Илзе заметила взгляд Поля.

– Да, это Марио.

– Давай перейдем к делу, – предложил он. – Расскажи мне, что произошло.

– Марио – активист антивоенного движения. Я неоднократно предупреждала его. Сейчас не время для памфлетов, говорила я. Страна сошла с ума, ты ничего не добьешься, только напрасно рискуешь собой. Но, конечно, он не прислушивался. Они пришли за ним ночью. Барабанили в дверь. Это было ужасно. Ты не можешь себе представить, что я испытала, когда в два часа ночи эти злобные люди ворвались в наш дом и увели его с собой.

Она прижала пальцы к дрожащим губам.

– Утром я пошла в полицию. Они ничего мне не сказали. Я приходила к ним каждый день, пока мне не пригрозили; теперь я больше не хожу туда и ничего не знаю о Марио.

Человек исчез, испарился в пространстве. Как немецкий народ допустил, чтобы такое случилось? В его стране, стоило только Палмеру преступить границы дозволенного, тут же сместили с высокого поста – американцам не нужен такой человек.

Поль сдержал себя.

– У меня есть знакомый, влиятельный человек. Я не обещаю, что смогу помочь, но обязательно попытаюсь это сделать.

– Это будет стоить денег. Я знаю, как происходят такие дела. – Илзе беспокойно двигала руками. – А у меня их нет. Моя практика развалилась. Арийцам не разрешается лечиться у меня. У меня были ожерелье и браслеты, но я продала их, и теперь ничего нет.

– Тебе не надо волноваться об этом. У меня будет столько денег, сколько потребуется.

Она помолчала, глядя на темнеющее небо. Потом, повернувшись к Полю, произнесла:

– Если я начну благодарить тебя от всего сердца, я заплачу, и мне кажется, это смутит тебя.

– Ты права. Это не принесло бы нам пользы. В этом термосе не кофе? Горячий кофе будет для меня лучшей благодарностью.

– Конечно. Сейчас принесу кекс.

Когда она вернулась из кухни с кексом, то выглядела более встревоженной.

– Я подумала, что, возможно, тебе не следует этим заниматься. Были случаи, когда хватали иностранцев, обвиняя их в помощи коммунистическому подполью.

– Если даже они решатся на подобную глупость, американский консул освободит меня.

– Но до этого они успеют такое с тобой сделать!

– Я рискну.

Она пристально смотрела на него:

– Мне любопытно, что все же привело тебя в Германию в это время?

Когда он рассказал ей о своей деятельности в Англии и Германии, она снова предупредила его:

– Нацисты должны знать про тебя. Они знают всех активистов в каждой стране, кто занимается сбором денег. Они читают все еврейские газеты на всех языках. Ты не представляешь, какие они дотошные. Прямо здесь, в Мюнхене, есть специальный отдел секретной службы. Нет, это слишком опасно, я не могу позволить тебе рисковать.

– Но я хочу. Не старайся переубедить меня.

– Мой сын, возможно, уже мертв. Однажды они позвонят и внесут гроб, запечатанный, который мне не разрешат открыть, и скажут, что он умер от сердечного приступа. Вот как это будет.

Никогда еще Поль не видел в глазах человека такого страдания.

– Тогда тем более надо действовать быстрее.

– Какой ты хороший, – прошептала она. – Единственная надежда, что в мире еще остались хорошие люди. Бакалейщик шепнул мне – ему не разрешают продавать евреям, но он оставляет мне молоко и яйца, – он шепнул: «Что я могу сделать? Я бы хотел сделать что-нибудь, но боюсь».

Поль встал, ощущая, что горе Илзе придало ему еще больше энергии. Было ли его желание рисковать собой своего рода тщеславием? Или это было проявлением древней мудрости: «Спасти одну жизнь – значит спасти целый мир». Он был охвачен волнением.

– Мы не должны терять время. Я хочу вернуться в отель и позвонить, и если мне повезет, то нанять машину.

Вилла фон Медлера стояла у реки, где много лет назад Поль когда-то гулял.

Он легко договорился о встрече. Фон Медлер охотно согласился встретиться, очевидно полагая, что американский банкир хочет рассказать что-то хорошее о его или, вернее, его жены инвестициях. Однако уверенности Поля поубавилось со вчерашнего дня, и сейчас, стоя перед дверью фон Медлера, он не был уверен, как ему следует поступить.

