Позже в ответ на вопрос, откуда у партнеров-бухгалтеров взялась уверенность, что они смогут выплачивать обещанный процент этой все расширяющейся вселенной «кредиторов», Авеллино пояснил: «У Майкла Бинса и Фрэнка Авеллино были собственные активы, которые, как мы всегда знали, в любой момент могли быть востребованы, потому что по этим займам мы несли персональную ответственность».

Несмотря на столь нестандартные схемы, целая армия инвесторов уверовала в то, что наконец-то нашлось приемлемое решение мучительной для них инвестиционной дилеммы. Заехав далеко за пределы регулируемой Уолл-стрит, они, как непослушные юнцы, раскинули лагерь в неведомом краю, где не было ни писаных правил, ни надзора строгих взрослых. При этом сами-то они считали, что нашли надежный берег: ведь им обещан стабильный доход и никто не просит идти на жертвы, связанные с высокими, вздутыми инфляцией прибылями от рискованных инвестиций. Страшно заблуждаясь относительно принимаемых на себя рисков, они были счастливы, что Avellino & Bienes милостиво позволили им инвестировать, или ссудить, свои личные деньги для финансирования деятельности Мэдоффа.

В результате множество неглупых, но легковерных инвесторов потянулись к Мэдоффу по опасной дорожке через ничейную, с точки зрения контроля, территорию. И очень многих на этот путь вольно или невольно подтолкнули их партнеры по бизнесу, их доверенные бухгалтеры.

Компьютерные технологии, пустившие корни на Уолл-стрит в 1970-х годах, позволили миру повнимательнее приглядеться к чародеям фондового рынка, умеющим в нужное время выбрать нужные акции, к тем, кто в минувшее десятилетие завладел вниманием общества простых смертных. К несчастью для чародейской братии, аналитики обнаружили, что портфель ценных бумаг, искусно сформированный хваленым гением, обычно не более эффективен, чем портфель, сформированный наугад.

Губительно-обольстительная идея, будто существует гений, которому ведомо тайное знание, как выбирать нужные бумаги в нужный момент и изумлять рынок двух– или трехзначными процентами, и так из года в год, без поражений и потерь, – это не более чем идея-феникс, живучая, но глупая мечта, способная возрождаться в более или менее неизменном виде, как феникс из пепла, после каждого финансового кризиса.

Вечный зов этой мечты околдовал и богатого инвестора по имени Стенли Чейз, и это имело далекоидущие последствия для Берни Мэдоффа, казавшегося именно тем гением, которого искали Чейз и все прочие.

К концу 1960-х годов Чейз, благовоспитанный солидный господин, продал семейный бизнес по производству трикотажных изделий на Восточном побережье и удалился на покой. До переезда в окрестности Лос-Анджелеса, примерно в 1970 году, он жил в Сэндс-Пойнт на Лонг-Айленде со своей весьма эффектной женой Памелой (одна статья в New York Times той поры отмечает ее цветущий вид и аккуратно уложенные светлые волосы) и тремя детьми. Памела Чейз – дочь бродвейского драматурга и, ко времени переезда семьи на Запад, сама подающий надежды драматург.

Еще до переезда Чейз познакомился с Берни Мэдоффом через Марти Джоэла, брокера на вольных хлебах, который делил с Мэдоффом офис в доме 39 на Бродвее и был клиентом бухгалтерской фирмы Сола Альперна. Чейз и Джоэл были однокурсниками в Сиракьюсском университете и с тех пор оставались друзьями. Мэдоффы общались с Джоэлами и, естественно, познакомились с Чейзами. Чейз был впечатлен прибылями Мэдоффа от арбитражного трейдинга и решил вложить в арбитраж часть своих денег. Вскоре он тоже стал зарабатывать.

Знакомство Стена Чейза и Берни Мэдоффа длилось почти сорок лет. Мэдоффу были доверены трастовые фонды троих детей Чейза и других членов семьи. Со временем у Чейза появилось более четырех десятков инвестиционных счетов у Мэдоффа, включая счета, которые он открыл для своего благотворительного фонда. На основании нескольких документированных следов представляется вероятным, что Чейз познакомился и с близким окружением Мэдоффа, в том числе с его тестем Солом Альперном.

