— Бог мой, какой поток информации! Я ведь еще не сказала, что приеду.

— Но вы же можете как-нибудь вечером, в одну из сред, когда дети лягут спать, а муж ваш будет в Лондоне и не сможет пожаловаться на то, что вы пренебрегаете им, и дома нечего будет делать, и не с кем перекинуться словцом, — вы же можете сесть в свою голубую машину и приехать в Лланкрвис.

— Да, конечно, я могу приехать. Но я не вижу, зачем мне это.

— Ну, сделайте это без всяких причин. Приезжайте просто потому, что получили приглашение.

— А вы умеете стряпать? — переменила она тему разговора.

— Простые блюда. Но голодной вы не останетесь.

— Может, мне приехать и приготовить вам что-нибудь? Какая у вас плита?

Сердце у Роджера заколотилось. Он одерживал победу: она готова приехать.

— Не думайте об этом. Вы и так достаточно занимаетесь хозяйством. Приезжайте просто посидеть, и дайте мне вас побаловать. Только это будет в ближайшую среду или в следующую?

— Ни в ту, ни в другую, — последовал категорический, холодный, как сама северянка, ответ. — Если я вообще приеду, то после следующей.

— Значит, в третью среду?

— Да, Джеральд будет вечером выступать в Лондоне по телевидению, и я не буду нужна дома.

Дети заспорили о чем-то.

— Мамочка, — с криком бросились они к ней, — рыбки едят водоросли?

— Некоторые едят, — сказала она.

— Вот видишь, — сказал Робин, повернувшись к Мэри.

— Но ведь у них же нет зубов. — Личико Мэри вытянулось от огорчения, что она проиграла в споре. — Им нечем жевать!

— А они язычком — лижут, лижут, — сказал Робин. — Вот так: лик-лик. — И он показал, как это делается.

— Оба вы неправы, — сказала Дженни. — У них есть зубы. Положите пальчик рыбе в рот и увидите, есть у нее зубы или нет.

Это их успокоило: если ни один из них не прав до конца, значит, никто и не победил в споре. Они побежали прочь, и слышно было, как Мэри сказала Робину:

— И откуда ты взял, что рыбы лижут?

— А вот лижут. Лунные рыбки лижут!

Роджер почувствовал, что пора красиво ретироваться. Он добился того, зачем пришел, а между Дженни и ее детьми не надо вставать, не надо портить им прогулку.

— Ну, я пошел, — сказал он. — Значит, в третью среду. Я буду поджидать вас около восьми.

— Только я, наверно, не смогу долго у вас быть, — сказала она и обернулась, остановившись на скользкой гальке, по которой в отдалении бегали дети.

— Неважно, — сказал он и улыбнулся.

Она озарила его ответной улыбкой и тотчас повернулась к нему спиной. Перепрыгивая с камня на камень, он добрался до низкой стены, тянувшейся вдоль берега. За ней бежала в город дорога между полосками тощей, припудренной солью травы, — дорога, которая уведет его от Дженни назад, в пустоту. Он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на нее: все трое стояли к нему спиной и, пригнувшись, всматривались в кружево пены у самого края моря.

— А вот еще один! — донеслось до него восклицание Робина.

— Счастливых поисков! — крикнул он.

Но ветер, который потихоньку набирал силу в то время, как они беседовали, уже окреп и унес звук его голоса назад, к гавани и неподвижным башням замка. Слегка пожав плечами, Роджер двинулся обратно в город тем же путем, каким пришел.

Гэрет держал автобус в гараже из рифленого железа. Стоял гараж на пустыре между двумя садовыми оградами в верхнем конце поселка и был не слишком просторен — во всяком случае, Гэрету трудновато было запихивать в него все, что требовалось: автобус, канистры с горючим, инструменты, верстак, покрышки и т. д. Вкатить желтого дьявола и выкатить его оттуда было делом не простым, так как свободного пространства с каждой стороны оставалось не больше трех-четырех дюймов, и Гэрет никому этого не доверял. Вечером после последнего рейса он загонял автобус в гараж и по утрам выводил его, а днем, между рейсами, какая бы ни была погода, автобус стоял на зеленой травяной обочине возле центра поселка. Там-то Роджер впервые и увидел его, когда спускался с гор в ливень.