Унылая женщина с запущенными волосами, поразительно напоминающая маленькую рыжую курицу, открыла дверь. На ней не было формы домашней прислуги, и хотя она не представилась, Поль принял ее за хозяйку дома.

– Герр фон Медлер ожидает вас, – сказала она, – идите сюда.

Она проводила его до дверей в солнечную комнату с цветущими растениями и большими окнами, выходящими на луг. В кресле у окон, явно наслаждаясь теплом, проникающим сквозь стекло, сидел человек, которого Поль узнал не без труда. Он не поднялся, не предложил руку, а просто сказал:

– Добрый день, герр Вернер. Как давно мы не виделись! Садитесь.

Поль нашел стул. Так как никто не взял у него шляпу и пальто, он положил их на другой стул.

– Вы хорошо выглядите, герр фон Медлер, – начал он.

Это было, конечно, преувеличение! Мужчина в кресле растолстел и стал как бы меньше ростом. Он был совершенно лыс; блеск золотых зубов соперничал с блеском цепочки от часов, украшавшей его толстый живот.

– Спасибо, я держусь. Вы тоже в хорошей форме, хотя, конечно, вы еще молодой человек.

Поль, понимающе улыбаясь, искал верный тон, чтобы изложить свою просьбу.

– А как вам нравится наша новая Германия? Тусклые глаза, немигающие, как у рыбы, встретили взгляд Поля. Всего несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу, но этого времени хватило Полю, чтобы понять, как себя вести с этим человеком. Следует быть предельно откровенным. Смиренная или вкрадчивая неопределенность: «Между прочим, mein Herr, я случайно узнал…» – только позабавит этого человека, который придет в восторг от его, Поля, замешательства.

Поэтому он ответил вопросом на вопрос:

– Как вы можете задавать подобный вопрос мне, еврею, герр фон Медлер? Вы должны понимать, что я могу только презирать вашу новую Германию.

Рот Медлера открылся от удивления, и золотые зубы засверкали.

– В таком случае что привело вас сюда?

– Многое. Во-первых, я повидался с родственниками.

– А! И один из них имеет неприятности с властями.

– Нет, не мой родственник. Но здесь есть один молодой человек, сын моего друга. Я хотел просить у вас совета и помощи.

– Вы знаете, когда вы позвонили, я сначала подумал, что вы хотите обсудить мои счета. Но по зрелом размышлении я понял, что должно быть что-то вроде этого.

Немец зажег сигару. Его пальцы ощупывали ее, наслаждаясь фактурой.

– У меня много таких просьб.

– Это только свидетельствует о том, что происходит.

– Да, наконец мы чистим свой дом, скребем его от подвала до чердака, выбрасывая мусор.

У Поля заныли мышцы шеи от напряжения, его лицо горело, но он говорил спокойным и уверенным голосом:

– Я американец. Ваше правительство – это ваше дело. Вы будете жить или умирать с ним. Я приехал к вам не обсуждать положение в вашей стране. Разрешите мне сказать о деле, приведшем меня к вам. Я буду краток.

– Я очень занятой человек, герр Вернер. И, как я уже сказал вам, я устал от подобных просьб. Они все одинаковы. Кроме того, я не политик.

– Можно не быть политиком, но иметь влияние в обществе. Политики – слуги влиятельных людей, а вы – влиятельный человек.

Немец выпустил дым, отложил сигару и скривился:

– Вы льстите мне.

– Вовсе нет. Я говорю то, что есть. Вы выслушаете мою просьбу или нет?

– Да, давайте.

Рассказ был достаточно короток. Фон Медлер закрыл глаза и прислонился к спинке кресла. Ручная вышивка, заметил Поль, двое рыцарей на конях на зеленом фоне. Возможно, рукоделие той маленькой рыжей курицы, которая открывала ему дверь.

– Мальчик не опасен, – закончил Поль свой рассказ, – глуп, возможно, но не опасен.

Он стал думать, что еще можно добавить, если в этом человеке вдруг шевельнется чувство жалости.

– Единственный сын вдовы, как я говорил вам. Доктора Илзе Хершфельд.