мире аллегорических животных. Звери – его добрые помощники. Они верно служили ему и в «Ноевом ковчеге» и особенно в «Песне Цирцеи» – кто знает, чему больше, задачам мнемоники или целям сатиры? Но его новая книга совсем не трактует об «искусстве памяти». Ноланская философия должна охватить все вопросы бытия. Бруно не мыслит нового мировоззрения без новой морали. «Изгнание торжествующего зверя» рассматривается им как некая прелюдия к его нравственной философии. Он еще будет писать о высоких этических идеалах. Сейчас он должен заняться другим: показать ничтожество моральных основ, на которых зиждется общество.
Присущий Бруно талант сатирика проявляется в «Изгнании» еще ярче и острее, чем в мнемонических сочинениях, чем в сценах «Подсвечника» и полных сарказма страницах прежних диалогов. Здесь все – и аллегорические животные, и образы античной мифологии, и астрологические представления – служит единой цели – цели обличения. Он находит выигрышный прием. Небо заполонили звери – созвездия носят их имена. Перипатетики и прочие мудрецы издавна видели на небесной тверди сорок восемь звездных знаков. Многое там заставляет вспоминать далеко не невинные похождения небожителей. Почему? Да ведь сами боги вознесли ввысь свидетельства своих пороков!
Диалоги необыкновенно выразительны. Десятки персонажей, сменяя друг друга, спорят о том, на кого следует распространять предпринятую Юпитером реформу. Боги препираются не менее ожесточенно, чем смертные. Спорят они не только из-за небесных дел. Они прекрасно осведомлены о том, что творится на земле, озабочены религиозными распрями и зорко следят за ходом политических событий…
Никогда еще Бруно не нападал так резко на христианство, никогда еще не были так прозрачны его иносказания, так метки и злы удары, страшны богохульства. Он не просто прохаживался по поводу отдельных суеверий или в пылу увлечения отпускал какую-нибудь слишком смелую шутку. Он метил в самое сердце религии и, сокрушая догматы, не оставлял камня на камне от ее обнов. Не раз и не два позволял он себе высмеивать рассказываемые о Христе небылицы. Прибегая то к одной, то к другой аллегории, постоянно возвращался к деяниям «сына божьего», этого полубога и получеловека, потешался над его мнимыми чудесами, над самой идеей искупления. Он ниспровергал убеждения, которые были одинаково дороги и для кальвинистов, и для католиков, и для лютеран. В его глазах христианская вера со всеми ее толками – это мешанина учений, которые лишь унижают и оглупляют людей. Джордано всей душой ненавидит религию, неспособную даже обеспечить единства своих приверженцев.
Народам слишком дорого обходится царящая среди вероучителей разноголосица. Каждый уверяет, что лишь он, он один, знает единственный путь к праведной жизни. Преобразователи религии только множат заблуждения. Повсюду, где они появляются, вносят «меч разделения и огонь рассеяния, отнимая сына у отца, ближнего у ближнего, гражданина у отечества и творя прочие ужасающие преступления против природы и закона! И, несмотря на их заверения, будто служат тому, кто воскрешает мертвых и исцеляет хворых, не хуже ли они всех, кого вскормила земля? Они заражают здоровых и убивают живых не столько огнем и железом, сколько своим погибельным языком! Что за мир и согласие предлагают они бедным народам? Не хотят ли и не мечтают ли, чтобы весь мир, одобрив и согласившись с их злостным и надменнейшим невежеством, успокоил их лукавую совесть, тогда как сами они не хотят ни принять, ни согласиться, ни подчиниться никакому закону, справедливости и учению. Ведь во всем остальном мире и в прошлых веках не было такого несогласия и разноголосицы, как меж ними. Ибо среди десяти тысяч подобных учителей не сыщешь одного, у которого бы не было собственного катехизиса, если уже не обнародованного, то готового к обнародованию, о том, что он не одобряет никакого другого установления, кроме своего, находя во всех прочих, что осудить, отбросить и подвергнуть сомнению. Среди них есть даже такие, что противоречат сами себе, отметая сегодня то, что они писали вчера».
Джордано не останавливает, что он находится в стране, где высоко ценят протестантские учения. Хороша же реформация, которая к старым заблуждениям прибавляет новые! Вера важней, чем добрые и полезные дела? Он презирает такую «бычачью и ослиную веру». Еще со дней пребывания в Женеве Бруно знает истинную цену «реформаторам». Он не скупится на сильные слова, когда речь заходит о необузданности этих «педантов».
Бруно надеется, что придет день, когда прекратится кровавая распря, порождаемая несогласием духовных вождей. Лютое чудовище, поопасней лернейской гидры, с устрашающей быстротой ползет по земле. Чья же, наконец, десница возвратит столь вожделенный мир несчастной Европе?
Безумные раздоры перебросились и в Неаполитанское королевство. На страницах «Изгнания» спорили боги, книга была полна замысловатых аллегорий, а за ними крылась постоянная, не утихающая С годами боль за горькую долю родной страны. Образы прошлого и слышанные в юности рассказы причудливо переплетались с тревожными вестями о недавних событиях, о бесчинствах испанцев и казнях плененных фуорушити. Великая алчность выступает под ложным предлогом поддержки религии. Борьба с ересью – удобный предлог для конфискаций. На одного виновного приходится множество невинных – князь от этого становится все жирнее и жирнее. «Естественно, что овцы, у которых правитель волк, наказываются тем, что он их пожирает!»
Это не персонажи из басен. Это сегодняшний день Италии. Власти, бессильные подавить движение фуорушити, жестоко расправляются с их семьями. «Позволительно усомниться, всегда ли достаточно лишь сильного голода и жадности волка, чтобы сделать овец виновными. Это противно всем законам, когда за вину отца наказывают ягнят и мать!»
Тела казненных не позволяют хоронить. Куда лететь ворону, если он хочет нажраться вдоволь? Пусть летит в Кампанью или на дорогу, что ведет из Рима в Неаполь. Там четвертовано столько людей, что на каждом шагу он найдет такое обильное угощение, как нигде в другой части света.
Речи олимпийских богов пересыпаны злободневными намеками. Юпитеров а реформа касается не только созвездий. На земле тоже торжествуют пороки. Богини, олицетворяющие добродетели, и здесь не в почете. Вместо них в пышных чертогах кишит всякая нечисть.
Никого из сильных мира сего не щадит Бруно – ни властителей, ни богачей. Почему князья возлагают себе на голову корону с рогами? Да чтобы внешними знаками показать свою власть и свое сходство с могущественными зверями! Не забывает он и любителей войны – Козерог научил их, что «нельзя побеждать, если не умеешь становиться зверем». Богатство редко бывает у хороших людей, обычно оно в доме преступников, и тогда оно гонит истину, перебивает ноги благоразумию, замыкает уста закону, отнимает смелость у суда.
Достается и тем ученым мужам, что всю жизнь с усердием занимаются бесполезными делами или разрешают совершенно ясные ©опросы: физикам, которые сомневаются, можно ли познать природу, пустым стихоплетам, желающим сойти за поэтов, «новым рассказчикам старых историй, каковые были уже рассказаны тысячу раз тысячью других и в тысячу раз лучше».
Диалоги, столь излюбленный Бруно жанр, предоставляют большую свободу и позволяют высказываться особенно резко. Почему надо непременно думать, что та или иная опасная мысль, выдвинутая одним из собеседников, принадлежит самому автору? Ничего подобного! Она и обсуждается лишь для того, чтобы устами другого собеседника автор мог бы ее опровергнуть!
