Галька хрустела под его сапогами, пока он шел к скале, обращенной к озеру отвесной стеной. Память подвела его, когда он попытался найти вход в пещеру. Потом он осознал, что видел его одиннадцатилетним мальчуганом и искать отверстие в скале следует чуть ниже. Он наклонился и тотчас же нашел дыру в скале. Просунув в нее голову, он нырнул в пещеру. Внутри он почувствовал, что свод пещеры вздымается вверх над его головой, и выпрямился. Тогда он снова зажег фонарь.

Мальчиком он был очарован красками и таинственностью пещеры, но теперь он осознал, что художник любил женщину, изображенную им на портретах. Эта любовь была столь явной и очевидной, что Алеку стало неловко да непрошеное вторжение в чужую жизнь.

Он поставил зажженный фонарь у подножия лестницы и начал подниматься в часовню. Ему показалось, что время надолго остановилось, пока его здесь не было. Ощущение опасности и сильный запах тлена были такими же, как в детстве.

Он отодвинул два камня, закрывавшие вход, и, подтянувшись, проскользнул как тень в темноту часовни.

– Вы ведь обещали, что будете на виду, мисс, – крикнул Дональд неуверенно, – и не попытаетесь бежать?

Лейтис улыбнулась и кивнула, ступая в общий зал клана. Она с облегчением вдыхала воздух, пахнущий пылью веков.

Они так долго играли в карты, что не заметили, как стемнело и наступила ночь. Лейтис наконец повезло, и она выиграла. Дональд разрешил ей прогуляться до часовни.

Она обернулась через плечо. Дональд стоял сзади, на том же расстоянии, будто понимал, что его присутствие здесь – святотатство.

Холодная влага, оседавшая на ее лице, резкий ветер и духота были предвестниками надвигающейся бури. В Гилмуре гром, казалось, звучал громче и раскатистее, а молнии сверкали ослепительнее. Возможно, потому, что замок был окружен утесами и ветру приходилось преодолевать сопротивление каменной тверди.

Она закрыла глаза и запрокинула голову, отдаваясь предвкушению бури. Лейтис казалось, что она еще девочка, бегает наперегонки с братьями по земле с ее волнистыми перекатами и пологими холмами, по лощине, вверх-вниз, хохочет в ожидании грозы и не боится ни грома, ни молний.

В ее памяти всплыл еще один мальчик – Йен. Так его звали. Его приезды в замок всегда обещали непредвиденную и неописуемую радость. Она каждый год ждала его приезда, смотрела на цветущий в лощине вереск и знала, что в один из летних дней он с матерью приедет в красивой карете и ее снова пригласят в Гилмур как равную, как его друга.

Она вглядывалась во тьму, но Дональда не было. Она увидела приоткрытую дверь комнаты и на стене – тень ординарца. Она улыбнулась, благодарная ему за то, что он проявил понимание и неожиданную доброту.

«Ты смеешься лучше всех девочек. У тебя такой красивый смех!» Йен признался в этом в последний раз, когда был здесь. Как странно, но эти воспоминания вызывали в ней боль. Возможно, потому, что если они снова встретятся, то он будет ее врагом. И все же она помолилась за этого английского мальчика и за то, чтобы его не втянули в войну.

Из тени, в которой стоял, Алек наблюдал, как Лейтис медленно бродит по часовне. Наступало полнолуние, и тьма отчасти рассеялась, ночь уже не была угольно-черной. Буря прошла стороной и бушевала где-то вдали, но ветер все еще дико завывал и в воздухе отчетливо ощущался запах дождя.

Лейтис задумчиво опустила голову, пробираясь под сводами арок, заложив руки за спину. Задумчивая Лейтис. Такой он никогда прежде ее не видел. Что открылось ей? Чувствовала она печаль или гнев? Или в ее глазах отразились следы пережитого, хорошо скрываемый страх, заметный тому, кто захочет поглубже заглянуть в ее душу?

Ему хотелось заговорить с ней, но он не находил подходящих слов. Попытайся он успокоить ее и заверить, что ей ничего не угрожает, – это будет только уловка, потому что он не может ей обещать ни безопасности, ни утешения, ни даже того, что наступит завтра. Утешение? Она не примет его от него. Дружбу? Он улыбнулся этой нелепой мысли.