Он работал с Гэретом уже две недели, и сейчас снова шел дождь. Он волнами налетал на улочки поселка, и несколько пассажиров, намеревавшихся ехать одиннадцатичасовым рейсом вниз в Карвенай, уже сидели в автобусе, распространяя запах мокрых макинтошей. Гэрет заводил часы — скоро в путь. Роджер сидел на одном из свободных мест впереди, смотрел на дождь и прислушивался к беседе, которая шла по-валлийски позади него. Он уже разбирал отдельные слова, а подчас мог понять и целые фразы.

Фургон компании по вывозу мусора появился на улице, проехал несколько ярдов и остановился; из него выскочили мусорщики, забрали с полдюжины мусорных баков, опустошили их в таинственно жужжавшую утробу машины и поставили на место; машина двинулась дальше и снова остановилась. Роджер лениво наблюдал за ними сквозь затуманенное дождем стекло. Три человека забирали мусорные баки, один сидел за рулем. Те, что забирали мусор, были в клеенчатых плащах, а один из них даже набросил на плечи толстую мешковину, предохраняя себя от дождя. Они работали молча, в хорошем ритме, а скрытый от глаз механизм непрерывно пережевывал отбросы, прессовал их и утрамбовывал. Прогресс пришел в Лланкрвис.

Внезапно откуда-то из глубины улицы раздался протяжный пронзительный крик, и появилась миссис Аркрайт, без шляпы, с уже намокшими, обвисшими, подцвеченными синькой седыми волосами. Она размахивала руками и кричала:

— Вернитесь! Вернитесь!

Трое мужчин поспешно опустошили мусорные баки и вскочили на приступок сзади фургона.

— Поехали! — крикнул шоферу один из них.

— Мы же не закончили еще на этой улице! — возразил тот, высовываясь из окна машины.

— Неважно! Поехали! — закричали они ему.

К этому времени миссис Аркрайт, припустившись бегом, уже почти настигла их.

В автобусе пассажиры, вытянув шеи, наблюдали за разыгрывавшейся драмой. Фургон рванул с места, три мусорщика повисли на нем сзади, как толстые мясные мухи, — и миссис Аркрайт, сделав еще по инерции рывок вперед, в растерянности остановилась.

— Я об этом сообщу куда надо! — донесся ее голос сквозь стену дождя.

— Мы не нанимались слушать ваши оскорбления! — крикнул ей в ответ один из мусорщиков. И фургон исчез за углом.

А миссис Аркрайт круто повернулась и зашагала к автобусу, словно нарочно подготовленному для проведения митинга.

— Я ведь показывала им планы! — воскликнула она, еще не успев встать на ступеньку автобуса. — Я ездила в муниципалитет и показывала им планы, и они признали, что мой дом входит в район, где собирают мусор, признали!

По автобусу прошел сочувственный шепоток. А какой-то длинный, худой человек сказал:

— Везде один обман, один обман.

— Мусорщики говорят, что я должна выносить мусор к перекрестку, — сказала миссис Аркрайт. — Это я-то — вдова! Неужели они к своим матерям тоже так относятся?!

— Есть такие, которые так и относятся, именно так, — сказал длинный, худой человек.

— Вы едете с нами, миссис Аркрайт? — спросил Гэрет. — Нам пора двигаться. — Он произнес это с гордостью человека, ведущего экспресс.

— Да, я еду с вами, — мрачно заявила она, отбрасывая назад прядь намокших, подцвеченных синькой волос. — Высадите меня на площади. Я пойду в эту канцелярию и не уйду оттуда, пока они не заберут мой мусор. Если они и дальше так будут действовать, разведутся крысы, начнется тиф, помяните мои слова: будут крысы и тиф. Получите с меня, молодой человек, — сказала она Роджеру.

Роджеру приятно было, что она назвала его «молодой человек», но в то же время он не обрадовался тому, что миссис Аркрайт поедет с ними в автобусе. Патетика ее жизни и узость ее интересов угнетающе действовали на него. Она жила в отличном новеньком домике со всеми удобствами и с чудесным видом на залив, но вся ее жизнь сводилась к еженедельным схваткам и упорной борьбе за то, чтобы у нее забирали мусор.

Продвигаясь по автобусу, держась за спинки сидений, чтобы не упасть, Роджер надеялся, что миссис Аркрайт получит удовольствие от fracas[16] с чиновниками из Корпорации мусорщиков, но не добьется победы, ибо тогда она лишится горечи, которая питает ее жизнь.