Роджер и Дженни, войдя, задержались на минуту в дверях, окидывая взглядом зал — шумный, теплый, прокуренный, многоголосый, гудящий валлийской речью. Все больше поднятых в воздух пинтовых кружек, все шире улыбки на лицах. Марио едва поспевает разливать пиво, отпускать пироги; лицо его блестит от пота, руки мелькают все быстрее и быстрее, он кричит то по-валлийски, то по-итальянски.

— А, вы уже здесь! — воскликнул Мэдог, входя следом за ними в пивную. — Тут у меня одно маленькое дельце, после чего мы откроем наше празднество.

— Мне кажется, оно уже открыто, — сказал Роджер. — Мэдог, вы были поистине великолепны. Ваша поэма завоюет мировое признание.

— Моя поэма? — повторил Мэдог. — Это просто след дыхания на стекле окна. Сгусток моей жизни и жизни этих людей, что тут перед вами. Я за этим и пришел.

— Зачем именно?

— Созвать всех чероки на пир, — сказал Мэдог. — Обождите минутку. — Резко повернувшись, он протолкался к стойке и что-то шепнул Марио на ухо. Марио выслушал, кивнул. Мэдог вскочил на стул, со стула — на стойку.

«Джентльмены! — крикнул он. — Я хочу сказать вам несколько слов!»

Все лица обратились к нему, и стало ясно, что каждый из присутствующих понимает валлийскую речь.

«Сегодня вечер торжества и победы, — сказал Мэдог. — Для вас, для меня, для всех нас. Я присвоил себе высокую честь пригласить вас без лишних церемоний присоединиться ко мне и моим друзьям в отеле „Палас“, где нас ждет бесплатное угощение, и притом в неисчерпаемом количестве».

«Когда?» — крикнуло несколько голосов.

«Немедленно!» — Мэдог улыбнулся и соскочил со стойки под взрыв аплодисментов.

«Теперь слушайте меня! — крикнул Марио. — Заведение закрывается. По закону за пять минут все должны очистить помещение. Ну, а я хочу, чтобы вы сделали это быстрее. Я вам и пяти минут не даю. Я хочу попасть на пир. Допивайте, и пошли со мной».

«Каждый имеет право спокойно допить свое пиво!» — крикнул какой-то бесцветный старикашка из угла.

«Я лишаю вас этого права! — крикнул Марио. — Допивайте на тротуаре. И пошли туда, где пьют бесплатно!»

Он исчез за дверью своей цитадели позади стойки и через минуту появился снова в клетчатом пальто очень яркой расцветки и тирольской шляпе, за ленту которой была засунута кисточка для бритья. Без долгих разговоров он выключил все лампы, оставив лишь одну немощную лампочку над стойкой, чтобы в этом тусклом свете каждый мог добраться до наружной двери.

— Пошли, ребятки, мы ведь умеем с полуслова понять деликатный намек, — словно сигнал военной трубы прозвучал голос Айво, перешедшего на свой пародийно-английский язык. — Время нам всем податься в отель. Мы с вами неплохо проведем там вечерок. Черная икра и коньяк бесплатно. И выбросьте из головы все ваши заботы.

Разве может истинный кельт допустить, чтобы какой-то итальянец сумел отозваться живее, чем он, на широкий жест гостеприимства? Все сразу высыпали на тротуар и, взявшись за руки, зашагали под предводительством Марио и Мэдога к отелю. Говорливая, смеющаяся, колыхающаяся, распевающая песни ватага понесла уцепившихся друг за друга Дженни и Роджера. До отеля «Палас» добрались без происшествий; когда поток людей, взмыв по ступеням, хлынул через вращающуюся дверь в вестибюль, перед Роджером мелькнуло испуганное лицо главного администратора, но под уничтожающим взглядом Мэдога он мигом стушевался.

— В каком зале собираются, приятель? — спросил Мэдог, выдержав внушительную паузу.

— Собираются? — заикаясь переспросил администратор.

— Где будет прием? — вежливо пояснил Марио, который наряду со всем прочим целых полтора месяца помогал его организовать.

Администратор в отчаянье только мотал головой. Язык отказался ему повиноваться.

— Это наверху! — крикнула Дженни из толпы. — В главном банкетном зале.

