Стрелки на его светло-коричневых брюках и рубашке с короткими рукавами как лезвие ножа, несмотря на влажность летнего утра. Его волосы теперь подстрижены короче, но он постройнел, и новая стрижка ему идет. Черные кожаные кроссовки начищены до блеска. Он, как всегда, тщательно ухожен, если не считать маленькой потертости на латунной пряжке ремня. И хотя он мало напоминает того упитанного и лучше одетого господина, которого после ареста так часто показывали в новостях, в нем и поныне с первого взгляда ощущается спокойный магнетизм сильной личности.
Более двух часов он отвечает на вопросы, то глядя собеседнику прямо в глаза, то переводя взгляд на пустой тюремный двор за окном сбоку от него. Он говорит негромко, но твердо, с внезапными проблесками остроумия. Самообладание он теряет лишь однажды, когда разговор заходит о его жене. На протяжении всей беседы он кажется неизменно искренним, честным, прямодушным, располагающим к доверию.
Но ведь он всегда производит такое впечатление – даже когда лжет. Это его дар и его проклятие. Именно это позволило ему выстроить самую грандиозную в истории финансовую пирамиду. И это же позволит ему манипулировать фактами и утаивать правду о своем преступлении хоть всю оставшуюся жизнь, если он так решит.
Бернард Л. Мэдофф – заключенный под номером 61727054 – самый известный арестант, содержащийся ныне в Федеральном исправительном комплексе в местечке Батнер (Северная Каролина).
Съезд с федеральной магистрали 85 на Батнер-Кридмор не извещает о том, что где-то здесь расположена тюрьма. Кроме нескольких малозаметных старого образца черно-белых стрелок на перекрестках, в самом Батнере тоже указателей не найдешь. Тюрьмы нет и на карте в местной телефонной книге, так что посетители должны спрашивать дорогу у служащих мотеля.
Извилистый путь от федеральной трассы по проселкам с городскими названиями вроде Тридцать третьей улицы обрамлен увитыми плющом деревьями да невозделанными полями. Тюремный комплекс внезапно выступает из сосняка по правой стороне. Основу комплекса составляют четыре больших здания, расположенных на ярко освещенной днем и ночью вырубке в окружении пойменных лесов и полей.
Справа, у восточной границы комплекса, чуть особняком стоит тюрьма с режимом минимальной строгости, цвета крафт-манильской бумаги, не огороженная стенами или решетками. Слева, почти скрытая от взгляда за густыми рядами деревьев, большая современная тюремная больница, отдельный вход в которую располагается дальше по двухполосной дороге, вьющейся вокруг комплекса. А многоэтажная тюрьма общего режима, облицованная ребристым серым камнем, виднеется прямо в центре комплекса, на небольшом поросшем деревьями холме.
Мэдоффа держат в четвертом корпусе Батнера. Это еще одно место заключения общего режима, слева от главного въезда. К нему ведет короткая дорожка, обрамленная миртовыми деревьями в белом цвету. Низкое здание серого камня похоже на гигантскую костяшку домино. За исключением въездной дороги, оно полностью окружено двойной сетчатой оградой выше самого здания. На ограде переливаются блестящие спирали колючей проволоки. В углу обширного двора почти без деревьев стоит сторожевая башня, и охранники обходят вьющиеся по всему комплексу узкие дорожки, все время зорко наблюдая за слоняющимися заключенными или слишком любопытными посетителями.
Вход в здание – шлакобетонный лабиринт из оборудования для досмотра, шкафчиков для вещей посетителей, телефонов-автоматов и караулок. Система запертых дверей ведет в подобие шлюза. Каждая предыдущая дверь запирается прежде, чем будет открыта следующая. Последняя пара дверей отворяется в широкий белый коридор, ведущий в комнату для свиданий. Коридор безукоризненно чист и весьма неуместно украшен черно-белыми фотоплакатами Энсела Адамса с распахнутыми небесами и вольными просторами.