Чейз был не просто частным инвестором Мэдоффа, одним из многих, и он не просто открыл у Мэдоффа счет и поместил на него деньги, собранные у других, как Авеллино и Бинс. Начиная с 1970 года, Чейз учредил три партнерские компании, которые стали мобилизовывать средства многих и многих людей и размещать их у Мэдоффа. Тем самым Чейз явился предтечей сотен предпринимателей, которые создавали и расширяли частные фонды единственно для того, чтобы на блюдечке доставлять Мэдоффу чужие деньги.

Чейз основал первый такой инвестиционный фидер-фонд. Фидер-фонд – это вспомогательный обслуживающий фонд, который привлекает средства инвесторов и вкладывает их в один или несколько других фондов. После 1990 года подобные «донорские» фонды, собиравшие деньги, чтобы доверить их Мэдоффу, будут плодиться как кролики. А началось все с первой компании Стенли Чейза.

Она называлась Lambeth Company и открылась в 1970 году. За ней в 1973 году последовала Brighton Company и в 1975 году – Popham Company. Чейз брал плату с инвесторов за управление тремя этими первыми фондами, очень похожими на неформальные взаимные фонды, хотя и не зарегистрированные в Комиссии по ценным бумагам и биржам; регистрировать их Чейз, по словам знавших его людей, не считал нужным – подумаешь, всего-то несколько десятков прямых инвесторов. По тем же соображениям он не счел нужным регистрироваться в Комиссии и в качестве консультанта неформальных инвесторов.

Большинство клиентов Чейза попали к нему по устной рекомендации либо из творческих кругов Голливуда, где вращалась его жена, либо через бухгалтерскую фирму, чьими услугами он пользовался. И несмотря на то, что Чейз со всеми своими инвестиционными счетами не был даже зарегистрирован и оставался вне зоны регулирования, он и его клиенты свято верили, что все будет прекрасно.

Все три компании Чейза дополнительно принимали деньги от так называемых субфондов, других компаний (тоже не зарегистрированных в Комиссии по ценным бумагам), которые собирали средства и платили комиссионные за услуги головным компаниям. Все деньги, собранные напрямую через собственные компании либо косвенным образом, через субфонды, стекались к Мэдоффу.

Документы трех фидер-фондов Чейза, относящиеся к начальной поре их существования, указывают на то, что они были сформированы для участия в арбитражных стратегиях, – это совпадает с воспоминаниями первых инвесторов Мэдоффа и других источников, осведомленных об инвестиционных счетах, и с версией событий в изложении самого Мэдоффа.

Представитель молодого поколения семьи – впоследствии разоренной, – одного из самых первых инвесторов свидетельствует: в 1970-е годы Мэдофф лично говорил его отцу, что использует арбитраж как стратегию получения прибыли. «Видимо, с помощью своей компьютеризованной системы он придумал способ определять, как можно выгодно покупать привилегированные акции и шортить обычные», – вспоминал этот очевидец.

Поэтому в теории возможно (и даже вполне правдоподобно, в чем, вероятно, убедил себя Стенли Чейз), что Берни Мэдофф использовал законные арбитражные стратегии для генерирования устойчивых, надежных прибылей от вложенных средств, которые Чейз усердно аккумулировал на инвестиционных счетах компаний Lambeth, Brighton и Popham в фирме Мэдоффа.

Чуть менее правдоподобной эта стратегия должна была бы казаться по мере того, как из года в год росли доверенные Мэдоффу суммы. Привлекательные возможности арбитража быстро исчезают, когда в арбитраж слишком поспешно вбрасывают чересчур много денег. А к началу 1980-х годов денег у Мэдоффа собирается много. К тому же в конце 1970-х крупные институциональные инвесторы начали все больше интересоваться конвертируемыми ценными бумагами, основным инструментом арбитражных стратегий, и, по идее, уже конкурировали с Мэдоффом на этом сегменте рынка.

Впрочем, у Мэдоффа, как считал Чейз, клиентов было не так уж много, и новых он принимал только в качестве одолжения, когда не мог отказать близким друзьям. Не исключено, что на первых порах так оно и было. Мэдофф уже тогда культивировал атмосферу неафишируемой исключительности. Он рассчитывал на то, что счастливчики-клиенты будут помалкивать о том, что состоят в его элитном клубе: лишние разговоры чреваты тем, что ему со всех сторон будут докучать просьбами о вступлении, а ему, как он давал понять, это совершенно ни к чему.