Его тревожило и будоражило ее присутствие и то, как она смотрела на море вдали. Ее поза выражала одиночество, ее спокойствие было кажущимся и нестойким, в любой момент готовое смениться печалью.

Он протянул к ней руку. Ему хотелось положить ее на плечо Лейтис, коснуться ее. Но он оставался неподвижным.

С тех пор как он ступил на шотландскую землю, Алек все чаще вспоминал годы юности и людей, которых любил и которыми восхищался. То, что он оказался в Гилмуре, выпустило на свободу его воспоминания, дотоле хранимые глубоко в его памяти, пока они не затопили все его существо.

«Для английского мальчишки ты не такой уж плохой пловец. Пошли, Йен! Мы с тобой побьем, Фергуса и Джеймса! До чего же я ненавижу Фергуса, право же!» Она поведала ему это однажды, и слезы в ее голосе отозвались странной болью в его сердце. Он не мог припомнить, из-за чего она поссорилась с братом, но очень скоро они помирились.

Лейтис! Мысленно он произносил ее имя, и на миг ему почудилось, что она слышит его мысли. Она двинулась к нему, потом остановилась, подняла с пола какой-то блестящий камешек, оглядела его и осторожно, почти с религиозным чувством положила на место.

Она медленно двигалась к арке рядом с ним и остановилась под ней с откинутой назад головой и с закрытыми глазами, будто пробуя на вкус ветер, унесший бурю в сторону. В эту минуту она была похожа на женскую фигуру, украшающую нос корабля: высокая и гордая, с каштановыми волосами, которыми играл ветер.

Он заметил какое-то движение под сводами, известковую пыль, посыпавшуюся оттуда. И тут же сверху упал обломок камня.

Он бросил к Лейтис, рванул ее к себе и толкнул к западной стене. Она прикрывала руками голову, а он защищал ее от камней обвалившейся арки.

Пол дрожал у них под ногами. Он наклонился, его лицо оказалось рядом с ее лицом. Их дыхание смешалось, а вокруг клубилось облако пыли. Кирпичи с грохотом обрушивались в озеро, и это походило на ворчание, на протестующий рев старого строения.

Когда через несколько минут Алек поднял голову, он увидел, что три кирпичные колонны рассыпались в прах. На месте часовни зияла рваная дыра. Она выдерживала натиск стихий на протяжении веков, для того чтобы рухнуть под пушечными ядрами.

Он медленно выпустил Лейтис, оторвав руку от кирпичной кладки. Он стоял неподвижно и прямо, стараясь отстраниться от нее, хотя все еще ощущал изгибы ее тела у своей груди. Они оказались так близко друг к другу, что он слышал ее хриплое неровное дыхание.

Время, казалось, остановилось. Темнота усугубляла таинственность минуты.

– С вами все хорошо? – спросил он, ощущая под пальцами ее округлые плечи.

– Да, – ответила она, задыхаясь.

– Мисс! – послышался тревожный голос Дональда. Она осторожно отстранилась от Алека и вышла из тени в сероватый полумрак.

– Все хорошо, Дональд. – Она повысила голос почти до крика, чтобы он мог ее услышать.

Она смотрела на разрушенную арку. Там, где она только что стояла, громоздилась гора битых кирпичей и камней.

– Меня могло убить, – сказала Лейтис удивленно и обратилась к нему: – Кто вы?

Он улыбнулся тому, что она попала прямо в точку, задав самый трудный для обоих вопрос.

В темноте она не могла его разглядеть. Но она еще ощущала прикосновение его рук и тела, когда он с силой прижат ее к стене, почти вдавив в неё. Он действовал так стремительно, что она не успела испугаться. Даже теперь она была скорее удивлена, чем испугана.

Он не ответил, но в его движениях ей почудилось что-то настолько знакомое и узнаваемое, что ее сердце подскочило к горлу.

– Маркус? Это ты? – Она, затаив дыхание, ждала ответа.

– Нет, – сказал он, наконец. – Я не Маркус, Лейтис.

Он говорил с ней на безупречном гэльском.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Здесь, в Гилмуре, мало такого, чего я не знаю, – сказал он и снова скользнул в тень. Только на краткое мгновение неяркий лунный свет сделал его едва-едва различимым.