Как только захлопывается последняя дверь, вас охватывает ощущение полной изоляции. Даже ваш мобильный телефон заперт в шкафчике у входа. Посетителям запрещено передавать записки заключенному, который во время свидания находится под неусыпным наблюдением. Если вы хотите воспользоваться блокнотом, требуется специальное разрешение. Вести магнитофонную запись воспрещено. Подобно лабораторным крысам или муравьиной колонии в стеклянном ящике, заключенные находятся под постоянным наблюдением. Мало кто из американцев способен представить себе такое существование. Телефонные звонки из тюрьмы (всегда за счет вызываемого абонента) нормированы и прослушиваются (записываются). Письма перлюстрируются. Каждый человеческий контакт подлежит контролю, регламентации, ограничению и надзору – включая и сегодняшний.
Для беседы с заключенным представителям СМИ требуется его собственное приглашение, санкционированное начальником тюрьмы. На переписку с тюремной администрацией у нас ушел почти целый месяц, и когда начальник дал наконец добро, до указанного им дня свидания осталось меньше недели. Время для беседы ограничено и не может быть превышено, о чем нас вежливо, но строго предупредили. (Следующее посещение состоится в феврале 2011 года. В промежутке между посещениями Мэдофф пришлет записку с обещанием отослать почтой свои ответы на любые дополнительные вопросы. Это обещание он сдержит – в следующие несколько месяцев от него приходят пространные, написанные от руки письма и несколько коротких сообщений по жестко контролируемой тюремной электронной почте.)
До сегодняшнего дня единственным посетителем Мэдоффа, помимо адвокатов, была его жена. До сих пор на вопросы о своем преступлении он отвечал только судье в зале суда.
Пока Мэдофф отмалчивается и окружает себя завесой таинственности, его пребывание в заключении постоянно муссируется в журнальных статьях и телепередачах – очередная передача выходит в эфир на этой неделе. В ней некий бывший узник Батнера утверждает, будто бы тюремная охрана носится со своим знаменитым подопечным как с писаной торбой, хотя мы ничего подобного не заметили. В телепрограмме Батнер хотят представить как «дом отдыха», уютную каталажку для «белых воротничков», и действительно условия содержания там не столь суровы, как в других тюрьмах штата, где отбывают срок убийцы и прочие осужденные за тяжкие насильственные преступления. Что ж, если жертвы Мэдоффа считают, что злостный мошенник не заслуживает ничего комфортнее вьетконговской «тигровой клетки», то их ждет разочарование: здесь предусмотрены двухместные камеры, тренажеры и телевизионные комнаты.
И тем не менее Мэдофф отбывает наказание в тюрьме общего режима. Это не стальные джунгли, не царство грубого, практически бесконтрольного насилия и порока, но и не комфортабельный санаторий с полем для гольфа, теннисными кортами и свободным посещением друзей и родных. Заключенные отнюдь не выходят покурить за ограду из колючей проволоки. Мэдофф со своим стопятидесятилетним сроком до конца своих дней останется под замком. Там и умрет.
Едва ли разумно доверять тем сведениям о Мэдоффе, которые просачиваются наружу из этого изолированного мира. Кроме давнишней заметки в таблоиде, будто он умирает от рака поджелудочной железы, поступали и другие, более правдоподобные сообщения о том, что его якобы избил повздоривший с ним заключенный. А кому-то из посетителей Мэдофф якобы сказал, что он «чихать хотел» на собственных сыновей. Журнал New York Magazine сообщил, что Мэдофф, спровоцированный сокамерником, в сердцах бросил: «Жертвы, жертвы! Чтоб им пусто было!..» Вместе с тем газета New York Post доложила, будто он признался неким неустановленным заключенным, что за время своей многолетней аферы припрятал миллиарды долларов.
Что здесь правда? Тюремная администрация решительно отрицает, что у Мэдоффа, которому сейчас семьдесят два года, рак поджелудочной железы или иная смертельная болезнь. Он и сам это опровергает и никаких признаков тяжкого недуга не выказывает. Точно так же и Мэдофф, и тюремные власти утверждают, что на него никто никогда не нападал и ни в какой драке он замешан не был. Мелкие травмы, спровоцировавшие эти слухи, он получил при падении, когда у него закружилась голова после приема лекарства от повышенного артериального давления. И тем более Мэдофф отрицает, что он когда-либо пренебрежительно отзывался о своих сыновьях или жертвах аферы или что кому-то рассказывал о своем якобы надежно припрятанном состоянии. Очевидно, кто-то в этом закрытом мирке, опутанном паутиной лжи, говорит правду. Может, и он сам.