— Отлично, — сказал Мэдог и, повернувшись к гостям (Роджер не сомневался, что в эту минуту все они представлялись Мэдогу в образе краснокожих в великолепных праздничных уборах из перьев), крикнул звонко, — джентльмены, милости просим подняться наверх в главный банкетный зал! — И простер руку в сторону лестницы.

Главный администратор, схватившись за голову, прислонился к колонне. Роджер слышал, как он простонал!

— В главный банкетный зал! И ни на одном из них нет галстука!

Не проявив ни малейшего сочувствия к страданиям бедняги, шумная ватага со смехом и шутками начала подниматься по широкой лестнице. Когда они ввалились в банкетный зал, Роджер сразу понял, какие муки выпали на долю главного администратора. Двадцать лет он блюл достоинство отеля, ограждая его от посягательств тех, кто мог своими джинсами или отсутствием галстука запятнать его безупречную буржуазную репутацию; бдительно следил он за тем, чтобы в тщательно пропылесосенные коридоры и мягко освещенные номера допускались лишь мужчины в хорошо сшитых пиджачных парах (это уж на худой конец), а дамы в добротных комплектах из джерси (юбка, джемпер, жакет) и с жемчугом на шее (по моде этого года) или в чем-то соответствующем джерси и жемчугу (если мода изменилась), и вот сегодня эти правила уже рухнули однажды под натиском слета кельтских поэтов, участники которого — валлийцы, бретонцы, ирландцы и один очень шумный шотландец — каких-нибудь десять минут назад явились сюда прямо из муниципалитета под предводительством своего зловеще улыбающегося паяца-председателя. Администратор не был уполномочен преградить доступ этой орде, чьи представления о приличном мужском гардеробе втаптывали в грязь все те священные принципы, которые он отстаивал грудью всю жизнь, и теперь это новое вторжение лишь опрокинуло на обе лопатки человека, уже поставленного на колени. Он еще мог бы оправиться от удара, получи он сейчас поддержку со стороны управляющего, но управляющий, зная о надвигающейся беде, предпочел на полсуток впасть в нервное расстройство и, запершись в своем кабинете, сидел перед экраном телевизора, ожидая, когда снотворные пилюли погрузят его в спасительное забытье.

А в главном банкетном зале шум, смех, дружелюбное многонациональное веселье шли своим чередом. На длинных столах, накрытых белоснежными скатертями, напитки и закуски гостеприимно манили к себе. И никто не мог пожаловаться на отсутствие аппетита или желания пропустить стаканчик: не будь смех и говор столь оглушительными, они бы, несомненно, утонули в шуме жующих челюстей, чавкающих ртов, жадно глотающих глоток.

Не успели Роджер и Дженни войти в зал, как один из корнуэльских поэтов принялся объяснять им свой план создания торгового объединения кельтских племен, экономически независимого от всего остального мира. Пока не будут построены транспортные суда, объяснял поэт, можно использовать рыбачьи шхуны Бретани; топливом они могут заправляться в Тинтагеле и доставлять товары в Уэльс, а оттуда в Ирландию. Когда Роджер имел неосторожность указать на некоторые практические трудности осуществления этого плана, поэт просто сделал вывод, что не сумел изложить его достаточно ясно.

— Все дело в этой проклятой неопределенности английского языка, — сказал он, раздраженно пожав плечами. — Слушайте, я растолкую вам сейчас все по-корнуэльски. — И он, не переводя дыхания, переключился на этот древний язык.

Роджер подумал, что вслушиваться — и притом довольно продолжительное время — в корнуэльский, пытаясь понять его с помощью валлийского, — неплохая тренировка филологических навыков, однако позади остался долгий и трудный день, в помещении было жарко и шумно, и он с трудом преодолевал накатывающуюся на него волнами дремоту, пока корнуэлец разъяснял ему экономические преимущества оптового снабжения жителей города Корка устрицами из Локмариакера. Дженни под каким-то предлогом тихонько ускользнула. Рядом Мэдог раскрывал двум ирландцам основную идею своей поэмы, в то время как те в свою очередь пытались раскрыть идею своих творений Мэдогу и одновременно друг другу. Гэрет за спиной у Мэдога ел сандвичи и усмехался. Оглушительный рев, внезапно донесшийся с лестницы, возвестил возвращение шотландцев, которые больше половины пути от Бэддгелерта проделали пешком и по дороге возбудили в себе отличную жажду.